Сотри

by Shell_dare

Summary:

Когти перчатки почти касаются его щеки. Сердце колотится так, что он слышит его грохот прямо в ушах. Ему нужно отсюда выбраться, нужно вернуться домой, пока еще не поздно, он не может полагаться на других. Он должен вырваться сам. Ему не на кого больше надеяться.

Notes:

Спойлеры к "Паутине вселенных". Спойлеры уже в шапке, так-то, но надо предупредить же.
Еще один селфцест. С персонажем, у которого экранного времени - две минуты и полторы фразы. Почему нет?)
В кои-то веки реальный сонгфик, а не сложная система ассоциаций. Причем для каждой главы)
Я прошу прощения у всех, кто ждет других текстов. Мне просто надо, чтобы в моей голове перестала петь Виктория Дайнеко)

Chapter 1: 1. Кислород

Summary:

1. КОПЕНGAGЕН - Кислород

Когти перчатки почти касаются его щеки. Сердце колотится так, что он слышит его грохот прямо в ушах. Ему нужно отсюда выбраться, нужно вернуться домой, пока еще не поздно, он не может полагаться на внезапную доброту — очевидно — преступников. Не может надеяться, что его — чужака, врага — вдруг отпустят. Он должен вырваться сам. Ему не на кого больше надеяться. Дядя Аарон, кажется, вышел, оставив их наедине, и один на один у него вполне есть шансы. В конце концов, он только что отбился от пары сотен людей-пауков, неужели не справится с одним парнем почти что его возраста? Даже не драться, просто вырваться и сбежать, найти способ попасть в свой мир. Ему нужно домой.

Он кладет пальцы на веревки. Если только получится пережечь их своим электричеством… Сбой настигает совсем неожиданно, перетряхивая все его существо, а снова сумев соображать, Майлз обнаруживает себя на полу, а веревки — перерезанными чем-то острым.

— Это больно? — Бродяга с любопытством наклоняет голову к плечу, чуть подпихивая его носком тяжелого сапога. Прямо сейчас у Майлза даже нет сил увернуться.

— Адски, — он пытается хотя бы дышать. Урвать хотя бы мгновение отдыха перед рывком.

На горле внезапно захлопывается стальная узкая полоса. Майлз от неожиданности шарахается в сторону, хватаясь за горло, скребет пальцами, пытаясь снова вдохнуть, но вдруг оказавшийся на нем ошейник почти не дает этого сделать.

— За…чем? — он судорожно пытается содрать с себя эту дрянь, найти что-то похожее на замок, но паника захлестывает, пальцы соскальзывают. Резкий рывок выбивает пол из-под ног, но его всего лишь толкают на диван. Запястья стискивают наручники — стандартные полицейские, если он что-то в этом понимает.

— Не пойми меня неправильно, — Бродяга ухмыляется, упираясь коленом в диван возле его головы. — Просто надо заняться делом. И нам не надо, чтобы ты удрал, пока меня нет.

— Ты не понимаешь, — невозможность вдохнуть почти сводит с ума. Не позволяет думать больше ни о чем.

— Это ты не понимаешь, — жестко отзывается Бродяга, выставляя рядом внушительную аптечку и бутылку воды. — Если собрался кого-то спасать, хотя бы стой на ногах сам. Приведи себя в порядок и только попробуй удрать. Я пока подумаю, что с тобой делать.

Звук захлопнувшейся двери и поворота ключа достигает сознания не сразу. Майлз скатывается с дивана, бесполезно дергает ручку. Взгляд дергается к окну, но — наивно рассчитывать, что оно не заперто тоже. Разбить стекло не выходит, может, бронированное, а может, у него просто не хватает сил. Он далеко не в лучшей форме, еще и связан. Он еще раз бесполезно пытается оттянуть ошейник, и наконец смиряется. Не вырваться, не сейчас.

Снова настигает сбой, но адской болью прошивает лишь на мгновение — полоса на шее теплеет, и его атомы успокаиваются, сбой прекращается так внезапно, что почти страшно. Значит, эта адская штука это вроде браслетов у Мигеля. У него вырывается истерический смешок. Наверное, не стоит жаловаться, что дышать нечем, если его спасают от участи пострашнее. Но откуда у них… Откуда вообще знают, что нужно… Майлз медленно сползает на пол. Ему все труднее соображать связно, кислородное голодание начинает сказываться на и без того вымотавшемся организме, делая его полупьяным. Он не помнит, когда в последний раз останавливался больше чем на полчаса, все время куда-то несся — школа, дела Человека-паука, семья, попробуй совместить, не перепутать, не облажаться по каждому пункту — с чем он, очевидно, не справился. Ни по одному пункту.

Все это время ему позволяли держаться воспоминания о друзьях, надежда однажды суметь прорваться к ним, надежда, что о нем помнят, что он важен… Все посыпалось карточным домиком. Они… даже не собирались, так ведь? Забыли, вычеркнули, как случайную аномалию. «Не знала, как тебе сказать», ха. Не собиралась даже, точнее будет. Ни один из его так называемых друзей даже не попытался связаться, даже не попытался его навестить. Могли бы просто не упоминать про свою «суперважную миссию», просто заглянуть в гости. Друг к другу заглядывать им же ничего не мешало…

Просто он оказался им не нужен… И слишком далеко от тех, кому действительно важен, кому нужен прямо сейчас, иначе… Иначе он и правда лишь бесполезная аномалия и недостоин звания Человека-паука. Ему нужно… вырваться, нужно… искать способ попасть домой. Только… немного… отдохнуть.

* * *
Он просыпается — или, скорее, приходит в себя из душного тяжелого забытья — от ощущения чужих горячих рук, шарящих по телу. Майлз резко распахивает глаза. Чтобы встретить горящий взгляд почти таких же, как у него, глаз и насмешливую ухмылку.

— Знаешь, для «приличного мальчика», твой костюм обтягивает совсем не то, что стоило бы, — Бродяга выдыхает это почти что ему в губы, чуть наклоняет голову, рассматривая его в явном ожидании реакции.

Несколько мгновений Майлз тупо всматривается в глаза напротив, пока смысл слов достигает истерзанного нехваткой кислорода разума. И только нехваткой кислорода можно объяснить то, что он тянется за этим выдохом, цепляется скованными руками за чужую одежду и с невнятным стоном прижимается к губам, отчаянно пытаясь вдохнуть. Это даже не похоже на поцелуй, тем более, на первый поцелуй, больше — на отчаянную жажду чего-то, чего — он и сам не знает. К черту, он вообще не хочет, чтобы было похоже. Он просто не хочет ни о чем думать. Он не может ни о чем думать, он едва ли вообще осознает, что творит и на что нарывается, рывком притягивая ближе другую версию себя.

Он чувствует, как недобрая усмешка изгибает рот Бродяги:

— Ты сам этого захотел.

И Майлз мог бы, наверное, испугаться, если бы… Если бы не был собой, если бы мог соображать трезво прямо сейчас, если бы вообще хотел. Если бы он хотел, то, должно быть, нашел бы силы сопротивляться, в конце концов, у него сила паука, оттолкнуть всего лишь обычного парня не было бы проблемой. Но все, чего он хочет прямо сейчас: забыться, забыть, что оказался предан и выброшен за ненадобностью теми, кому верил безоговорочно. А Бродяге он нужен прямо сейчас, и какая разница, зачем. Какая разница, от чего так сильно колотится сердце и плывет сознание. Он просто хочет дышать…

Поэтому он позволяет. Откровенно лапать и вести перчаткой по спине, прорывая и так драный костюм и царапая кожу под ним. Края сознания касается мысль, что этими когтями и насквозь пробить можно, так что это почти что лаской можно считать… Нос царапает цепочка наручников, в которые он утыкается, и это неожиданно до слез обидно.

Майлз почти уверен, что несколько минут выпали из памяти, он действительно не понимает, почему на ухо звучит грубовато-растерянное:

— Не реви.

И его прорывает. Все переживания слишком длинного, слишком нервного дня выплескиваются натуральной истерикой, которые он, конечно, научился переживать почти беззвучно, но слезы текут по щекам, не желая останавливаться, и вдохнуть становится совсем невозможно. В глазах стремительно темнеет.

Почти вырубаясь, чтобы, вероятно, уже не очнуться, он слышит только отдельные слова, смысл которых не способен понять, но интонации звучат совершенно непечатно. Чужие горячие пальцы проходятся по горлу, чем-то щелкают. И удушающая тяжесть исчезает, ошейник все еще касается кожи, но больше не душит. Первый глоток кислорода, которому наконец больше ничего не мешает, ощущается чистым благословением.

— Ты идиот? — неожиданно миролюбиво интересуется Бродяга. — Не мог сказать, что я тебя этой штукой чуть не придушил?

— А ты спрашивал? — Майлз огрызается чисто рефлекторно, соображает он все еще… Ни черта он не соображает, особенно — что вообще происходит. Фрагментарные воспоминания о последних нескольких минутах его… смущают. Кажется, так вести себя с кем-то, кого вообще не знаешь, как минимум неприлично. И что на него нашло?

Темнота накрывает так резко, что хотя бы отодвинуться от Бродяги он уже не успевает.

Chapter 2: 2. Сотри его из memory

Summary:

2. Виктория Дайнеко - Сотри его из memory

Он просыпается с трудом. Так отвык спать подолгу, что теперь сон не желает выпускать его из своих цепких лап. Ему тепло, немного неудобно, под щекой что-то достаточно твердое, точно не его подушка. Воспоминания воскресают так резко, что он почти подпрыгивает.

— Лежи спокойно, а? — сонно-недовольно звучит совсем рядом. — Никакого покоя от тебя.

Майлз физически чувствует, как горит все лицо.

— Ничего же не было? — он почти ненавидит себя за вопросительные интонации.

Бродяга расплывается в ленивой ухмылке. Его рука — уже без угрожающей когтистой перчатки — лежит на плечах Майлза, и он не выглядит сколько-нибудь задетым тем, что его плечо служило подушкой — и хотя Майлз отчетливо помнит, что отрубился на полу, спали они на диване, где, по счастью, оказалось достаточно места для них обоих. Но какого вообще черта?

— Заметь, это ты ко мне полез, — но глаза остаются серьезными. — Не было, не было, ты за кого меня вообще принимаешь? Видно же было, что ты не соображаешь. Идиот. Дышишь там? — он бесцеремонно оттягивает ошейник, почти забираясь под него пальцами. — Чудно.

— Откуда вообще?.. — Майлз не заканчивает предложение, накрывает свое новое «украшение» ладонью, едва не столкнувшись с пальцами Бродяги.

— Видел такое, как у тебя. С тех пор как «Алхемакс» пробили дыру неизвестно куда, оттуда иногда вываливается какая-нибудь дрянь. Лучше быть готовым к неожиданностям.

— «Алхемакс», ну конечно! — как он мог забыть! Это же первое, о чем надо было подумать! — Мне нужно туда.

— Не советую. Сдохнешь. Как и все остальные, кто пытался. Или не пытался, — Бродяга резко отворачивается.

— Отец…

— Он оказался не в то время и не в том месте. И связался не с теми людьми. Аарон пытался его предупредить, но он же никогда его не слушал, — в голосе звучит застарелая горечь. Такая же, как мучает его самого, когда он думает о своем дяде Аароне. Мог бы он спасти дядю, если бы… Если бы был чуть старше, если бы лучше понимал свои способности, если бы… Если бы его «друзья» предупредили его чуть раньше, получилось бы что-то изменить?

Майлз придвигается ближе к Бродяге, осторожно касается плеча, в любой момент готовый отскочить. В сущности, не такие они и разные. И, может быть…

— Отпусти меня. Мне нужно домой.

— Вали, — Бродяга безразлично дергает плечом, стряхивая его руку.

Майлз вскакивает, уже делает пару шагов к двери, но застывает. Нет, дело не в том, что он все еще в наручниках, в крайнем случае, его сил хватит, чтобы порвать цепочку. Но уйти просто так вдруг кажется ему совершенно неправильным. Он свалился в этот мир не просто так. Так ведь? И… у него же есть еще время в запасе. Лучше не действовать опрометчиво, кидаясь в самое пекло — хотя он всегда поступал именно так. Но если на кону жизнь дорогого ему человека, привычки лучше сменить.

Он закрывает глаза, прислушиваясь к себе, решаясь. Конечно, ему нужно домой. Но и задержаться здесь тоже, пусть он толком не понимает, зачем.

Подспудное желание забыть все, забыть всех, никуда на самом деле не делось. Он понимает, прыгни сейчас в свою вселенную — и снова будет больно. Там блокноты с рисунками, которые теперь глупо хочется сжечь, там еще живые воспоминания, там все его стремления к тем, кому он оказался не нужен. Похоже, придется все-таки подумать о другом колледже. К черту квантовую физику.

Ему точно нужен перерыв. Майлз кивает себе и делает шаг назад. Бродяга не скрывает скептицизм, а Майлз почти судорожно шарит взглядом по комнате, ища себе оправдание.

— Передумал?

— Передумал, — Майлз спокойно кивает, не обращая внимание на ехидный тон. — Расскажи мне об «Алхемакс». Чего там можно ожидать?

— Попробуй убедить меня, что я должен выдавать тебе информацию бесплатно.

— Ну почему же бесплатно, — он не раздумывает и секунды — иначе точно развернется и сбежит — когда пересекает разделяющее их расстояние, падает рядом с Бродягой и прижимается к его губам смазанным быстрым поцелуем. Вчера он был не в себе, это точно, но не приснилось же ему вообще все? И пискнуть не успевает, или успеть почувствовать опасность, а может быть, никакой опасности и нет: его опрокидывают на диван, буквально впиваясь, и это уже не его неумелое тыканье, а настоящий поцелуй, от которого перехватывает дыхание. Майлз закрывает глаза, тянется ближе, пробуя ответить.

Он представлял, как это будет с Гвен. Черт, да, его влюбленность была сильной, он действительно планировал… когда-нибудь. Может быть, даже так же — позволить ей проявить инициативу казалось… романтичным. Она все-таки старше. На целых пятнадцать месяцев. Или просто он стеснялся своей неопытности. А пару раз — он все-таки в Нью-Йорке вырос, предрассудков по этому поводу у него нет — и с Питером. Тут все было совсем безнадежно, конечно, сам же закинул его в свою вселенную, к его Мэри-Джейн, и только вчера видел результат. Со взрослым мужчиной это было бы совсем иначе, тут он бы не стеснялся неопытности, Питер все-таки его первый наставник, и это…

Ему нужно все это нужно забыть. Стереть из памяти то, что причиняет слишком сильную боль. Есть что-то… успокаивающее в том, что его первый поцелуй забирает он сам же. Вселенная настолько бесконечна, насколько же и тесна.

— Ты точно идиот, — Бродяга опускает голову ему на плечо — на то, где костюм продран насквозь, и прикосновение к обнаженной коже кажется обжигающим. Серьезно, у него какая нормальная температура тела? — Ты меня не знаешь.

— Расскажи мне, — Майлз нерешительно кладет ладонь на чужие лопатки.

Бродяга с сомнением поводит плечами, но его руку не стряхивает.

— Я покажу, как пройти в «Алхемакс».

* * *
Здание «Алхемакс» этого мира светится угрожающе-зеленым и торчит прямо посреди города за тройным каменным забором и вышками с пулеметами. Майлз вопросительно косится на своего провожатого, потом спохватывается, что в маске это должно быть непонятно, но озвучить вопрос не успевает.

— Не все пришельцы из разлома такие милые, как ты.

— Ты считаешь меня милым? — Майлз не успевает прикусить язык, хотя стоило бы. Кажется, ему ясно дали понять, что нечего лезть не в свое дело.

Бродяга косится на него и невысказанное «Идиот» понятно даже при наличии маски. Точно. Они же две версии одного человека, а значит, слишком похожи. Не тот вопрос, на который захочется отвечать.

Они находят относительно неохраняемый участок стены, верх которой испещрен зарубками, несомненно, от чего-то типа крюка-кошки. Майлз на пробу касается стены, чтобы обнаружить, что прилипнуть к ней невозможно, видимо, какой-то особый материал. Он осматривается, замечая наверху видеокамеру.

Бродяга безразлично усмехается.

— Я все равно в розыске. Но можно надеяться, что она еще не работает.

Покачав головой, Майлз зацепляется паутиной за штатив камеры, дергает на пробу. Вроде выдержит. Взбираться наверх без возможности прилипнуть к стене — в нее даже толком не упереться, ноги соскальзывают — ему непривычно, но в целом не так сложно. Бродяга оказывается наверху даже раньше него — похоже, у него опыт. Майлз на всякий случай награждает камеру небольшим электрическим разрядом и спрыгивает вниз, решив не выпендриваться со своей невидимостью.

До центрального большого комплекса зданий они добираются самыми глубокими тенями, избегая прожекторов и вооруженных патрулей, которые здесь, оказывается, есть. Майлз почти ожидает привычного пути — вентиляционной шахты — но его ведут в неприметную дверь с табличкой «только для персонала».

Дыра неизвестно куда выглядит подозрительно знакомо. Как открытые двери в другие миры, которые создавал луч коллайдера в его вселенной. Только здесь никакого коллайдера нет, пузырящийся сгусток темной материи висит в воздухе во внушительных размеров ангаре за толстым матовым стеклом. Майлз прикасается к нему и тут же с шипением отдергивает руку: стекло бьется током. Нужно выяснить, где эта штука отключается.

— Уверен, что стоит туда лезть?

— Да, — Майлз кивает. — Да, я должен рискнуть. Это выглядит похоже на дверь, которой я могу воспользоваться.

— Никто не знает, что с той стороны, — Бродяга кивает на работающий компьютер, фиксирующий какие-то графики и кучу непонятных с первого взгляда цифр, а сильно приглядываться не то чтобы есть время.

— Там другая вселенная, — Майлз завороженно следит за пульсацией «двери». — Если повезет, то моя. Между нами должна быть открытая дверь, я попал сюда, потому что укусивший меня паук отсюда… Я должен попытаться…

— Может не повезти.

— Тогда буду прыгать по версиям «Алхемакс» до тех пор, пока не найду нужный, — он запрещает себе думать о том, что на этом пути велик риск не успеть, сломать что-нибудь еще или, хуже всего, снова столкнуться с компашкой Мигеля. — Думаешь, здесь есть что-то полезное?

— Есть, если ты понимаешь, что тебе нужно.

— Мне нужно, — Майлз прикусывает нижнюю губу. Как справиться с тем, кто способен перемещать в пространстве все, что угодно? Ошейник снова теплеет, как видно, близость разлома провоцирует более сильный сбой, в глазах на мгновение темнеет. И заодно подает идею. — Мне нужно что-то вроде этого ошейника, способное привязать к одной реальности. Что-то вроде мешка, скорее, — на Пятне слишком много пятен, одним ошейником не обойтись.

— Ладно, — Бродяга кивает. — Пошли потрясем кладовщика.

Майлз не успевает спросить, что он имеет в виду — где-то за спиной внезапно срабатывает пронзительно-громкая сирена, он вздрагивает, шарахаясь в сторону, попадает в цепкий захват, почти похожий на объятия.

— Нервный ты, — Бродяга отворачивает его от стекла, в которое бьется невнятный комок когтей и перьев. И в его вселенной точно не живет ничего подобного! — Уходим, быстро. Встречаться с ликвидаторами не стоит.

— Они убьют это… существо?

— Сильно не факт. Или сильно не сразу, — Бродяга вытаскивает его в коридор и запихивается вместе с ним в ближайший шкаф. Или подсобку. Невероятно узкое темное помещение, где вдвоем они помещаются только тесно прижавшись друг к другу. Майлз слышит, как колотится чужое сердце. — Только не чихни.

Буквально через несколько секунд по коридору грохочут пара десятков явно бронированных сапог. У него мелькает мысль вырваться и помочь пришельцу, который же наверняка просто испуган и растерян, может, его можно еще просто запихать туда же, откуда он вылетел, отправить его домой. Вдруг он разумен…

Бродяга держит крепко. Даже излишне крепко, будто понимает, что у него на уме.

— Не думай даже. И ему не поможешь, и нас угробишь. Пока они заняты, надо проскочить в соседний коридор, там склад для всяких приблуд, может, найдем что-то полезное.

И Майлз, неожиданно даже для себя, слушается. Замирает, закрывает глаза, стараясь не прислушиваться к происходящему в ангаре. Он так долго был один, так долго мог рассчитывать только на себя. Он хочет, чтобы просто кто-то говорил ему, что делать.

— Им уже не помочь, — в шепоте звучит искреннее сожаление. — Кем бы они раньше ни были, переход сводит их с ума и перекореживает. Неисправимо. То, что делают ликвидаторы, это почти милосердие. Но мне жаль, что ты это видел.

— Должен быть способ все исправить, — Майлз едва ли осознает, что опять задыхается, и ошейник на этот раз не при чем. Слишком много того, что нужно исправить. Слишком много для него одного. Всего… слишком. Уже не справляясь с эмоциями, он с невнятным скулежом прижимается еще ближе, почти ожидая, что его оттолкнут. Какая-то часть его, та, что умудряется сохранять хладнокровие в самых плохих ситуациях, та, что принадлежит только Человеку-пауку, не Майлзу Моралесу, совсем крошечная сейчас, вполне осознает, что он не ведет себя хоть сколько-нибудь адекватно. Те, на кого он равнялся, ясно дали понять, что то, что он чувствует, неважно. Ведь так?

Чужие горячие ладони ложатся ему на плечи, крепко сжимая.

— Дыши, слышишь?

Он только молча мотает головой. Не может вспомнить, как. Не может поверить, что это настолько важно.

— Дыши, — Бродяга почти рычит ему на ухо, и совершенно приказной тон внезапно действует, Майлз делает судорожный обжигающий вдох. — Останешься здесь. Нечего тебе, такому нервному, по коридорам шляться. Здесь относительно безопасно.

— Но…

— Просто дыши, — Бродяга чуть усмехается. — Я вернусь.

Буквально через мгновение его уже нет рядом.

Майлз глубоко дышит, стараясь успокоиться. Это все — все — неправильно. Его реакции — неправильны, его нахождение в этой каморке — неправильно, его желание быть сейчас рядом с другой версией себя… Он должен быть с ним, ведь это ему нужен способ справиться с врагом! Паническую атаку придется перенести на попозже.

Майлз аккуратно выглядывает из каморки, на всякий случай прикрывшись невидимостью. Вроде никого. Значит, ему нужен склад в соседнем коридоре. Вряд ли его сложно будет найти даже без провожатого.

Искать и не понадобилось. Он уже в соседнем коридоре, когда слышит еще одну сирену, стрекот автоматной очереди и яростный вскрик и узнает голос. И дальше просто включаются инстинкты.

Вломиться на склад, быстро оценить обстановку. Опутать паутиной двоих охранников с автоматами, выбивая оружие подальше. Опрокинуть третьего, проследив, чтобы не треснулся головой — она хоть и в шлеме, но не стоит — об угол стеллажа. Перехватить руку Бродяги, уже почти вспоровшего горло четвертому. Едва не получить уже от него, додуматься снять невидимость. Сдернуть в укрытие их обоих — охранников на складе значительно больше четырех.

Бродяга наваливается на его плечо, со свистом выдыхая сквозь зубы.

— Дядя Аарон будет разочарован.

— Зацепили? Где? — Майлз пытается быстро его ощупать, получает по рукам, но перчатки успевают пропитаться горячей влагой. Нужно выбираться отсюда. — Умеешь бегать по стенам?

— Нет.

— Отлично, значит, этого они не ждут. Держись, — подхватив его покрепче, Майлз взбегает до потолка, быстро пересекая склад по верху, спрыгивает возле выхода и ныряет в коридор. — Бежать сможешь?

— Ты…

— Идиот? — он понимающе улыбается. Это уже привычно.

— Сумасшедший, — Бродяга качает головой, кажется, в восхищении. — Как ты вообще?..

— Я сильнее, чем выгляжу. Идем, пока тут общую тревогу не объявили.

— Тебе надо… — судя по пустым рукам, найти он ничего не успел, но это сейчас такая мелочь… Потом, все потом.

— Мне надо вытащить тебя отсюда, пока кровью не истек, — жизнь всегда важнее.

— Царапина, слегка зацепили.

— Мне-то не рассказывай, ага? — адреналин постепенно выветривается, его начинает потряхивать. Слишком рано, не сейчас. Он действительно ненавидит, когда больно кому-то знакомому. Майлз протягивает руку, и Бродяга хватается за его ладонь. Оказывается, его потряхивает совершенно так же. Но лучше, наверное, об этом не упоминать. Надо выбираться.

Выйти из здания удается легко. Но во дворе теперь значительно больше прожекторов и патрулей. Один проскочил бы, но с раненым… Если хотя бы выключить свет…

— Один до стены доберешься?

— Ты за кого меня принимаешь? — Бродяга устало качает головой. — Конечно, да. Что ты задумал?

— Немного расчищу дорогу, — Майлз срывается с места, снова доверившись инстинктам.

Прожектора зарешечены, сходу их разбить не удалось бы, да и чем? У него только паутина, которая для этого вряд ли подходит. Зато удается найти питающий прожектора генератор и вырубить его. Двор погружается во мрак. Это точно временно, надо спешить. Майлз проскакивает мимо уже спешащих к генератору людей, сходу взлетает на стену — с внутренней стороны за нее вполне можно зацепиться — и догоняет Бродягу уже на улице.

* * *
Аптечку никто, к счастью, не убирал. Майлз закапывается в полунезнакомые лекарства, стараясь справиться с дрожью в руках. Он не боится крови, нет, но никогда, наверное, не привыкнет. Никогда не сможет забыть на своих руках кровь тех, кому не надо было умирать. Только потому что он оказался рядом… Нужно наконец сломать эту чертову предопределенность, чтобы никто больше не умер из-за него. Наконец, находится что-то похожее на антисептик, пахнет, во всяком случае, точь-в-точь как в его мире, и бинты. Бродяга требовательно протягивает руку, но Майлз качает головой.

— Доверься мне. У меня не так много опыта… Но я постараюсь. Я очень постараюсь, правда… Я учился, правда, на себе, но…

— Успокойся.

И это короткое слово, сказанное спокойным тоном, правда помогает. Майлз выдыхает, подсаживается ближе, дожидаясь, пока Бродяга разденется. Руки так и тянутся помочь, но… Это неуместно. Наверное.

— Я действительно могу сделать это сам.

Пуля прошла по касательной. К счастью, вот уж в чем опыта нет и не хотелось бы приобретать его прямо сейчас, так это опыта вытаскивания пуль из живого человека. А для глубокой царапины вдоль лопаток его навыков первой помощи самому себе хватит.

— Сам? — Майлз хмурится от вида старых шрамов. У него тоже есть несколько, он не всегда осторожен, и так сложно прятать их от родителей…

— Зеркало. Немного неудобно, но привычно. Не хочу беспокоить этим маму, у нее без меня забот хватает, — он некоторое время молчит. — Извини. Я хотел помочь, правда.

— Ничего. Я что-нибудь придумаю. Главное, я знаю теперь, что путь есть, — едва не запутавшись в бинтах — на ощупь иные, чем в его вселенной — Майлз все-таки сооружает правильную повязку, затягивает узлы. Теперь ему нужно отдохнуть. Ночь почти закончилась, и если… Он должен еще раз попробовать прорваться в «Алхемакс», прорваться домой. Днем это будет наверняка сложнее, там же куча работников, какие-нибудь ученые точно изучают разлом. Хотя, может, они знают, как отключить то стекло. Но тогда с ними придется разговаривать, а как на него отреагируют, Майлз и представить не
может. Один ошейник чего стоит… — Можно мне остаться?

— Тебе нужно домой.

— Да, я… Я знаю. Я просто… — он сам не знает, что с ним такое. Ему ведь правда пора домой, но… Он просто не может уйти прямо сейчас. Не способен. Не хочет.

Просто задержаться еще ненадолго…

Chapter 3: Глава 3. Две войны

Summary:

3. Слот - 2 Войны

Он говорит. И говорит, и говорит, ежесекундно ожидая, что его попросят заткнуться, потому что его об этом никто не просил, выплескивая все свои переживания долгих одиноких полутора лет, все события насыщенных последних суток. Они были так нужны ему… Люди, которых он искренне считал почти семьей, которые могли его понять, с которыми можно было бы честно поговорить, не взвешивая каждое слово и не дозируя информацию… Но… они сделали свой выбор. И он наконец делает свой.

Бродяга слушает внимательно. Не задает ни одного вопроса, но и не прерывает, когда он сам путается, перескакивает с одного на другое или снова начинает плакать. У него было слишком много плохих моментов, чтобы суметь оставаться спокойным. Ему просто нужно… выговориться.

В конце концов, он так и засыпает, прижавшись лбом к чужой ладони, совершенно вымотанный. А просыпается от смутного ощущения тревоги, никак не связанного с предупреждением от паучьего чутья.

— Для того, кто застрял в чужой вселенной и торопится домой, ты слишком беспечен.

— Дядя Аарон, — Майлз пробует выпрямиться и охает от того, как затекло тело. Бродяги в квартире нет — он, должно быть, вернулся домой; в окно пробивается солнечный свет — какой-то кислотный, больной. С этим миром точно что-то не так. Нужно это исправить… только он не представляет — как.

— Я не твой… А, ладно, — он машет рукой. — Племянником больше, племянником меньше.

Восприняв это как разрешение, Майлз расслабляет плечи, прикрывает глаза и выдыхает мучивший его с ночи вопрос:

— Что здесь случилось? Что… сделали «Алхемакс»? — которых некому было остановить, потому что этот мир лишился Человека-паука. Он не может быть в этом виноват, он не выбирал, чтобы его укусили, но все же он иррационально чувствует вину за то, что здесь все… так. Так неправильно. Или, наоборот, слишком правильно. Не укуси его паук, не столкнись он с Питером своего мира, был бы он сейчас таким, как Бродяга? Нарушал бы закон, бегал бы и от отца, и от Паука? Такой должна была быть его судьба? Он правда не знает. Но случилось то, что случилось, и действовать нужно в том, что имеется.

— Кроме явно нелегальных исследований, закончившихся дырой в пространстве, которая теперь медленно разъедает этот мир? Началось все с небольшой трещины, а теперь оттуда пролезает нечто размером с носорога. Это не твоя вина, малыш, — дядя притягивает его к себе, крепко обнимает так, как обнимал его дядя Аарон. Это почти оглушающее ощущение. — В том, что какие-то белые парни посчитали себя слишком умными, чтобы играться с законами мироздания, никогда не будет твоей вины, кто бы что тебе ни говорил.

— Я должен что-то сделать, — Майлз мотает головой. У него нет сил вырываться из слишком желанных объятий, хотя разумом он понимает, что стоило бы. Ему слишком нужно утешение. — Иначе я виноват.

— Ты так похож на него. На Джефа. Такой же идеалист, доверяешься, не ждешь подвоха, пытаешься изменить мир. И однажды это тебя погубит. Возвращайся домой. Рви сейчас, пока еще нечего рвать, не привязывайся.

— Не понимаю, о чем ты.

— Пойдем, — Аарон ведет его на крышу, еще мокрую после прошедшего дождя. Солнце почти не греет, так что это, наверное, еще надолго. — Вот что я знаю о пауках. Они плетут паутину, — в углу этим действительно занимался маленький паучок. Обычный серый, без всяких меток и суперсил. — И если паутину порвать, — Аарон без сожаления обрывает несколько нитей, на которых держится сеть. — Паук просто сплетет ее заново, — паучок, немного подумав, переползает на место обрыва и начинает работу. — Возможно, твоим друзьям стоило заняться этим, а не позволять людям погибать, потому что кто-то решил, что так положено. Вот, держи, — дядя Аарон выволакивает из-под лавки старый потрепанный рюкзак. — Такими сетями пользуются ликвидаторы, возможно, она сгодится. А вот эту штуку, — ему на ладонь ложится что-то похожее на толстый тяжелый браслет, — обозвали «стабилизатор перехода». Если она и сработает, то скорее всего окажется одноразовой. Но вдруг поможет?

— Спасибо, — Майлз растерянно выдыхает. Похоже, дядя слышал все, что он болтал ночью. — Но… почему?

Тот облокачивается на парапет крыши и долго смотрит на граффити. Оно настолько похоже — кроме главного — на то, что украшает крышу его дома, что не остается сомнений, кто его нарисовал. Хоть и представить Бродягу за этим занятием сложновато.

— Знаешь, я ведь на какой-то момент поверил, что ты и правда мой Майлз. Когда ты так кинулся меня обнимать… После того, что случилось, — он кивает на граффити. — Он замкнулся в себе, почти перестал с кем-то контактировать. Хотя был отличный пацан. Он и сейчас такой, но я учил его выживать и зарабатывать на жизнь тем, что сам умею, и, видимо, перестарался. Но ты его расшевелил. Давно не видел, чтобы он так кидался кому-то помогать. Так что не разочаруй нас, ладно? Спаси своего отца. Я верю, что у тебя получится, — дядя Аарон снова его обнимает, и теперь Майлз правда сам в это верит. Ему это было нужно. — Мой племянник всегда поступает так, как считает нужным он сам, и не слушает советы. Будь собой, Майлз. Беги. Тебя ждут дома.

Майлз в последний раз прижимается к дяде. Ему было это нужно. Мгновение веры, что дядя Аарон жив, мгновение этого разговора. Но теперь пора вспомнить, что это не его дядя Аарон. И его действительно ждут дома.

Он отстраняется, подхватывает с пола рюкзак и закидывает его на плечо, встает на парапет, немного красуясь. Его дядя Аарон не успел увидеть его таким, но — гордился бы? Ему кажется, что да. Майлз срывается вниз, позволяя себе секунду свободного падения, прежде чем выпустить паутину.

К черту все, что ему говорили. Если бы необходимость умереть определялась только званием, во всех вселенных не осталось бы ни одного живого капитана. Никто никогда не говорил, что у Человека-паука должен погибнуть отец, только дядя, и эту веху он честно прошел. Его версия, потерявшая отца, Человеком-пауком не станет, потому что больше нет паука, который мог бы его укусить. Никто никогда не говорил, что нужно потерять двух родственников сразу, и только тогда тебе позволено быть Человеком-пауком. Никто этой судьбы не позволяет. Никто этой судьбы не выбирает. А значит, к черту все. Он будет делать так, как считает нужным. Он не подведет свою семью.

* * *
«Алхемакс» снова переливается кислотными цветами, но днем это не так впечатляет. Майлз невидимкой взлетает на стену, прислушиваясь к передвижениям людей. Охраны не намного меньше, но это как будто никого не беспокоит. Он и правда замечает несколько людей, одетых совсем не по-военному. Проникнуть внутрь нужного здания с одним из них не составляет труда. Но вот проблема стекла под напряжением остается. Это не энергетический барьер, который он мог бы попробовать пробить, а нечто более примитивное и оттого надежное.

Майлз шатается вдоль стекла в раздумьях. Шуметь, пытаясь разбить его вручную, пока не хочется, искать нужный рубильник, дергая за все подряд, идея еще более идиотская.

— Я бы предложил все-таки подождать кого-нибудь, кто разбирается.

В этот раз ему удается хотя бы не подпрыгнуть, когда позади внезапно звучит голос. Слишком близко, словно говоривший стоит прямо у него за спиной, и стоит резко обернуться — они просто столкнутся лбами. Майлз резко выдыхает.

— Откуда ты здесь?

— А ты думал сбежать, не попрощавшись? — Бродяга делает шаг вперед и встает рядом с ним. — Если пойдешь один, то проиграешь.

— Почему? — только-только обретенная вера в себя дрожит и почти ломается, он стискивает зубы до боли. Он не может проиграть.

— Ты сказал, что твои «друзья», — последнее слово Бродяга произносит с нескрываемым сарказмом. — Пытались запереть тебя в клетку, чтобы не дать тебе спасти отца. Подумай, что мешает им сделать это еще раз. Они знают, где ты будешь. Ты действительно уверен, что у тебя будет время и возможность драться на два фронта?

— У меня нет выбора, — Майлз почти шепчет, опуская голову. Он правда об этом не подумал. Действительно, им ничего не мешает ждать его по ту сторону разлома. И они точно не станут помогать. Он действительно, действительно не хотел снова драться с ними всеми, но… Правда в том, что ему придется.

— Есть. Я пойду с тобой.

— Нет! — он шарахается в сторону. — Нет, я не… Я не могу. Я даже не уверен, что это действительно сработает, я не могу позволить тебе так рисковать!

— Ты уверен, — спокойно замечает Бродяга. — Иначе я бы сюда не пришел.

У него перехватывает дыхание. Это же безумие…

— Даже если все сработает, если получится, — хотя бы выжить, но это он вслух не говорит. — У меня не будет способа отправить тебя назад. Что будет с мамой, если ты не вернешься?

— Как я понял, устройства для перемещения есть у них. Вернуться не будет проблемой, — быстро оглянувшись через плечо, Бродяга сдергивает его к стене, поглубже в тень, когда в ангар входит пара людей в лабораторных халатах в сопровождении охранника. Оружия у него не видно, но он наверняка может поднять тревогу. Только вопрос времени — небольшого — пока их тут заметят.

И… он не имеет права отговаривать себя же от глупости, которую сам сотворил только вчера. Должен, но… Не сможет. Выдыхает, решаясь. И защелкивает на запястье Бродяги полученный браслет. Если эта штука вообще работает, то ему нужнее. Что он точно должен — это вернуть его потом домой. А значит: любой ценой сохранить ему жизнь.

— Я вырублю охранника. Сделай так, чтобы у других не возникло ненужных мыслей.

Бродяга молча отрывисто кивает. Майлз делает шаг назад, становясь невидимым. На мгновение у него мелькает здравая мысль вырубить и Бродягу, оставить его здесь, но ему не дают этого сделать совесть — пообещал же, безумная жажда не оставаться снова одному так скоро и смутное ощущение, что и не получится. Добравшись до охранника, он оглядывается, чтобы убедиться, что ученые смотрят в другую сторону, вырубает его дозированным ядовитым касанием и аккуратно опускает бесчувственное тело на пол. Запирает дверь. И возвращается, вставая рядом с Бродягой, на всякий случай не снимая невидимость.

— Господа, — тот выходит из тени, нарочно грохоча ботинками об пол. — Нам бы не помешала ваша помощь.

Похоже, у него здесь репутация, и не самая хорошая. Один из ученых — они же ученые, да, должны быть ими, что бы здесь делать каким-нибудь менеджерам — отшатывается с явным страхом, второй быстро оглядывается, и если здесь есть хоть что-либо, что можно использовать как оружие или поднять тревогу… Майлз скидывает невидимость и делает шаг вперед, заслоняя Бродягу собой и вскидывая вверх пустые раскрытые ладони.

— Пожалуйста, мы не причиним вам вреда, — Бродяга за его спиной неясно хмыкает, но лучше не обращать внимание. — Просто… Просто уберите это стекло, ладно? Пожалуйста? На минутку, мы только пройдем, и все. Никто даже не заметит.

— Невозможно! — тот, что больше боялся, вскрикивает почти истерично. — Никто не может там пройти и выжить!

Но второй смотрит куда серьезнее. Майлз судорожно сглатывает, когда взгляд останавливается на его горле.

— Другие миры правда существуют? Эти твари, что приходят оттуда, — он кивает на разлом, — В действительности не порождения какого-нибудь ненаучного ада?

— Я не знаю, — Майлз прикрывает глаза. Черт, он со школой еле справляется, откуда ему знать ответы на вопросы мироздания. Он просто надеется, что ему повезет. — Существуют. Это… сложно. Вам нужно… быть осторожнее.

Ученый кивает и нажимает какую-то кнопку на пульте рядом с монитором, на котором по-прежнему скачут графики. Майлз напрягается, но стекло с тихим шорохом едет вверх.

— У вас полторы минуты.

— Спасибо, — Майлз хватает Бродягу за руку, тащит в сторону разлома. Тот висит в воздухе в двух метрах выше пола, но он справится.

— Удачи. Человек-паук.

Майлз спотыкается, в шоке оборачиваясь. Никто здесь не может знать этого имени… На груди ученого бейдж «О.Октавиус». Он не успевает спросить — стекло с тем же шорохом опускается, отрезая им путь назад.

— Полторы минуты?

— До прибытия ликвидаторов, — Бродяга кивает на беззвучно — отсюда — бликующий индикатор сигнализации. — Так что если у тебя есть способ зацепиться за ничто, самое время им воспользоваться.

— Лучше, — он ухмыляется. Время сделать очередную глупость. — Я могу до него допрыгнуть. Держись.

— Не смей!..

Не слушая его — он почти уверен, что там точно прозвучит уже привычное «Идиот», ага, спасибо, он уже в курсе — Майлз разбегается и, оттолкнувшись от стекла, влетает в разлом, сдернув Бродягу с собой и крепко обняв. Несколько мгновений неуютного падения кончаются ударом обо что-то слишком твердое, типа стены, вышибающим дыхание. Он разжимает объятия, выпуская Бродягу, не двигается, не открывает глаза. Страшно. Куда их занесло его безрассудство?

— Ты там живой? — звучит слишком спокойно для обычного человека, которого затащили неведомо куда.

Пока он думает, как ответить, спокойствие сменяется сдавленным сквозь зубы стоном. Майлз вскакивает, распахивая глаза, чтобы увидеть, как по телу Бродяги проходит сбой. Это значит только одно — они больше не в его вселенной. Получилось.

— Ты прав, — выдыхает тот. — Это адски больно.

Майлз кивает, присаживается рядом и подставляет горло под его руки.

— Сними.

— Глупости не говори, — Бродяга качает головой.

— Майлз, послушай, — он первый раз зовет Бродягу по имени, и это так странно… Нет, у него не самое редкое имя, так-то, но… Все равно странно. — Если мы у меня дома, то я в безопасности.

— А если нет? — горячие пальцы ласково проходятся по его горлу, Бродяга почти шепчет, склоняясь к нему ближе.

— Это хороший способ выяснить.

— Верно, — он слышит щелчок, и нагретая металлическая полоска ложится в его руки. Майлз пробует ее на прочность. Кажется такой мягкой, даже непонятно, как чуть не придушила его. Кивнув себе, он оборачивает полосу вокруг руки Бродяги вторым браслетом. И прислушивается к себе, с ужасом ожидая новый сбой. Вдруг он ошибся?

Но проходит минута, другая… Неужели?..

— Я дома! — он почти визжит от радости. Получилось! Правда получилось! И он не… не какая-то там аномалия, он дома!

— Что будем делать? — Майлз осекается, в шоке глядя на него. Бродяга пожимает плечами. — Это твоя вселенная и твой отец. Тебе и решать.

— Да, хорошо, — он заставляет себя приумерить восторги. Сейчас не время. У них важное дело. Самое важное. — Так. Мой отец должен был погибнуть через сутки после получения капитана. Если я правильно считаю, — он прикрывает глаза, вспоминая, какое сегодня число. — Сегодня. Через три-четыре часа. Он наверняка в патруле, нужно найти его. И не столкнуться с теми, кто ищет меня.

— Отличный план, — Бродяга кивает и протягивает ему ладонь. — Идем.

Майлз хватается за протянутую руку, поднимаясь на ноги. Не стоит идти знакомыми путями — если его ждут, то будут ждать именно там. Как бы ни хотелось заглянуть домой и убедиться, что там все в порядке, нельзя делать этого сейчас. К счастью, он неплохо изучил обычные маршруты отца и перехватить его в городе не составит труда. Лишь бы другие не перехватили раньше.

— Эй, — Бродяга разворачивает его к себе, крепко взяв за плечи. — Не думай об этом. Не привлекай неудачу.

— Как ты…

— Я — это ты, помнишь? Так что я могу понять, когда ты думаешь о чем-то плохом. Не надо, — большие пальцы проходятся по его скулам, безошибочно находя их под маской.

— Если… если я проиграю…

— Успокойся.

Майлз глубоко вздыхает. Он снова может дышать. И он знает, где искать отца в это время.

* * *
Когда они останавливаются на крыше, с которой видно папину патрульную машину, первое, что Майлз замечает, это слишком много совпадений с тем, что он уже видел в Мумбаттане: мост, автобус, куча туристов. Он болезненно стонет.

— Я знаю, что будет. Если этот чертов мост почему-то вдруг обрушится, отец будет спасать гражданских. И это его погубит. Я не успею вытащить отсюда всех…

— Есть что-то вроде фотографии? Лучше четкой, — Бродяга осматривается и уверенно кивает.

— Да, но… Зачем? — Майлз достает телефон. Конечно, у него десятка два пропущенных звонков и сообщений от родителей. Не сейчас. Не трудно найти в интернете несколько хороших фотографий.

— Смотри. Опоры достаточно крепкие, устоит одна — устоит весь мост, хотя без разрушений и не обойдется. Вот эти и эти тросы важнее, может рухнуть несколько пролетов, тогда точно будут жертвы. Особенно если тросы упадут на кого-то, они тяжеленные.

— Откуда ты?..

— Я обрушил этот мост в прошлом году, — Бродяга пожимает плечами, словно это ничего не значит. Майлз выдыхает, закрывая глаза. Они поговорят об этом позже. — Я буду здесь. На случай, знаешь. Неожиданностей. Найди способ удержать чертов мост.

— Я… попробую… — что он может? Да, он сильный, но — удержать целый мост?

— Иди сюда, — Бродяга прижимает его к себе, грубовато обнимая за плечи. — Ты справишься.

— Да?..

— Да. Иди, — и он просто сталкивает Майлза с крыши. На мгновение удерживая над бездной, давая время сообразить, что происходит.

 

Он взбирается на самый верх, где крепятся тросы, несколько раз перепроверяет свой камуфляж. Не показываться раньше времени кажется правильной идеей. Вообще не дать мосту рухнуть кажется идеей еще более правильной, но что он может? Он даже не знает, что должно случиться.

Совсем рядом появляется знакомый темный провал и высунувшаяся оттуда темная рука устанавливает прямо над местом крепления троса небольшую коробку. Майлз вжимается в трос, переставая дышать. Значит, вот так. Банальная взрывчатка.

В воду ее.

Майлз оценивает реальность адекватно. Как бы быстр он ни был, а обогнать существо, способное в один миг преодолеть любое расстояние, просто протянув руку, у него просто не выйдет. Мост все равно взорвется, единственное, что он может — уменьшить ущерб. И не пускать на чертов мост отца. Он бросает взгляд в сторону машины, такой маленькой отсюда. Папа пьет кофе. Есть ли шанс, что он не заметит того, что здесь происходит?

Ни одного, конечно.

Ладно. Он знает — это будет больно. Не то чтобы боль теперь имела значение. Ладно. Он справится.

Майлз срывается с места, подхватывает коробку и вышвыривает ее в воду, лишь мельком взглянув и убедившись, что угадал. Банальная взрывчатка. Выхватывает взглядом следующую, и следующую, и… Он не позволяет себе думать, он проносится по тросам на максимальной доступной скорости, от которой завтра будет болеть все тело, отбрасывая коробки подальше, перепрыгивает на другую сторону… Его сшибает что-то тяжелое, грохнувшие слишком близко взрывы оглушают, но даже сквозь нестерпимый звон в ушах он слышит свист рассекаемого тяжелыми тросами воздуха.

— Нет!

— Это должно было случиться, — шипят ему на ухо, и Майлз узнает голос Мигеля. Его все-таки нашли. У него нет времени! Достаточно бросить один взгляд вниз, чтобы убедиться, что обрушение тросов вызвало панику, и отец, пытаясь как-то по долгу службы организовать бегущую толпу, уже почти вошел на мост.

— А ну слезь с него! — Мигеля сдергивают в сторону, и Майлз снова может вздохнуть. Бродяга поднимает его на ноги и кивает в ту сторону. — Ты нужен там.

— Н-но… — Майлз переминается с ноги на ногу. Можно ли бросить своего двойника против Мигеля? Что, если он вообще никогда не дрался с усовершенствованными людьми, он же не может знать, чего ожидать от Пауков!

— Пошел! — и Майлз вдруг обнаруживает, что уже мчится по верху моста, подхватывая те тросы, что еще можно подхватить, и укрепляя паутиной то, что еще можно укрепить. Внизу раздается крик, и он в последний момент успевает зацепить паутиной огромный ощетинившийся арматурой обломок, не позволив ему раздавить целую семью, упирается в пол, едва не сорвавшись. Слишком… для него это слишком…

— Майлз! — раздавшийся за спиной голос едва не заставляет его подпрыгнуть. Нет… — Мы поможем! — спрыгнув рядом, Гвен подхватывает паутину из его рук. Он отступает на шаг, сцепляет зубы. Это слишком. Он не может больше ей доверять. Но…

— Давай, чувак, мы тут разберемся, — Хоби подталкивает его в спину. Майлз выдыхает, заметив за ним тех немногих, кто не участвовал в охоте на него. Может быть… Он избегает смотреть на Гвен и Питера. Это слишком. — Гляди-ка, похоже, твой друг надерет задницу большому боссу.

Развернувшись, Майлз пару секунд наблюдает, как Бродяга успешно отбивает атаки Мигеля, хотя тот крупнее — ощутимо — и сильнее. Может… Может, он сможет довериться им еще раз. Только в этом. Только в защите гражданских. Он выпускает паутину, попадая точно в поднятую руку Мигеля с выпущенными когтями, дергает на себя, лишая равновесия. Бродяга салютует ему, ускользая из-под удара. Кивнув, Майлз срывается с места, спеша к основанию моста. Туда, где его отец.

Майлз сваливается рядом с ним, выхватывая из-под летящего вниз камня девчушку, за которой бы иначе отец полез сам — он это уже видел. Нет. Не при нем. Перекатывается на безопасное место, ставит девчушку на землю и плетет сети, которые предотвратят падение еще чего-либо.

— Офицер, вам не следует здесь находиться. Здесь опасно, — он забывает менять голос, впрочем, ему уже и плевать, если отец его узнает. Единственное, что важно — это сохранить ему жизнь.

— Лучше мы оба будем делать свою работу.

— Я… Осторожней! — Майлз едва успевает выдернуть его из-под удара. Темный провал открывается прямо у них под ногами. Майлз оборачивается и успевает заметить Пятно на самом верху моста, в безопасности от любых падающих обломков. — Ты!.. — эта… это создание, походя сломавшее ему жизнь, даже не заметив. Он должен остановить это. — Будьте здесь. Прошу, — он взлетает наверх почти только на одной силе мускулов, лишь иногда помогая себе паутиной, больше не пытаясь скрываться, больше не пытаясь отслеживать знакомые лица. Мир сужается до темной фигуры на вершине моста, и летящий в лицо кулак он замечает слишком поздно.

Ему удается зацепиться за еще уцелевшие тросы, всего лишь свезя правый бок, по ощущениям — до крови. Но у него нет времени проверять, он кидается снова, на этот раз увернувшись от возникшей из провала-портала руки. Едва не падает снова, потеряв равновесие, но его крепко хватает сильная рука в черной кожаной перчатке. Майлз встречается взглядом с летными очками. Нуар кивает и одним поворотом запястья дает ему необходимый импульс, чтобы добраться до самого верха за один гигантский прыжок.

— Ты!.. — у него вырывается какое-то почти звериное рычание, взгляд застилает алая пелена бешенства. Он не должен никого убивать, но… Он способен. Наверное. Никто не будет угрожать его семье.

— Человек-паук, — голос у Пятна стал глубже и ниже и, кажется, вибрировал? Впрочем, тут он бы не стал утверждать наверняка. Для него, утонувшего в ярости, вибрировало все. — Ну разве не чудесно?

— Ты поехавший? — от неожиданности Майлз даже успокаивается. Вопрос там зря, конечно. Однозначно поехавший. — Что чудесного в разрушениях и причинении вреда другим?

— Чудесно, что ты наконец признаешь меня своим заклятым врагом.

— Чувак, ты только ради этого решил поломать несколько вселенных? — у него вырывается истерический смешок. — У нас проблемы. Но даже если я эту фигню признаю, мордобой все равно будет, так? Или, может, ну вдруг, ты мирно сдашься вон тому парню в синем, которому только что прилетело гитарой, и не будем усложнять? — уровнем ниже Бродяга кивает Хоби и вместе они чем-то связывают Мигеля. Так. Кажется, ему никто не помешает. Он-то знает ответ. Драться придется.

Он уклоняется от попытки подсечь по ногам и использует невидимость, тщательно следит, чтобы не попасть в провалы-порталы, которых так много вокруг. Аккуратно, стараясь как можно бесшумнее, расстегивает рюкзак.

— Нашел тебя, Человек-паук, — руки Пятна обвивают его слишком сильно, почти до зловещего хруста костей. Он сильнее, чем раньше… и каким-то образом способен его увидеть… Майлз брыкается, но с плотно прижатыми к телу руками он может немного. Не паниковать, это уже было. Срочно нужен план. — Ты знаешь, какое будущее нас ждет, — еще одна рука — сколько его у них, что не так с этим чертовым миром — проникнув сквозь портал, небрежно, словно это ничего не стоит, обрушивает часть стены, под которой стоит его отец.

В глазах темнеет, Майлз взрывается электрическим выплеском, и на мгновение он свободен. Он проскакивает сквозь портал, не думая, и в последний момент успевает задержать падающий обломок и выпихнуть отца из-под него. Рикошетящие камни больно бьют по плечам и спине, но неважно сейчас.

— Да уведите его отсюда кто-нибудь! — Майлз мгновение смотрит на своих «друзей», понимая, что ни один из них офицеру полиции не покажется достаточно достойным доверия. Можно ли применять паучью силу к собственному отцу? Он очередной раз отшибает обломки и почти рычит. — Убери от него свои лапы.

Рядом вдруг оказывается Бродяга, касается плеча и уверенно кивает. Майлз кивает в ответ, замечая, как того трясет рядом. Но у них обоих сейчас нет времени на эмоции. Майлз рвется вперед сквозь очередной портал, рюкзак становится легче, и он впечатывает кулак прямо в лицо Пятна, чудом попадая в то место, где нет пятен-порталов, пригибается, почти что складываясь пополам, и злодея накрывает сетью из плотных слегка фосфоресцирующих нитей.

— Держи!

Он не идентифицирует голос, просто слушается, сплетая нити, цепляя их к уцелевшим опорам, опутывая в кокон пытающиеся вырваться из-под сети лапы. Притормаживает, пытаясь оценить происходящее. Нити паутины лопаются, но злодей не успевает выбраться из-под сети: ему на голову со стуком опускается гитара, и любое шевеление прекращается.

— Ты… его?..

Хоби присаживается рядом и небрежно проверяет пульс.

— Живой. Хотя стоило бы, — он безразлично пожимает плечами. — Что дальше?

— Отдай его Мигелю и оставьте меня в покое, — схлынувшее напряжение оставляет ему дрожащие колени и полное нежелание встречаться с кем-либо еще. Быстрый взгляд по сторонам позволяет убедиться, что мост прекратил разрушаться, гражданских с него вывели, отец цел. Остальное пока неважно.

— Сделаю, — панк кивает и вдруг протягивает ему весьма экстравагантно «по-панковски» выглядящие часы, тем не менее, очень похожие на те, что показывала ему Гвен. — Я забил туда координаты моей вселенной, заглядывай, найдем тебе место в паучьей банде.

— Без обид, Хоби, но я пока не хочу больше быть частью чего-то «паучьего».

— Понял, — панк сам застегивает на нем часы. — Тогда просто возьми. Чтобы никто не волновался. И, похоже, тебе надо поймать еще кое-кого.

Майлз оборачивается вокруг себя, чтобы понять, что Бродяги рядом нет.

 

Майлз нагоняет его через пару кварталов — только потому, что сам шел бы этим путем, если бы ему надо было… ну, прочистить голову — налетает со спины, сознательно нарываясь на ответную оплеуху, обнимает покрепче.

— Ты думал сбежать, не попрощавшись?

Бродяга медленно опускает напряженные плечи и со свистом выдыхает:

— Никогда так больше не делай. Просто… это сложно.

— Понимаю, — он прижимается ближе к чужой спине, упирается лбом в шестой позвонок и закрывает глаза.

— Думаю, тебе сейчас нужно быть в другом месте.

— Я не буду таким, как они, — адреналин, позволявший не думать ни о чем и взаимодействовать с другими так, словно ему это ничего не стоит, выветривается, Майлз снова чувствует себя избитым, преданным и очень несчастным. — Я не появляюсь в твоей жизни только чтобы встряхнуть ее и исчезнуть.

— Ты путаешь это чувство с другим, — Бродяга качает головой, и накрывает его ладонь своей. — Это пройдет.

— К черту любовь. Я больше в нее не верю. Я просто, — он пожимает плечами. — Чувствую себя обязанным. В вашем мире нет Человека-паука, и я вроде как немного в этом виноват. Хочу попробовать исправить хоть то, что получится.

— Надорвешься.

— Я сильнее, чем кажется, — они немного молчат. — Хочу попробовать им сказать. О… вот этом, — он неопределенно взмахивает рукой. Он еще не знает, как будет объясняться с родителями, но хватит тайн.

— Попробуй, — Бродяга наконец поворачивается к нему, и довольно быстро разбирается, как работают портальные часы. Майлз только убеждается, что координаты заданы правильно. — А если что-то пойдет не так, ты знаешь, где можно переждать бурю, — заглянув ему за спину, он вдруг усмехается, привлекает к себе, небрежно поднимает вверх маску, скользя пальцами по щеке. И целует так, что колени подкашиваются.

За спиной раздается девичий визг. А Бродяга, медленно отстранившись, шагает в портал, ни на мгновение не отводя взгляд.

Chapter 4: 4. Влюбленные

Summary:

4. Моя дорогая - Влюбленные

Майлз прилипает к стене чуть выше окон первого этажа, выдыхает, приготовившись ждать. Солнце еще не зашло, так что ожидание запросто может затянуться. Он сам редко когда возвращался домой до заката, а здесь все должно быть еще сложнее.

Прошедшая неделя была… жаркой. Нуар, общавшийся напрямую с Паучьей богиней, предложил искать решение не в науке, на которую ставили Мигель и компания, а на мистической стороне дарованных Паукам сил. И это сработало. Энни Паркер с Земли-18119, оказавшаяся его ровесницей, дочерью еще одного варианта Питера Паркера и Ткачом Великой паутины жизни и судьбы, сумела стабилизировать рассыпающиеся нити, и Майлз практически упросил ее начать с Земли-42. Он уже заглянул в местный «Алхемакс», убедился, что разлом исчез, да и в целом немного кислотные цвета этой вселенной постепенно выцветали до натуральных, и солнце вроде бы стало теплее на пару градусов.

Ему удавалось все эти дни избегать общения с остальными Пауками, кроме Нуара и Хоби, которым он все еще продолжал немного доверять. Гвен порывалась поговорить каждый раз, когда его видела, но его спасали невидимость и тот факт, что он с Энни гоняли по всей Паутине в поисках подобных разломов, и она не могла предсказать, где их искать, это даже Мигель не всегда знал.

Его вообще не тянуло больше общаться с остальными. Может быть, потом, когда-нибудь, но не в ближайшие несколько… лет, может. Не когда еще слишком больно, а они скорее всего даже не поймут, в чем дело. Так что эту страницу он пока закрыл и открывать не собирался. И, убедившись, что вселенные больше не расползаются, как испорченная пряжа, наконец мог заняться тем, чем хотелось. Вернуться туда, куда тянуло со страшной силой.

Куда важнее сейчас быть здесь. Мотаясь по всей мультивселенной и помимо воли сравнивая и анализируя, у него было время принять решение. Он должен быть здесь. Вернее, должен и здесь тоже, ведь дома тоже есть обязательства. Но и здесь тоже. И ничего он не надорвется.

* * *
Бродяга останавливается прямо под ним. Скепсис и невысказанное «Идиот» во взгляде читаются даже слишком отчетливо. Майлз пожимает плечами: в мире, где тебя нет и никто не смотрит наверх, не обязательно использовать невидимость, чтобы оставаться незамеченным. А потом цепляет паутину к стене и спускается вниз, зависнув вниз головой на уровне его лица.

— Ты ведь думал, что я не вернусь, так?

— Это было бы логичнее, — Бродяга пожимает плечами зеркальным жестом. — Что еще случилось?

Майлз чуть приподнимает подбородок. Он сделал выбор.

— Надевай.

— Думаю, теперь в этом нет необходимости.

Майлз, не думая и секунды, снимает с запястья межпространственные часы и роняет их в чужую ладонь.

— Теперь я никуда не уйду без твоего разрешения, — он замирает в ожидании сбоя, ведь совсем не факт (даже логичнее, если нет), что ошейник у Бродяги вообще с собой, зачем бы, тем более если он думал, что Майлз не вернется.

Бродяга сокрушенно вздыхает и, бросив по сторонам два быстрых взгляда, видимо, в поисках случайных свидетелей, подступает ближе, тянется к нему медленно-плавно, словно Майлз мог бы сбежать из-за резкого движения. Глупость же, он ведь сделал выбор. Его ладонь почти ласково скользит вниз по щеке, скатывая маску. Майлз прикрывает глаза, выдыхает почти жалобно, подаваясь вперед всем телом. Первый поцелуй теплый, бережный, уже обе ладони Бродяги скользят чуть выше, захлопывая на его горле все тот же ошейник и тут же проверяя, достаточно ли места для дыхания.

— Ты хотя бы немного осознаешь, во что ввязываешься? Каким я могу быть? — следующий поцелуй уже грубее, глубже, голоднее. Майлз отпускает нить паутины одной рукой, цепляется за плечо Бродяги, притягиваясь ближе. Он более крепкая опора, чем ненадежная нить. Выдыхает:

— Я решил. Но если… если… — вдруг он понял все совершенно неправильно?! Если он не нужен и здесь…

— Идиот, — звучит совсем ласково, горячая ладонь ложится ему на поясницу, крепко удерживая. — С чего начнем?

— Покажи мне город? — решить-то он решил, но… Ему все-таки немного страшновато. Все-таки… еще больно.

Губы Бродяги на его губах изгибает улыбка. Мягкая, будто понимающая.

— И за кого же ты меня принимаешь? — ладонь проходится по спине ненавязчивой лаской. — Знаю, в нашу первую встречу я тебя напугал. Но я вовсе не собираюсь быть скотиной. Все будет хорошо, паучок. Спускайся, я знаю, где тебе может понравиться.

Майлз прячет костюм под курткой — он не собирается ввязываться в неприятности в первый же день, не разведав прежде обстановку, и сегодня он здесь не за тем, чтобы играть в героя.

В вагоне метро Бродяга толкает его к стенке, закрывая собой от немногочисленных пассажиров, улыбается увлеченно, почти хищно. По загривку пробегает дрожь, похожая на предупреждение от паучьего чутья, но… Майлз чуть кивает, закрывая глаза. Доверяясь. Он почему-то уверен, что опасность ему не грозит. И захлебывается воздухом, когда горячие губы приникают к горлу, с влажным, неприличным, слишком громким для его обостренных чувств звуком втягивая кожу чуть выше ошейника, что он уверен — точно останется след. Прямо сейчас ему точно на это плевать — Майлз цепляется кончиками пальцев за стенку, для надежности, тянет Бродягу к себе ближе, запрокидывает голову, давая лучший доступ, и через несколько минут на его горле значительно больше меток. С закрытыми глазами неясно, замечают ли другие пассажиры, и если да, то что об этом думают, так что ему не стыдно. Он выдыхает, и горячие губы, только что терзавшие его кожу, ласково прижимаются к губам. Никакие лишние фантазии больше не мешают, никакие воспоминания и прошлые эмоции больше не вмешиваются, позволяя насладиться тем, что происходит сейчас. Он на пробу пытается перехватить инициативу, но этого не позволяют, хотя Бродяга одобрительно урчит в поцелуй.

— Быстро учишься, — зато кусает — до боли, но еще не до крови — точно в отместку.

Майлз коротко обиженно скулит — и получает короткую же, но все-таки ласку, опускает голову на плечо Бродяги, вздыхает. На мгновение кажется самому себе слишком юным и неопытным. Боже, да у него вообще не было чего-то похожего на «отношения», когда бы и с кем? Бродяга аккуратно склоняет голову к нему, позволяет себя поцеловать, чуть заметно направляя, прижимает ближе к себе, ласково поглаживает по спине, помогая снова расслабиться и перестать зацикливаться на прошлом. И вытаскивает из вагона на станции, крепко сплетая пальцы и не позволяя никому толкнуть или вклиниться между ними.

Майлз едва узнает места: в его вселенной здесь все застроено складами, а тут почти к самой воде спускается тропинка в бухту, словно специально созданную для того, чтобы парочкам было, где уединиться. Но мост над бухтой — тот самый. Майлз замирает, вздрагивает всем телом, судорожно выискивая взглядом разрушения. «В прошлом году» — это ведь совсем недавно, так?

— Я не собираюсь изображать святого и пытаться казаться лучше, чем есть, — голос у Бродяги напряженный. — Да, я это сделал.

— Сколько? — Майлз разворачивается к нему рывком, обнимает, не давая отвернуться или отвести взгляд. Ему нужно знать. — Сколько человек тогда погибло?

— Двое. Охранник и водитель грузовика «Алхемакс». Уже потом, в больнице. Я этого не планировал, чертов трос упал не там, где нужно. Но и не особо жалею, эти ребята далеко не невинные овечки все.

— Ты…

— Да. Преступник.

Майлз качает головой. Это все слишком запутанно, но…

— Скажи мне, когда в следующий раз будешь планировать что-то настолько масштабное.

— Проще будет остановить?

Майлз прикусывает губу и резко мотает головой.

— Проще будет помочь избежать жертв.

Бродяга несколько секунд рассматривает его. А потом сокращает и так небольшое расстояние между ними и встряхивает с почти злостью.

— Не смей. Не смей идти на сделку с совестью, — качнувшись вперед, он прижимается к нему лбом, выдыхает спокойней. — Все в порядке, так и должно быть. Мы будем по разные стороны, и это нормально. Останься сыном полицейского, а не племянником вора. Останови меня, если я зайду слишком далеко.

— У тебя ведь есть… наниматели?

— Это будет моя проблема. Делай то, что считаешь правильным.

Покачав головой, Майлз тащит его ближе к воде. Это в любом случае будет общая проблема, но решать их надо по мере появления. Не сейчас. Сейчас он только аккуратно прислоняется к чужому плечу, и больше не хочет обсуждать чьи-то преступления.

— Здесь красиво.

— Знал, что тебе понравится, — Бродяга нажимает ему на плечо, и Майлз как-то сразу оказывается лежащим на его коленях, выдыхает чуть смущенно. Это… не странно?

— Скольких девчонок ты сюда приводил? — это не ревность, нет, даже в голову не приходит, было бы на что рассчитывать, да и вообще… Просто… Он ведь совсем не выглядит хоть сколько-нибудь неопытным, и объективно привлекателен. Девчонки обычно как раз на таких и западают, а не неудачников, типа него самого.

— Кто сказал, что я по девчонкам? — Бродяга ухмыляется очень довольно. Майлз недоуменно моргает и заливается краской. Он… не привык чтобы кто-то (кто, к тому же, в общем-то, вроде как он сам) так открыто мог говорить о чем-то подобном… подобном чувствам… не запинаясь и путаясь в словах, а…

— Ты слишком много думаешь, — Бродяга чуть оттягивает ошейник, забирается пальцами под него, щекотно проходясь по чувствительной коже. — Это нормально. И нет. Сюда я не приводил никого. Кроме того, возможно, вода в бухте отравлена «Алхемакс», сюда никто особо не рвется.

— «Возможно»?..

— Я не намерен делиться хорошим местом для размышлений с кем попало, — не возникает и тени сомнений, откуда взялись эти слухи.

— А что, так можно было? Я обычно забираюсь на самые высокие небоскребы, там в принципе редко бывает кто-то кроме птиц.

Глаза Бродяги загораются хищным увлеченным огоньком. О чем он думает, понять легко, даже не будь они по сути одним человеком. Майлз привстает на локтях.

— Ты же осознаешь, что это опасно?

— Неужели? — Бродяга не наклоняется, но притягивает его к себе за ошейник, целует, не давая вставить больше ни слова, и все желание спорить, и так-то едва ли сильное, отмирает окончательно.

Следующий поцелуй они разделяют на самой верхушке Эмпайр-Стейт, Майлз почти висит над бездной, оставив Бродяге все возможное пространство узкой площадки, держась только ногами, и если его кто-то напугает — Бродяга крепко удерживает его за талию одной рукой, увлеченно перебирая позвонки; слишком хорошо обтягивающий костюм не дает и шанса этого избежать, Майлз жмурится от удовольствия и не отслеживает окружение — то вниз они полетят отсюда вместе. Хотя, сто два этажа вроде достаточная высота, чтобы успеть зацепиться паутиной и притормозить…

Город отсюда как на ладони, где-то севернее что-то горит, в порту назойливо гудит корабль. Ему все равно. Будто это все происходит в другой вселенной, в другом мире, в другое время. Опасная увлеченность стирает рациональные мысли, остатки инстинкта самосохранения — был он у него вообще? — смутные страхи.

— Я могу доставить нас домой за пятнадцать минут.

— Звучит как вызов, — Бродяга усмехается, проводит языком вдоль кромки ошейника, заставляя его дрожать. Это… не совсем незнакомое чувство. Адреналин, смешавшись с возбуждением, кружит голову и толкает на совсем уж дикие вещи. Покрепче обняв его, Майлз отталкивается от стены и падает вниз. Бродяга невозмутимо достает телефон и демонстративно выставляет таймер на пятнадцать минут. Майлз все-таки дожидается, пока телефон он уберет — резким рывком паутины тот могло бы и выбить из рук, а за такое ему точно вряд ли скажут спасибо. Даже если успеть поймать. В глазах напротив не видно и капли страха, только такая же опасная увлеченность и почти восхищение. Майлз вытягивает руку, пуская паутину почти вслепую — оторваться от этого зрелища нереально.

Так на него никто никогда не смотрел.

* * *
Они едва не выламывают окно, отзывающееся противным дребезгом, застывают одинаково испуганно, но квартира сегодня пуста, а соседям, похоже, все равно. Ладони Бродяги скользят по всему его телу, Майлз избавляется от куртки и зубами стаскивает перчатки. У него немного кружится голова от неизвестности и предвкушения. Бродяга разворачивает его к себе, смотрит в глаза внимательно.

— Доверяешь мне?

Майлз отрывисто кивает, еще не вполне осознавая, к чему вопрос, но по загривку снова пробегает знакомая дрожь, и его буквально швыряет в горячие крепкие объятия. Бродяга подталкивает его к кровати, но перед тем вытаскивает откуда-то широкие матовые браслеты. Улыбаясь, Майлз протягивает руки вперед. Ему самому странно, но он согласен на ограничение своей свободы.

— Ноль опыта, так ведь? — Бродяга неуловимо усмехается, защелкивая браслеты на его запястьях и нажимая кнопку на крошечном пульте. Браслеты с металлическим стуком притягиваются друг к другу, оказавшись магнитными. — Правило первое: если я делаю что-то, что тебе не нравится, ты об этом говоришь, и я прекращаю.

— Я сильный, — он неловко пожимает плечами, пробуя расцепить руки, но браслеты держат крепко.

— Не смей. Не соглашайся на неприятное только потому, что можешь это выдержать. Не все будут благородными.

— Не думаю, что позволю кому-то еще, — Майлз встряхивает головой, позволяя вздернуть свои руки наверх, где браслеты тут же магнитятся к чему-то металлическому, и он больше не может ими пошевелить. Он даже пробует применить всю свою силу — бесполезно. Ну, может, и смог бы в случае реальной необходимости, но — зачем ему это теперь? Бродяга ведет ладонью по его животу, задирая наверх эластичную ткань, и это, почему-то, ощущается намного интимнее, чем поцелуи, хотя он еще не касается ничего запретного.

— Всякое бывает. Правило второе: первый раз это всегда больно, так что не стесняйся. Не молчи.

— Соседи, — он жалко выдыхает, ведясь за чужой ладонью, прогибая спину. Человек-паук не боится боли. И точно не хочет, чтобы то, что происходит, вдруг закончилось по этой дурацкой причине. Он сможет выдержать.

— Это их проблемы, — Бродяга избавляет его от костюма двумя экономными движениями, как у него самого никогда не получалось. Майлз запоздало вспоминает, что ради удобства отказался от того, что, по идее, предписывали правила приличия. Бродяга прищелкивает языком, проводя кончиками пальцев по его обнаженному бедру. Да. На нем нет белья, так же правда удобнее… Это не повод так смотреть… Так, словно его собираются сожрать на месте. Изнутри поднимается что-то инстинктивное, звериное — паучье? — его почти плавит желание, чтобы на него продолжали так смотреть, не отводя взгляд, чтобы горячие ладони не покидали его кожу. — Правило третье: ты не будешь двигаться, пока я не позволю.

Майлз пару мгновений серьезно обдумывает это. Он не настолько неопытен, чтобы не понимать, что это вовсе необязательно, и у него есть право отказаться. Но отказываться не хочется. Он хочет, безумно хочет снова довериться — целиком, по-другому все равно не умеет — хочет, чтобы кто-то — совершенно определенный «кто-то» с его лицом, но иной судьбой — доказал, что доверяться — можно. Что им не воспользуются снова, сразу после выкинув за ненадобностью. Он хочет всего, что с ним могут сделать. И вполне может позволить себе быть послушным.

— Да, — Майлз кивает, соглашаясь сразу на все. И задыхается беззвучным стоном, когда короткие тупые ногти неожиданно царапают по чувствительной коже, Бродяга дергает его ниже, что, с учетом прикованных рук, почти распинает его на кровати, заставив вытянуться всем телом, поцелуй грубый, почти болезненный, но это именно то, что ему сейчас нужно, ладони невесомой лаской проходятся по бедрам.

— Повернись, — звучит хрипло, совершенно приказным тоном, не подчиниться — даже не вариант, но…

— К-как?..

— О, я уверен, ты достаточно гибкий, — но щелкает кнопка, и магниты ненадолго перестают тянуть. Майлз торопливо, не очень ловко, переворачивается на живот, и магнитные оковы снова притягивают его руки к опоре. — Такой послушный, — Бродяга самыми кончиками пальцев отсчитывает каждый позвонок, едва касаясь, и это почти сводит с ума. Так мало… Он не уверен, может ли просить. На будущее: правил должно быть больше. — Такой красивый, — пальцы скользят по ребрам — щекотно — отслеживают нитку шрама на пояснице — дурацкая история, даже вспоминать не хочется — с силой вцепляются в бедра, вздергивая наверх, заставив ткнуться лицом в подушку от неожиданности, паучье чутье заходится истеричным взвоем, но Майлз уверен — это не опасность. Он совершенно уверен, что хочет быть именно здесь, именно с ним. Хочет так, что это уже почти больно.

— Сделай уже что-нибудь, — он весь сжимается от того, как срывается голос. Нетерпеливый мальчишка, вот точно.

— Не торопись, — Бродяга со смешком касается губами его плеча, перегибаясь через него — и его перешибает ощущением горячего обнаженного тела, когда только успел раздеться, прижимающегося к спине, чужой тяжести, которая должна бы восприниматься как угроза, с учетом всего, что с ним было, но нет, хочется лишь еще ближе, еще больше, но он обещал быть послушным и не двигаться — и ища что-то на полу под кроватью. — Все будет. Попробуй не напрягаться.

Он не совсем идиот все-таки. Ноль практического опыта, да, но голова на плечах-то есть. Он знает, как это происходит. И все равно, когда скользкие холодные пальцы проникают внутрь, он вздрагивает — больше от неожиданности, чем боли — и пытается дернуться прочь, но на полдороге вспоминает: не двигаться. Расслабиться. Замирает, прикусывая нижнюю губу, прислушивается.

— Хороший мальчик, — у Бродяги голос тоже дрожит и срывается, они одинаково напряжены — Майлз чувствует это каким-то шестым чувством, вставшими дыбом волосками на коже, смаргивает внезапное смущение, по возможности незаметно подаваясь ближе. Ему уже мало, незнакомые ощущения плавят тело и разум, ему хочется больше, сейчас. Даже если это больно. Можно подумать, новость.

— Давай, — невозможность двинуться, сделать хоть что-то, сводит с ума и обостряет все чувства. По пальцам пробегают несколько искр.

— Такой нетерпеливый, — Бродяга довольно урчит ему на ухо, наваливаясь сверху, пальцы проникают глубже, задевая внутри, и… Ему приходится сжать пальцы в кулак, гася искры о собственную ладонь.

Об этом точно надо предупредить.

— Я могу ударить током, — выходит сдавленным стоном, скорее мольба, чем предупреждение. Ну же, еще…

— Как скажешь, — пальцы — да, точно, у него же две руки — пробегают по позвоночнику вверх, затягивают ошейник чуть туже, и он едва не воет. Недостаточно для того, чтобы начать задыхаться, его лишь обжигает воспоминанием о том, самом первом, поцелуе, но теперь он даже не может… сделать вообще ничего. Ему нужно…

— Пожалуйста, — ему кажется, что он сгорит, если не получит больше.

— Ладно, — с сомнением тянет Бродяга, убирая пальцы, и ему хочется взвыть от того, как пусто становится внутри. Но Бродяга подцепляет его под подбородок, разворачивая голову к себе, впивается в губы грубым, почти на грани укуса, поцелуем, толкается внутрь уже не пальцами — и это уже больно, но — к черту. Майлз скулит в поцелуй. — Больно?

— Да…й мне… секунду, — он впивается пальцами во что-то, что оказывается под ними, длинно выдыхает. Он же Человек-паук, его мышцы должны быстрее приспосабливаться к изменениям. Разве не так?

— Не пытайся думать, — о плечо разбивается короткий, не обидный, смешок. — Отцепить тебя?

— Нет, — он встряхивает головой. С ним все в порядке. — Просто двигайся.

— Ты сам этого захотел, — звучит почти как угроза, как воспоминание их первой встречи, Майлз захлебывается глухим протяжным стоном, когда все его существо буквально перетряхивает необходимостью вырваться, бежать, сражаться за свою жизнь. Он почти сходит с ума, когда Бродяга начинает двигаться. Это почти больно, но это именно то, что выметает из головы все лишние мысли, кроме забитого уже, кажется, в подсознание, «не двигаться», что побуждает стелиться к ритму чужих движений, ловить взмокшей кожей хриплые, на грани стонов, рваные выдохи, что заставляет плясать на пальцах голубые, яркие, что почти освещают комнату, искры. Бродяга, дотянувшись, накрывает его ладонь своей, сплетает пальцы, и Майлз почти скулит, стараясь пригасить их, но… Искры пробегают и по чужим пальцам тоже, не обжигая, и гаснут на выдохе. — Хороший мальчик, — ладонь спускается ниже, касается его почти лаской, почти нежно. И Майлз все-таки срывается на тонкий, почти жалобный, скулеж, подается всем телом к ласкающей руке, под зажмуренными веками взрываются и гаснут искры. Это не его ядовитая сила, просто физиология, просто… Он виновато сжимается, понимая, что это было слишком быстро, слишком, но — у Бродяги тоже вырывается хриплый стон, напрягается все тело, и он торопливо отстраняется. Майлз смущенно отводит взгляд, когда он падает рядом.

Они дышат в унисон, медленно успокаиваясь. Бродяга лениво щелкает пультом, отключая магниты, чуть грубовато притягивает к себе.

— Ты как? — его руки торопливо-бережно проходятся по всему телу, проверяя, ослабляют ошейник, Майлз прикрывает глаза, прислушиваясь скорее к нему, чем к себе. — Не переборщили?

— Нет, все… Все хорошо, — он смаргивает неожиданные даже для него слезы. И совсем не ожидает, что Бродяга подтянется повыше, чтобы обнять уже совсем правильно, ласково провести ладонью по плечу. Майлз подается ближе, ткнувшись лицом ему в шею, всхлипывает, цепляясь за его пальцы. — И-извини… я не…

— Все хорошо, — у него голос все еще чуть хрипловатый, будто сорванный, но интонации совсем ласковые, успокаивающие. — Это бывает, это нормально. Я все-таки зря, наверное, для первого-то раза, — он качает головой. — Но ты такой… Тебя хочется.

— Нет, все хорошо. Правда, — Майлз улыбается. Напряжение оставляет его мышцы, паучье чутье замолкает, это точно хороший знак. Здесь нет опасности. — Я же согласился, — слезы высыхают сами, когда он успокаивается. Все правильно. Сейчас точно все правильно. Ему нужно было именно это. Ему… да, ему хорошо именно здесь. Именно так. Об остальном можно подумать завтра. Клонит в сон, но… Он не уверен. — Я останусь?

— Ты точно идиот. Куда я тебя такого отправлю? — Бродяга зевает, и это уже, кажется, совсем доверие. — Встать сможешь? Надо запихаться под душ. И спать. И, между прочим, — он с усмешкой демонстрирует таймер на телефоне. — Ты задержался на полторы минуты.

Майлз только нервно хохочет, соскребая себя с кровати. Он прекрасно понимает, что в ближайшее время никаких скоростных рекордов не будет. Но об этом тоже можно подумать завтра.

Chapter 5: Эпилог

Питер делает шаг на крышу нового мира, осматривается настороженно. Здесь, на Земле-42, бывать не приходилось никому, Мигель практически закрыл ее для посещений после той истории с Пятном полгода назад. Прошло столько времени, они переловили все аномалии, а Энни сплела Паутину жизни и судьбы заново, отчитала его так, что уши до сих пор полыхали, стоит вспомнить — видимо, он сильно не был похож на ее отца, и от этого было мучительно стыдно — а потом просто пропала, сама закрыв свою вселенную от посещений. Он, конечно, подозревал, что кто-то еще может к ней войти — но не те, кто пользовался технологиями Мигеля О’Хара.

Они точно переловили аномалии, довольно долго было тихо, и вот — аномалия зарегистрирована на закрытой Земле. Питер сам не знает, почему вызвался, но… Все как-то валилось из рук, может, выловит аномалию сам, так перестанет казаться самому себе самым жалким из Людей-пауков, не способным даже найти в себе силы пойти и извиниться перед другом, которого сильно обидел.

Ладно, быстрее начнет — быстрее вернется домой. Он обещал Мэйдэй, что папа вернется к ужину, нехорошо обманывать. Питер открывает экранчик часов, щелкает по трекеру. Аномалия совсем рядом. Он вычисляет траекторию движения, чтобы пересечься, уже собирается пустить паутину, когда его внимание привлекает бегущий по тротуару грабитель, только что вырвавший сумочку у пожилой леди. Питер не успевает вмешаться — с соседней крыши спрыгивает черная молния, движения такие стремительные, что обычный человек на них вовсе неспособен, грабителя опрокидывает на землю рывком — без сомнения — паутины. Вот только… На Земле-42 официально нет Паука. Питер наваливается на ограждение крыши, внимательно рассматривая происходящее внизу.

Паук в черном неспешно подходит к обездвиженной и профессионально подвешенной в кокон жертве, подхватывает с земли выроненную сумочку и с джентльменским поклоном протягивает хозяйке.

— Спасибо, — та сразу прижимает ее к себе, но в голосе не слышно ни тени враждебности. Кем бы он ни был, он здесь не впервые, он здесь не опасный чужак. Хотя трекер аномалий безошибочно указывает на него. Но он не сбоит, не выглядит потерявшимся, его не боятся жители Земли, где его быть не может. Что-то здесь не так.

— Ваш дружелюбный сосед, — у него звонкий мальчишеский голос, будто бы смутно знакомый, впрочем, маска всегда его немного меняет. — Проводить вас домой?

— Спасибо, не нужно.

Он кивает, помогает ей обойти подергивающий ногами кокон и качает головой.

— Чувак, вообще не круто. У меня там экзамен по испанскому, между прочим, мне бы готовиться, а я тут с тобой. Энди, эй, — он машет рукой продавцу хот-догов на другой стороне улицы. Определенно, здесь не впервые. — Присмотришь за придурком?

— Без проблем, паучок, сдам его копам как полагается, — продавец машет ему в ответ. Кивнув, аномалия цепляется паутиной за соседнюю крышу. Еще секунда промедления, и он просто сбежит. Спохватившись, Питер прыгает следом.

Крыша внезапно пуста. Пауки быстрые — но не настолько! Питер пригибается, насторожившись, хотя его чутье не сигналит об опасности.

— Я ведь просил оставить меня в покое, — он сидит на верхушке водонапорной башни, где буквально мгновение назад никого не было. И это невозможно… Он знает только одного Паука с такой способностью. Но — здесь?..

— Майлз?

— Привет, Питер, — он поднимает маску. И действительно оказывается Майлзом. Тем самым мальчишкой, перед которым он так сильно виноват. И… Питер точно не планировал этот разговор сегодня. Но когда это его удача была к нему благосклонна.

— Что ты здесь делаешь?

— Неа, это мой вопрос, — Майлз спрыгивает с водонапорной башни. Он еще вытянулся с их последней встречи. Питер едва его узнает. Нескладный угловатый подросток, нервно жаждущий его одобрения, неуверенный почти до истерик, кажется, остался в прошлом. Этот Майлз явно уверен в себе, спина прямая, плечи развернуты. — Давай, я знаю настройки, чтобы «аномалия» исчезла, — он протягивает руку и спокойно ждет. Не пытается прикоснуться — что с ним случилось, он же был жутко тактильным, буквально цеплялся за людей в любую свободную секунду — не отводит смущенно взгляд — смотрит прямо в глаза.

Питер молча протягивает ему запястье с часами. Он не знает этого человека. Не с этим уверенным взглядом, не в этом костюме, где красные вставки почти исчезли, сменившись темно-фиолетовыми, а у изображения паука на груди такие остро-хищные лапки. И все же… Все же, это правда он. Сосредоточенно клацает по нескольким кнопкам, и сообщение об аномалии и впрямь исчезает. Нет в этой вселенной аномалий. Питер еще не знает, как будет объяснять это Мигелю, но его здесь больше ничего не держит.

— Почему ты здесь? Что случилось, Майлз? Если… Если тебе нужна помощь, ты скажи. Тебя здесь держат насильно? Что-то случилось с твоей вселенной?

— Не слишком много вопросов? — Майлз задиристо ухмыляется. — Хот-дог будешь?

— Что?

— Ну, у меня есть лишних полчаса, думаю, проще ответить на все эти вопросы, иначе в следующий раз, когда меня сбойнет, сюда пришлют кого-нибудь менее приятного, а мне бы этого не хотелось. Никуда не уходи, — он опускает маску на место и прыгает с крыши.

Питер сверху наблюдает, как он легко приземляется рядом с продавцом, близко, но недостаточно внезапно, чтобы напугать человека, и расплачивается за пару хот-догов, что-то говорит, размахивая руками — на этот раз Питер не прислушивается. Успевает только моргнуть, а Майлз уже снова рядом, протягивает один хот-дог ему и устраивается под стеной выхода на крышу на подтащенном поближе ящике. Питер еще раз окидывает его взглядом и теперь замечает то, на что должен был обратить внимание сразу.

— Майлз, ты… У тебя все в порядке?

— Ты об этом, что ли? — проследив его взгляд, Майлз безошибочно прикасается к ошейнику, надетому поверх костюма. Это не может ничего не значить. Но — он выглядит таким беспечным и свободным. Не похоже, чтобы от кого-то скрывался или кому-то служил. — Не, это добровольно, мне просто нравится. Как ты там сказал? Меня здесь не держат насильно. Это мой выбор. Я здесь полностью по своей воле.

— Как ты справляешься? — Питер присаживается напротив, найдя себе второй ящик.

— Честно? С трудом. Держать на себе сразу две вселенных довольно утомительно, но мы составили расписание, так что. Пока вроде справляюсь.

— А твои родители? — Питер еле сдерживается, чтобы не покачать головой. Он всегда знал, что этот парень лучше них всех. Кто бы еще мог справиться с двумя разными Нью-Йорками сразу.

— Они все знают. И не против, пока не страдает учеба, а я стараюсь, чтобы так и было, это в моих же интересах, — вдруг встрепенувшись, он качает головой и чуть слышно шепчет. — Ну зачем ты здесь…

Питер не успевает спросить, что он имеет в виду. Дверь на крышу практически выбивает худой жилистый парнишка, как две капли воды похожий на Майлза. Вот только братьев-близнецов у него нет. А Майлз уже стоит рядом с ним, держа за плечи, и успокаивающе шепчет:

— Все хорошо, все в порядке, мне ничего не угрожало. Ну зачем… Я был бы дома через десять минут.

— Идиот, — новоприбывший качает головой будто бы раздраженно, но тон почти… нежный? — А если бы?..

— Да даже если. Я отобьюсь. Но все было в порядке, правда. Не стоило так срываться.

— Я говорил, не выходи на улицу без них, — он защелкивает на руке Майлза межпространственные часы. Явно не те, какие выдает Мигель. Который вообще вряд ли знает, что здесь происходит, иначе хоть предупредил бы. — Он здесь из-за твоего сбоя, ведь так? У нас будут еще проблемы?

— Нет. И нам все равно уже пора. Можем прыгнуть прямо отсюда.

— Майлз? — Питеру надоедает быть безмолвным свидетелем того, что можно со всей уверенностью назвать семейной сценой. Боже, да у ЭмДжей бывало точно такое же выражение лица, когда он приползал домой побитый.

Они разворачиваются на зов синхронно, только подтверждая его подозрения. Питер отмечает, как расслабляется Майлз, как опускает плечи, чуть прижимаясь к своему… другу. Ему действительно больше нечего здесь делать. Он лишний на этой Земле и в жизни этого мальчишки тоже. Сам виноват. Должен был не быть придурком раньше. — Можно тебя на пару слов? — как старший товарищ, он должен убедиться, что все здесь будет хорошо.

— Конечно, — Паук делает пару шагов к нему, мягко улыбается. Так, будто это не его предали друзья. Питер до сих пор помнит его полный разочарования взгляд, но сейчас нет и следа. Его взгляд внимательный, мягкий, сочувственный. Взгляд Человека-паука. — Что случилось, Питер? Тебе нужна помощь?

— Ты здесь сбоишь? — ему нужна помощь хорошего психотерапевта. Если помощь предлагает Майлз — после всего, что было — у него точно все плохо.

— Да там глупость случилась, правда, эксперимент, — он безразлично пожимает плечами и, кажется, слегка краснеет. — Не повторится. Не волнуйся, я здесь в безопасности. Насколько может быть в безопасности Человек-паук, бегающий из одной вселенной в другую. Если Мигель будет возникать, то Паутине я не врежу, проверено и одобрено.

— Не будет. Да что я вообще делаю… Майлз, я… Мы не должны были так поступать. Прости. За всю эту историю, за то, что вел себя как идиот. И вообще. За все. Прости.

— Ага, не должны. Но в общем-то, — он оборачивается через плечо, на другого, и губы трогает мягкая улыбка. — Без этого я бы не нашел свое место. Так что — извинения приняты. Не хочешь с нами?

— Куда?

— У Хоби выступление, в его вселенной. Тебя, конечно, не приглашали, — он снова задиристо ухмыляется и на миг становится похож на того мальчишку, которого он встретил, кажется, годы назад. — Но можешь быть нашим плюс один.

Питер качает головой. Староват он уже для подобных развлечений, да и есть ощущение, что он там будет лишним. Но — он больше не беспокоится.

— Что насчет экзамена по испанскому?

— До послезавтра успею. Ладно, — Майлз легко пожимает плечами. — Тогда передай привет Мейдей. И, Питер, — он подступает ближе и, наконец, аккуратно обнимает. Не его прежнее слишком крепкое цепляние, а взрослое аккуратное объятие. — Не вздумай растить дочь похожей на меня. Просто. Не надо. Пусть будет собой.

— Можем мы заглянуть в гости?

— Только предупреждай в следующий раз, ага? Мой партнер очень нервно реагирует на присутствие рядом неучтенных Пауков, — он отходит и улыбается, набирая координаты на его часах, и за спиной возникает портал. Питер даже не проверяет — Майлз слишком добр, чтобы забросить его не домой.

Партнер, значит. Он все-таки не удерживается, оборачивается, уже почти шагнув в портал — хотя знает, что не должен. Майлз стоит гораздо ближе, чем прилично для друзей, и, закрыв глаза, позволяет другому слишком нежно и интимно скользить пальцами по своему лицу. Тот что-то тихо-тихо шепчет, и теперь уже точно подслушивать неприлично. И слишком аккуратно берет за руку, чтобы тоже набрать координаты на закрепленных на чужом запястье часах.

Покачав головой, Питер делает шаг в свою вселенную. Здесь точно все будет хорошо.

Chapter 6: Бонус

Notes:

Небольшой бонус про упоминавшийся в эпилоге "эксперимент"

Майлз приземляется на знакомый подоконник приоткрытого окна, юркает внутрь, стараясь не шуметь. Не то чтобы тут не знают о его существовании, но осторожность не помешает. Как минимум, гостям прилично приходить через дверь — но у него так редко получается. Как минимум, потому что ждут его с этой стороны.

Горячие ладони собственнически скользят по телу, заменяя межпространственные часы, которые для путешествий, привычным ошейником, который он носит здесь. Традиция и что-то вроде правила.

— Устал?

Он неопределенно мотает головой. И да, и нет. Дома, конечно, бардак: опять откуда-то вылез Зеленый гоблин, и хоть ему помогли, легким тот бой было не назвать. Здесь не лучше: уличные банды затеяли передел территорий, палят прямо на улицах, только успевай уворачиваться да следить, не мелькнет ли где знакомая фиолетовая маска. Но так не хочется думать обо всем этом сейчас. Может он хоть здесь побыть обычным, побыть собой. Побыть с собой.

Упасть в объятия, зная, что подхватят, что сегодня вечером они оба свободны от обязанностей, что можно не скрываться и не сдерживаться. К черту соседей. Прильнуть ближе, удобно устраиваясь на твердых, знакомых до каждой кости и каждой литой мышцы коленях, ткнуться в шею, шумно выдыхая.

— Я хочу кое-что попробовать. Можешь снять с меня эту штуковину? — конечно, он давно знает, где там застежка, но предпочитает отдавать это право в другие руки. Здесь он послушный мальчик.

— Идиот, вот точно, — горячие губы медленно проходятся чуть выше ошейника. — Тебя же сбойнет.

— Я знаю. Хочу попробовать, как это ощущается, когда…

Бродяга качает головой неодобрительно, но ошейник снимает. Выпутывает его из тесного костюма, пока Майлз внимательно прислушивается к себе, но до первого сбоя обычно есть время. Он встряхивает головой, заставляя себя забыть и не ждать, скользит ладонями под просторную домашнюю футболку, проверяя границы дозволенного сегодня. По рукам пока не бьют, позволяя стащить ее, отбрасывая в сторону, провести обеими ладонями вдоль позвоночника, отслеживая чуткими пальцами нитки шрамов в поисках совсем свежих, еще не знакомых. Не находит, хорошо. Чуть привстает, помогая избавить себя от всей одежды, выдыхает прерывисто, когда горячими пальцами — по особо чувствительным местам…

— Руки.

Майлз кивает, послушно скрещивая запястья за спиной. Он способен бегать по стенам и тягать автомобили, и его безумно заводят искусственные ограничения, необходимость следовать установленным правилам. Зная, что его «нет» всегда будет услышано. Зная, что ничего в действительности опасного и неприятного с ним не сделают, не позволят. Паучье чутье тут не при чем: просто здесь, с ним, доверяться — можно.

Закрыть глаза, когда скользкие от геля пальцы проникают внутрь, качнуться вперед, неловко ткнуться губами в твердую линию челюсти, застенчиво потереться носом. Бродяга чуть слышно усмехается, поворачивает голову, чтобы ему было удобнее. У них недостаточно времени на долгие прелюдии, на тщательную подготовку, ведь сбоем может накрыть в любой момент, но обычно для этого у них недостаточно еще и терпения. Майлз прикусывает нижнюю губу, пережидая неизбежную боль, когда пальцы заменяет нечто более крупное, и почти взвизгивает от неожиданно-ласкового поцелуя.

— Посмотри на меня? — вопросительные интонации — явный знак, что он может не подчиняться, в конце концов, физическая близость его все еще смущает, несмотря на почти год стабильных отношений. Но — здесь ему нравится быть послушным мальчиком и исполнять все инструкции.

Глаза Бродяги горят увлеченно, восхищенно. Майлз на мгновение отводит взгляд, чувствуя, как теплеют щеки. У него каждый раз, как в первый, перехватывает дыхание, когда на него смотрят так. Тянется ближе, упирается коленями в матрас, позволяет целовать довольно жестко, так знакомо по-родному. С нежностью у них сложно, по крайней мере, здесь, когда глубокие толчки отдаются в напряженном почти обездвиженном натянутыми нервами теле, ожиданием-предчувствием близкого… чего-то. Он не уверен, чем накроет первым, сбоем или удовольствием, тянется ближе, вжимается всем телом, чувствуя горячие пальцы там, где им сейчас самое время. Второй рукой Бродяга скользит по его позвоночнику сверху вниз, с силой сжимает запястья.

Зажатый между крепкими жилистыми руками, он выгибается всем телом, всхлипывает, стиснутый необходимостью сдержаться, хотя Бродяга не против, если его слегка прибивает током, и пропускает момент, когда… Когда все тело, каждый атом, перетряхивает, перестраивает, на мгновение выдирая из пространства, болезненное напоминание от вселенной, что здесь он чужак, инородное, незваное, не… Его крепко удерживают обеими руками, целуют крепко, до щемящего нежно, так, как обычно — не… Шепотом едва слышным, ласковыми касаниями возвращают обратно, туда, где его тело дрожит от пережитого потрясения, где разум коротит от ощущения принадлежности, разливающегося внутри горячей влагой, расцветающего синяками на запястьях, которые теперь осторожно разводят, позволяя двигаться.

Бродяга отстраняется медленно, настороженно присматривается, будто готовый снова вцепиться и не отпустить. Может, без «будто». Качает головой, подбирает ошейник и снова захлопывает на нем, чуть туже, чем обычно — точно в наказание. Впрочем, дышать не мешает.

— Чтобы я еще раз повелся на твои идеи… Больше мы такое не пробуем. Мне точно не нравится, когда ты рассыпаешься у меня в руках.

Майлз медленно кивает, еще приходя в себя, еще едва ли понимая смысл слов. Тыкается почти вслепую куда-то, напрашиваясь на ласку, и успокоенно выдыхает, когда Бродяга, снова покачав головой, медленно гладит его по спине.

— Все хорошо?

Он коротко молча кивает.

— Майлз, — они редко зовут друг друга по имени, это все еще странно звучит. — Используй слова, чтобы я понимал, что ты со мной.

— Да, я… Все хорошо, — он прислушивается к себе, оценивая ощущения. Ощущения, кажется, подводят, но — тело расслаблено, разум в покое, чутье молчит. Все хорошо. — Это… интересный опыт. Мы не будем его повторять, — и позволяет себе приткнуться ближе, обнять аккуратно, закрывая глаза. Доверяясь.

Он дома.