Chapter Text
— Ты такой гребаный лжец.
Проклятые слова, сорвавшиеся с губ Наюты, словно мантра эхом отдаются в голове Канаты, удерживая его прикованным к сознательному миру, не позволяя погрузиться в страну грез. Крепко зажмурившись, он ворочается в постели и отчаянно пытается не обращать внимания на бурлящий в венах яд, — жгучую смесь гнева и вины, сжигающую его изнутри. Раздражение из-за слов Наюты, лжи, которую он извергал, и поступков по отношению к Канате, — лишь распалили его ярость.
Он чувствует вину, потому что может признать правду, скрытую в словах Наюты. Какая-то часть его понимает, что Аллен заслуживает знать больше, чем Каната позволяет.
И все же каждый разговор, где присутствует хоть малейшая оговорка, наполняет тело Канаты страхом, которого он никогда раньше не испытывал. Это не тот тип страха, когда застываешь от ужаса, а тот страх, из-за которого желудок сводит от беспокойства. Потребность лгать и скрывать свою личность — сильнее, чем желание быть честным, поэтому Каната продолжает играть роль охотника.
Он сдается. Похоже, этой ночью сон к нему не придет, поэтому Каната молча поднимается с постели и выходит из тихой спальни. Старые половицы скрипят под его весом, заставляя съежиться, потому что звук, вероятно, достаточно громкий, чтобы разбудить взрослых вампиров, а это означает, что ему придется признаться, почему он не спит. Он, может быть, и ночное существо, но все же Каната любит спать.
В тишине он крадется вниз по лестнице, направляясь к вестибюлю. Слишком много мыслей крутятся в голове, и Каната изо всех сил пытается сосредоточиться хоть на одной из них. Он чувствует себя измотанным: недостаток сна и умственная активность истощают его энергию, пока ее практически не остается. У него также долгое время не было ничего, что могло бы утолить его жажду, и это, вероятно, прибавляется ко всему прочему, затуманивая рассудок.
— Почему ты не спишь? — раздается глубокий голос, на пару октавов ниже обычного от спросонья.
Звук пугает Канату, который поворачивается, когда Харуоми грациозно спускается по лестнице. Он мысленно чертыхается; Каната думал, что был достаточно тих и смог ухитриться никого не разбудить.
— Не мог заснуть, — отвечает он, рассеяно скользя взглядом по множеству портретов, развешанных на стенах; на некоторых из них он и Наюта, на других — семейные фото, а еще друзья Чисея и Харуоми. — Я не хотел тебя будить.
Харуоми качает головой.
— Я проснулся, когда услышал, как ты крадешься. Твой отец не самый лучший человек, с которым можно делить постель, — говорит он с ноткой юмора; золотистые глаза сияют в лунном свете, проникающим через окно.
От этого заявления губы Канаты приподнимаются.
— Теперь ты расскажешь, что тебя беспокоит, или мне силой придется проникнуть в твою голову? — глаза Харуоми сияют ярче, словно предупреждая.
Он дает Канате время раскрыть свои секреты, прежде чем активирует свою способность.
Каната колеблется, покусывая нижнюю губу, пока слова застревают в горле. Внутри у него возникает желание выплеснуть все, позволить этому литься из него подобно бурлящей реке, в надежде на то, что разум успокоится от поглощающей его тревоги. Но с чему ему начать?
— Мы можем прокатиться?
Просьба звучит тихим шепотом, который обычный человек не услышит.
Харуоми, кто не является человеком, способен уловить слова сына и направляется в сторону вестибюля.
— Я отвезу тебя. Я отвезу тебя, куда захочешь, но при одном условии, — начинает он, беря ключи от машины из корзинки, стоящей на комоде у двери. — Ты должен рассказать мне обо всем, что тебя беспокоит, включая ночные кошмары.
На секунду у Канаты появляется желание отказаться и сказать, что он возвращается в постель, но знает, что этот разговор давно назревал, и лучше поскорее покончить с ним. Неохотно он кивает и хватает тонкую куртку, чтобы накинуть ее поверх футболки, прежде чем они с Харуоми выходят из дома и садятся в машину.
Каната устраивается на пассажирском сидении, а Харуоми заводит машину. Двигатель с гулом оживает, и автомобиль выезжает с подъездной дорожки. Харуоми молчит, позволяя Канате собраться с мыслями и начать, когда будет готов.
— Это не кошмары, — начинает Каната, глядя в окно на мелькающие уличные фонари. — Это воспоминания о том времени, когда вы с Чисеем еще не нашли нас. Когда мы все еще были заперты в том подземном городе.
— Давненько они тебе не снились, — замечает Харуоми. — Как думаешь, что вызывало их появление?
Каната пожимает плечами.
— Я не знаю. Может быть, это из-за Альтер Триггер и их угроз воскресить «его».
— Они ни за что не смогут это сделать. Я видел, как ты убил его и спрятал голову. Не думаю, что Альтер Триггер достаточно глупы, чтобы пытаться вытащить его голову из той дыры, в которую ты ее бросил.
— Они конченые психи, пап. Ты не представляешь, на что они способны. Если будут в достаточном отчаянии, я уверен, они полезут в жерло вулкана ради его чертовой головы.
В машине воцаряется напряженная тишина, разбавляемая низким гудением двигателя. Каната использует молчание как момент для размышлений, собирая противоречивые мысли в разные группы, чтобы определить очередность вопросов, которые он должен задать Харуоми. Темы варьируются между попытками вытянуть из отца информацию об Аллене и проникновением в страну секретов, которые его отцы намеренно утаивают от него.
— Почему ты не доверяешь ему? — спрашивает Харуоми, нарушая тишину и разбивая его мысленный пузырь.
Вопрос застает врасплох, и Каната поворачивается к отцу вместо того, чтобы смотреть в окно. Нахмурив в замешательстве брови, он уточняет:
— Не доверяю кому?
Харуоми не отрывает взгляда от темной дороги, но Канате кажется, что он заглядывает глубоко в его душу, читая мысли.
— Этот человек, который ошивается вокруг тебя, — отвечает Харуоми; взгляд мечется к Канате, прежде чем вернуться к дороге. — Аллен Сугасано.
Каната замирает, воздух в его легких вытесняется при звуке полного имени Аллена. Он должен был предвидеть, что Харуоми поднимет эту тему, и в некотором роде Каната был готов к этому разговору — со всеведующими способностями его отца ни один секрет не остается нераскрытым. Тем не менее разум Канаты превращается в пустоту, ни одна мысль не может быть найдена.
Почему он не доверяет Аллену?
— Разве он не доказал, что ему можно доверять…
Голос Наюты возвращается, преследуя его и наполняя желудок ледяными глыбами, пока он обдумывает этот вопрос. Прошло почти два месяца с того момента, когда Аллен ворвался в закусочную, — выглядя как мокрый, несчастный пес, — и с тех пор вел себя как заноза в боку Канаты. Несмотря ни на что, казалось, что красноволосый не собирался оставлять его в покое, поскольку он появлялся везде, где бы Каната не оказался. Сначала это беспокоило, — у него было такое чувство, будто Аллен преследовал его, — но после взрыва мысли начали меняться.
Когда Аллен снова появился в закусочной со своей конфронтацией, Каната был странно взволнован их враждебностью. При виде Аллена, которой взорвался и прижал его к стене электрощитовой, пока в багровых глазах плясали бушующие искры, сердце Канаты почти забилось быстрее.
Но что-то в Аллене беспокоит Канату. Как ни странно, больше никто в семье не чувствует исходящего от него отличительного запаха — Каната знает, что этот запах не принадлежит человеку, и именно это заставляет его оставаться настороже рядом с Алленом. Он уже раньше сталкивался с этим запахом, исходящим от кровной линии вампиров, которых он терпеть не может. Все еще существует вероятность, что Аллен лжет о том, кто он такой на самом деле.
Ни один человек не отреагировал бы на яд так, как это сделал Аллен. Раны от взрыва должны были зажить, как обычно, но вместо этого ожоги не проходили в течение месяца, пока Каната не дал ему мазь, которой обработал собственную рану.
Либо Аллен намеренно скрывает что-то о себе.
Либо же даже не подозревает, что в нем есть нечто нечеловеческое.
— Каната?
Каната моргает, вырываясь из своих мыслей, и снова поворачивается к Харуоми. Отец смотрит на него с некоторым беспокойством, и Каната замечает, что машина остановилась. Они добрались до города. Субботним утром на улицах еще пусто. Окрестности жилых комплексов кажутся знакомыми.
— Не то чтобы я ему не доверял, — начинает Каната; слова на языке кажутся чуждыми. — Я сохраняю осторожность, пока не буду полностью уверен в том, кто он такой. Разве ты не видел его жизнь своими глазами? Неужели ты действительно не видишь, кем он является?
Харуоми вздыхает.
— Вы с отцом знаете, что лучше не выпытывать подобную информацию, но я отвечу на твой вопрос. В этом парне нет ничего необычного. Он немного странный, но все еще полностью человек. Может быть, люди, которыми он себя окружил, это те, кто лгут ему о том, кем являются на самом деле — включая тебя.
От этого заявления желудок Канаты сжимается еще сильнее. Он сглатывает, чувствуя, что во рту у него суше, чем в пустыне.
— Что ты имеешь в виду?
— Его друзья, коллеги по работе, черт возьми, даже продавщица в продуктовом магазине, куда он часто ходит, — все они могут вести тайную двойную жизнь, о которой ему неизвестно.
Каната собирается ответить, когда замечает знакомый оттенок красного, прислонившимся к уличному фонарю на автобусной остановке недалеко от того места, где Харуоми паркует машину, и это зрелище заставляет его мысли раствориться в облаке пыли внутри разума. Он поспешно отстегивается и, спотыкаясь, выбирается из душной атмосферы машины, вдыхая свежий и холодный октябрьский воздух, словно у него неделями не было доступа к кислороду.
— Куда ты идешь? — спрашивает Харуоми, но его взгляд скользит туда, где стоит Аллен, что подтверждает подозрения Канаты.
— Ты специально привез нас сюда, — шипит он сквозь стиснутые зубы. — Ты знал, что он будет здесь…
— Но я не заставлял тебя выходить из машины.
Каната с раздраженным стоном захлопывает дверь и идет в сторону Аллена, — наполовину проснувшемуся и совершенно неосознающему о мире вокруг себя.
Когда он отходит на приличное расстояние от машины, Каната осознает, что замерзает, и понимает, что на нем только пижама — шорты и футболка. К счастью, он успел накинуть куртку перед тем, как они вышли из дома, но его ноги страдают от натиска холодного ветра. Каната разворачивается, готовый вернуться в машину, и видит, что Харуоми уже уехал.
— Вот сукин сын, — бормочет он, уже придумывая, как отомстить отцу за то, что тот так его бросил.
Фыркнув, он направляется к Аллену. Парень все еще не подозревает, что Каната приближается к нему — наушники на голове блокируют от него реальный мир.
— Идиот… такая легкая мишень для хищников, — думает Каната, поднимая руку, чтобы привлечь внимание Аллена легким похлопыванием по плечу.
Легкое похлопывание по плечу не просто привлекает внимание Аллена. Каната со слабым развлечением наблюдает, как человек практически бьется в конвульсиях от испуга, резко оборачиваясь с глазами, круглее блюдц — наушники соскальзывают с головы, аккуратно падая на шею. Аллен по-совиному моргает, глядя на Канату, и потирает глаза пару раз.
— Каната?! — восклицает он. Громкость его голоса эхом разносится по улицам, и Каната быстро шикает на него, чтобы он не разбудил весь город. — Что ты здесь делаешь? — говорит Аллен на этот раз с приемлемой громкостью.
— Решил прогуляться рано утром.
Взгляд Аллена скользит вверх и вниз по телу Канаты, на секунду задерживаясь на обнаженных ногах.
— Одетый вот так? — приподнимает он бровь.
Хотя Каната не краснеет, как обычный человек, он все равно чувствует, как от смущение по его венам разливается жар. Мысленно он проклинает отца за то, что тот не дал ему куртку или что-то в этом роде, потому что очевидно, что Харуоми заранее планировал это.
— Меня не беспокоит холод, — врет Каната, несмотря на дрожь, влияющую на его движения.
Аллен весело гудит.
— Я вижу.
— Заткнись.
Аллен тихо смеется, а затем снимает джинсовую куртку, а следом и толстовку с капюшоном. Каната не успевает задать вопрос или отказаться от предложения, поскольку Аллен уже натягивает толстовку ему на голову, окутывая его приятным ароматом огня и домашнего очага, от которого мурашки на коже мгновенно успокаиваются, возвращаясь в нормальное состояние. Этот предмет одежды немного великоват Канате: подол доходит до середины бедер.
— Вот, — говорит довольный собой Аллен, надевая куртку. — У меня ничего нет для твоих ног, но это поможет. Лучше, чем ходить в той тонкой одежде, которая на тебе сейчас — серьезно, Каната, ты что, хочешь заболеть?
Слова, вылетающие изо рта Аллена, едва доходят до слуха Канаты — его разум слишком занят, пытаясь переварить, что, черт возьми, только что произошло. Худи Аллена мягкая и действительно согревает его лучше, чем тонкая куртка, которую он успел накинуть перед выходом из дома. Медленно, словно боясь, что ткань обожжет его, Каната просовывает руки в рукава, свисающие до кончиков пальцев.
В животе у него от этого становится как-то не по себе.
Каната хочет назвать Аллена идиотом и потребовать, чтобы он забрал толстовку обратно, поэтому поднимает взгляд на другого парня.
— Спасибо… — вырывается вместо этого, и его голос звучит необычно мягко.
Каната чувствует, как его снова охватывает жар.
Аллен странно молчалив. Его взгляд прикован к Канате, на щеках проступает легкий румянец, а язык выскальзывает, чтобы облизнуть губы. Каната видит, как дергается его кадык, когда он сглатывает, а затем Аллен встряхивает головой, словно вырывая себя из транса, в который впал.
— Не беспокойся, — говорит Аллен, звуча слегка запыхавшимся. Он прочищает горло, выпрямляется и снова прислоняется к фонарному столбу, как догадывается Каната, пытаясь выглядеть беспечным и невозмутимым. — Так… что ты делаешь в городе в это раннее ут… ай?!
Бам!
Канате приходится прикрыть рот рукой, чтобы заглушить смех, — приглушенное фырканье все же прорывается сквозь его пальцы, пока он наблюдает, как Аллен неуклюже поскальзывается и теряет равновесие возле фонарного столба. Щека соприкасается с металлом с громким резонирующим звуком, и Аллен чуть не падает на землю. Каната проигрывает войну с хохотом, который угрожал вырваться наружу, и он разражается приступом смеха.
Аллен поспешно выпрямляется; щеки у него под цвет волос — одна сторона чуть краснее другой.
— Хватит смеяться! З-здесь скользко, и я уставший, поэтому потерял равновесие, Каната! — жалкая попытка Аллена сохранять хладнокровие лишь сильнее заставляет Канату смеяться.
Их взаимодействие прерывается, когда на них светят фары автобуса, и Аллен смотрит на это с намеком на разочарование в глазах. Смех Канаты переходит в редкие смешки, сцена падения Аллена повторяется у него в голове.
Аллен глубоко вздыхает успокаиваясь.
— Я должен сесть на этот… Но можешь вернуть толстовку когда угодно. Увидимся, Каната.
Напоследок сжав его плечо, он спешит в автобус, прежде чем у Канаты появляется шанс попрощаться.
Автобус уезжает, оставляя его на улице одного, пока солнце начинает восходить. Каната смотрит на красное худи, покрывающее его более миниатюрную фигуру, и внезапно осознает, что Аллен намного крупнее его. Медленно он подносит воротник к носу и глубоко вдыхает, на мгновение закрывая глаза.
Каната замирает, все еще уткнувшись носом в ткань, когда до него кое-что доходит.
— Это так чертовски жутко с твоей стороны… — бормочет он себе под нос, оттягивая воротник и оглядываясь по сторонам, не заметил ли его кто-нибудь. — Возьми себя в руки, Каната.
Видимо, глупость Аллена заразна, потому что каждый раз, когда Каната оказывается рядом с ним, он делает какое-то тупое дерьмо вроде этого. Он обхватывает лицо руками, ощущая легкое тепло на своих пальцах, и бросает свирепый взгляд на случайный куст неподалеку. Ему следует перестать думать об Аллене и вместо этого побеспокоиться о том, как он, черт возьми, доберется домой.
На следующий день Каната обнаруживает себя стоящим перед единственным входом/выходом для сотрудников аркадного зала Суйсеки с пластиковым пакетом в руке. Красное худи, которое он позаимствовал у Аллена, было постирано и очищено (Каната практически сбросил ее в ту же секунду, когда переступил порог особняка, прежде чем кто-либо смог увидеть его в ней). Теперь он собирается вернуть ее Аллену. Он чувствует себя неловко, стоя вот так у входа в зал игровых автоматов, хотя Каната вполне может зайти внутрь и лично передать ее Аллену.
Но, во-первых, он не знает, работает ли Аллен; во-вторых, это означает, что Канате придется встретиться с членами Акан Яцура, а он предпочел бы не делать этого сегодня…
— Йоу, Каната.
Вселенная ненавидит его, и Каната собирается отыскать каждое существующее божество и искоренить их из всех известных человечеству временных линий и даже больше.
Сацуки подходит к нему с раздражающей ухмылкой на лице.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он, останавливаясь рядом с Канатой и прислоняясь плечом к стене, глядя на него сверху вниз.
— Не твое дело, — отвечает Каната, отступая от Сацуки, словно от чумного.
— Вечно скрытный ублюдок. Да ладно, мы знаем друг друга много лет. Что заставило тебя слоняться вокруг аркадного зала? — Сацуки наклоняется ближе, пытаясь заглянуть в пластиковый пакет, который держит Каната, но тот прячет его за спиной. — Дерьмо… ты ведешь себя еще страннее, чем обычно. Что у тебя в пакете? Ты доставляешь что-то Большому брату?
Каната качает головой.
— Не в этот раз. Даже если бы это было так, я бы все равно не сказал тебе, что в пакете.
— Тогда я просто продолжу угадывать! — бросает вызов Сацуки. — В конце концов, я окажусь прав.
— Разве тебе не нужно возвращаться к работе?
— Неа, какой-то новый парень подменяет меня на смене…
— Это Аллен? — быстро выпаливает Каната.
Сацуки пару раз моргает, прежде чем ответить.
— Ты знаешь Аллена?
— Просто ответь на мой вопрос: Аллен подменяет тебя на смене?
— Нет, — Каната почти сдувается, разочарованный ответом Сацуки, но рыжий продолжает: — Хотя он работает сегодня, но откуда ты знаешь Аллена? Не принимал тебя за кого-то, кто добровольно подружился бы с Алленом. С парнем все в порядке, проблема в тебе…
Каната бьет кулаком в живот Сацуки, отчего парень сгибается с болезненным стоном.
— Завали ебало. Аллен и я не друзья. Я просто должен отдать ему кое-что.
— Блядь… — хрипит Сацуки, хватаясь за живот и свирепо глядя на Канату, но уголки его губ приподнимаются в позабавленной ухмылке. — Ты бьешь как ребенок.
— В следующий раз буду целиться в лицо, — угрожает Каната, поднимая кулак, чтобы доказать, что он не шутит.
Сацуки отступает, поднимая руки в знак капитуляции.
— Воу, воу, сбавь обороты, чувак. Давай не будем ссориться — я даже перестану допытываться о том, что в пакете.
Каната опускает кулак.
— Хорошо. А теперь не мог бы ты уйти и прекратить…
— Наебал!
Сацуки наклоняется вперед, прежде чем Каната заканчивает фразу, застав его врасплох и едва дав секунду для реакции. Каната уворачивается от коварных рук Сацуки, но не рассчитывает, насколько близко он находится к стене, и врезается в нее. Находясь в слегка ошеломленном состоянии, он полностью снижает бдительность, чем Сацуки пользуется в полной мере, выхватывая у Канаты пакет.
— Отдай это!
— Нетушки! — кудахчет Сацуки, и хотя он не намного выше Канаты, ему все же удается держать пакет вне досягаемости. — Давай посмотрим, какие грязные маленькие тайны скрывает наш дорогой Каната.
Каната забирается на спину Сацуки, крепко обхватив рыжеволосого ногами за талию, и тянется к пакету. Кусочек за кусочком, Сацуки вытаскивает толстовку из пакета.
— Худи? — в замешательстве спрашивает он, разворачивая предмет одежды и переворачивая, чтобы осмотреть. — Это то, что ты скрывал? Не понимаю, что тут такого… подожди.
Шестеренки в голове Сацуки впервые в жизни начинают работать, и с дерьмовой ухмылкой он оглядывается через плечо на вампира, цепляющегося за его спину как коала.
— Это толстовка Аллена, почему она у тебя?
— Не твое дело! — Каната снова пытается схватить толстовку, но Сацуки неумолим.
— Ух ага, это так, — провозглашает Сацуки, пытаясь сбросить Канату со спины. — Ты спишь с моим коллегой.
— ЧТО?! — пронзительно кричит Каната, чуть не падая со спины Сацуки.
— Блядь, ты громкий, — Сацуки засовывает палец в ухо и агрессивно чешет ушной канал; вопль Канаты, вероятно, разносится по округе. — Может быть, именно это ему в тебе и нравится.
— С чего ты сделал такой вывод?! — Каната кипит от злости, хватая Сацуки за ухо и дергая его. — Вытащи свой грязный разум из канавы, урод.
— Блядь, это больно! Прекратипрекратипрекрати…
— Ага, как тебе такое, ублюдок? — Каната сильнее скручивает ухо Сацуки, при этом на его губах появляется угрожающая ухмылка.
Он даже сжимает шею Сацуки рукой, делая удушающий захват.
— Пощади! Я беру свои слова обратно!
Металлическая дверь внезапно скрипит, сигнализируя о том, что кто-то ее открывает. Каната и Сацуки замирают, наблюдая за тем, как распахивается дверь.
— Еще раз спасибо, Хокусай. Я не знаю, что делал бы без… — Аллен останавливается на полуслове, взглянув на сцену перед собой. Сначала он выглядит сбитым с толку, окидывая взглядом застывших Канату и Сацуки, затем его глаза сужаются. — Что вы двое делаете?
Каната реагирует первым, суетясь спуститься со спины Сацуки. Затем он хватает худи из рук рыжеволосого. Для верности он также сильно толкает Сацуки в плечо, сдерживая смешок, когда парень чуть не падает. Взгляд Аллена становится жестче.
— Ничего, — отвечает Каната, сжимая толстовку пальцами. — Ты закончил на работе?
Аллен кивает, оставаясь нехарактерно тихим, что по какой-то странной причине беспокоит Канату. Между четырьмя людьми повисает напряженное молчание. Хокусай здесь более или менее похож на прохожего, поскольку он не говорит много и занят разглядыванием бродячей кошки вместо того, чтобы сосредоточиться на разговоре, происходящим перед ним.
— Я пришел вернуть тебе толстовку, — продолжает Каната, протягивая упомянутый предмет одежды.
Аллен смотрит на толстовку, а затем с кивком забирает ее.
— Спасибо. Мне пора идти. Еще увидимся, наверное, — Аллен переводит взгляд на Хокусая, слегка улыбаясь. — Увидимся в четверг, Хокусай.
Как только Аллен скрывается за поворотом, Сацуки испускает громкий вздох облегчения, в то время как Каната остается с горьким привкусом на языке. Аллен вел себя чертовски странно, и это его бесит.
— Святое дерьмо, на секунду я подумал, что он убьет меня.
— Что? — Каната оборачивается.
Сацуки выглядит искренне потрясенным, когда снова смотрит на Канату.
— Клянусь, в его глазах было желание совершить убийство. Кем бы вы ни были, я не встану между вами.
Мог ли Аллен… ревновать?
От этой мысли Каната чувствует себя странно, но он отгоняет это чувство прочь. У Аллена, вероятно, просто был плохой день… и Хокусай помог ему почувствовать себя лучше или что-то в этом роде. Каната пытается не обращать внимания на горечь во рту при этой мысли.
Каната прячется в тени у входа в университет, терпеливо ожидая, когда Аллен выйдет из дверей. Есть что-то унизительное в том, чтобы стоять здесь, ждать Аллена и не заходить внутрь, отчего волосы Канаты встают дыбом. Он действительно начинает молиться, чтобы Аллен закончил занятия пораньше и поскорее вышел из здания, чтобы он мог уйти. Несколько человек, сидящих за столиком неподалеку, бросают на него странные взгляды, хотя он и пытается спрятаться.
Для октябрьского дня погода слишком солнечная, и Каната чувствует начинающуюся головную боль. Он жалеет, что не взял с собой солнечные очки, но он так спешил, покидая дом, чтобы избежать встречи с Наютой, что забыл их взять с собой. Избегать Наюту кажется необычным и странным; в прошлом у них случались ссоры, но обычно все разрешалось в течение дня.
По мнению Канаты, Наюта ведет себя драматично. У него было несколько дней, чтобы обдумать спор и прийти к выводу, что Наюта слишком много думает сердцем, а не разумом. Рассказ человеку о том, кто он на самом деле такой, может обернуться ошибкой, и Аллена действительно могли отправить убить его. Каната защищает себя.
— Каната?
Каната пугается, поворачиваясь лицом к обладателю глубокого голоса, и тут же жалеет, что пришел в университет. Как, черт возьми, он мог забыть, что Саймон работает здесь? Неосознанно он делает шаг назад, увеличивая расстояние между собой и профессором/доктором. Саймон, очевидно, замечает это, но никак не комментирует.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает мужчина, поправляя портфель в руке.
— … Жду кое-кого…
Каната не хочет разговаривать с этим человеком. Его внутренности скручиваются тревогой, поскольку он знает другую сторону двойной жизни Саймона, и пребывание рядом с медицинским персоналом не идет ему на пользу. Каната знает, что его отец, вероятно, рассказал Саймону о проблемах, с которыми он сталкивается, — о том, что Каната редко ест и может переварить только один тип крови.
Саймон кивает и, к счастью, не настаивает дальше.
— У всех учеников занятия закончились, так что тот, кого ты ждешь, должен выйти с минуты на минуту.
— Хм…
Между ними повисает неловкая тишина. У Саймона на лице этот отеческий взгляд, предупреждающий Канату о том факте, что мужчина хочет что-то сказать; Каната хочет убежать. Ни за что на свете он не останется стоять и болтать с Саймоном, поскольку это может привести к обсуждению его медицинской истории и его могут попытаться заманить на обследование. Каната скорее умрет!
— Аллен, поторопись, блядь, пока я сам не зашел туда и не забрал тебя, — мысленно говорит Каната, поглядывая на входные двери, из которых волнами выходят студенты, но ни один из них не является тем красноволосым, который ему нужен.
— Каната, — начинает Саймон, привлекая внимание. Выражение его лица серьезное; брови сдвинуты, и он, кажется, анализирует Канату взглядом. — На днях я разговаривал с твоим отцом…
Каната собирается убить этого старика.
— … и он выразил некоторые опасения по поводу твоего здоровья. Я могу выделить немного времени, чтобы должным образом проверить, что не так и…
— Нет, спасибо, — выплевывает Каната, стиснув челюсть и сжав кулаки. — Что бы ни сказал Чисей, это слишком надраматизировано. Я в полном порядке.
Саймон печально смотрит на Канату.
— Я знаю, что здесь не самое подходящее место для обсуждения этого, но я должен предупредить тебя. Йохей не может продолжать делать тебе эти добавки.
Это похоже на ведро холодной воды, выплеснутой ему в лицо, и враждебность Канаты ослабевает.
— Ч-что вы имеете в виду?
— Я не могу назвать точную причину; тебе придется самому спросить его. Вот почему я прошу тебя рассмотреть возможность позволить мне провести обследование и выяснить причину твоих медицинских проблем. Обещаю, я не такой, как люди из твоего прошлого.
Толпа вокруг них исчезает, превращаясь в приглушенное безумие, пока Каната борется с внутренними противоречиями. Если Йохей перестанет делать добавки, у него не останется ничего, чтобы пережить долгие периоды, когда нет возможности утолить жажду крови. Это приведет его к буйству, вызванным голоданием. Также неприемлемо позволять Саймону делать с ним что угодно. Кто знает, есть ли у этого человека какие-то скрытые мотивы? Каната не станет рисковать, чтобы узнать; он прошел весь этот путь, не для того, чтобы снова оказаться с иголками в руках.
Каната уже готов огрызнуться, когда наконец замечает Аллена в толпе, и, не теряя секунды, проскакивает мимо Саймона и хватает парня. Он бросает на Саймона холодный взгляд, прежде чем оттащить смущенного Аллена из толпы в более уединенное место.
— Чт… Каната? — Аллен упирается пятками в землю, быстро останавливая их, и Каната снова врезается в грудь Аллена. Другой парень кладет руку на плечо Канаты, чтобы удержать его. — Что ты здесь делаешь? Не то чтобы это неприятный сюрприз, и я вроде как счастлив, но почему?
— Я думаю, он мог бы быть полезен.
Миссия завтра. Каната решает взять с собой Аллена. Это его единственная причина снова появиться в университете Аллена. Поскольку он не дал человеку свой номер, у них нет возможности связаться друг с другом. Каната роется в кармане в поиске маленькой бумажки, которую он там припрятал, и протягивает ее Аллену.
— Ты свободен сегодня вечером? — спрашивает он, вместо того, чтобы ответить на вопрос.
Он все еще чувствует себя немного шокированным появлением и предложением Саймона, но присутствие Аллена оказывает на него приятный эффект.
Аллен медленно кивает и берет бумажку.
— Да, я свободен… А что? Потому что я не собираюсь вламываться в очередной зал гачапон ради тебя, — беззаботно говорит он, разворачивая записку. Сначала Аллен моргает на нее с легким замешательством, затем на лице появляется понимание, и он смотрит на Канату широко распахнутыми глазами. — Это?..
— Ага, это мой номер. Я должен спросить у тебя кое-что…
Щеки Аллена вспыхивают, а глаза сияют от возбуждения.
— Да! Я совершенно свободен! Я пришлю тебе сообщение, когда вернусь домой — мой телефон вроде как умер, — а ты просто скажи мне во сколько! — он широко улыбается, практически вибрируя, пока говорит.
Каната тоже не может сдержать улыбку; глупость и волнение Аллена заразительны.
— Хорошо.
И тогда он сбегает, прежде чем Аллен успевает сказать что-то еще. Его сердце бешено колотится в груди, и Каната чувствует, что задыхается.
Каната застегивает молнию на куртке и хватает со стула шлем, прежде чем направляется к двери спальни. Уже поздний вечер, но он не собирается ложиться спать, потому что у него есть планы в городе. В одном из многочисленных карманов его брюк звонит телефон, и Канате не нужно проверять, чтобы знать, что это от Аллена, который, вероятно, спрашивает, когда он приедет.
После того как Каната дал Аллену номер телефона, они провели большую часть дня переписываясь друг с другом. Каната быстро понимает, что Аллен никогда не затыкается. В текстовых сообщениях он хуже, чем в реальной жизни, и Каната с трудом справляется с многочисленными сообщениями, которые можно было уместить в одно. Хотя ему намного легче разговаривать с Алленом по телефону, чем с глазу на глаз, из-за этого раздражающего запаха, который цепляется за Аллена как темная грозовая туча — нос Канаты болит, вынужденный вдыхать запах другого вампира, особенно из родословной, которая ему не нравится.
Под этим запахом, однако, Каната может различить истинный запах Аллена, если подходит достаточно близко, — например, когда Аллен выпытывал у него правду о том, как Канате удалось раздобыть его расписание занятий, или когда Аллен отдал ему толстовку.
Запах, который напоминает Канате о камине. Это заставило его чувствовать себя странно тепло на душе, когда они стояли так близко друг к другу в библиотеке — Каната мог слышать, как ускорилось сердцебиение Аллена, и как кровь струилась по его венам. В тот момент у него пересохло во рту, клыки чесались, желая вырваться из десен, умоляя Канату поддаться диким инстинктам и вонзить их глубоко в плоть Аллена, пока не проткнет сонную артерию. Теплая кровь, текущая по венам Аллена, попала бы ему в рот, наполняя вкусовые рецепторы ароматом, недоступным пониманию смертного.
Каната качает головой, вырывая себя из состояния голодного транса. Он достает из кармана телефон, чтобы написать Аллену. Пока он печатает, снова идет к выходу из спальни, но не успевает сделать шаг за порог, как Наюта с силой захлопывает книгу. Звук сопровождается эхом и привлекает внимание Канаты.
— Куда ты идешь? — спрашивает Наюта; взгляд его холоден, и Каната понимает, что младший брат все еще сердится на него.
— У меня дела в городе, — отвечает Каната, задержав ладонь на дверной ручке и повернувшись спиной к Наюте.
— Ты встречаешься с Алленом, не так ли?
Каната оборачивается, смотря на брата с раздраженным выражением лица — точно таким же, как у Наюты.
— И что, если так? — бросает он вызов, скрещивая руки на груди. — Собираешься снова ругать меня за то, что я не сказал ему правду? Что я такой гребаный лжец?
Если и есть что-то, что Каната ненавидит больше всего, так это ссоры с Наютой. Но если тот будет постоянно смотреть на него свысока за то, что он держит свою личность в секрете, — ради собственной безопасности, — то у Канаты не останется выбора, кроме как ответить враждебностью.
Взгляд Наюты твердеет.
— Я не понимаю. Чего ты так боишься? — спрашивает он, вставая с кровати и подходя к Канате, отчего тот крепче сжимает дверную ручку, готовый в любой момент сбежать.
— Я ничего не боюсь, — возражает Каната. — Я просто не вижу смысла говорить ему, когда не собираюсь долго держать его рядом.
— Ты лжешь. Все, что выходит из твоего рта в последнее время — просто куча лжи, пока ты пытаешься убежать от своих чувств, — Наюта продолжает приближаться к Канате, пока не останавливается прямо перед ним с вызовом в глазах. — Я не идиот и не слепой, Каната. Ты счастливее, когда Аллен рядом, и даже не пытайся это отрицать. Я видел, как ты улыбаешься, глядя в телефон, и знаю, что это он тебе пишет. Понятия не имею, когда вы обменялись номерами, но не может быть, чтобы это был не он. Без обид, Каната, у тебя нет друзей.
— У меня есть друзья…
— Голоса в твоей голове не в счет. И я тоже не считаюсь твоим другом, я твой брат, — перебивает Наюта. — Почему ты не подпускаешь его? Мы здесь в безопасности, мы были в безопасности в течение многих лет, тебе необязательно возводить такие высокие и прочные стены.
К концу его голос и взгляд становятся мягче. В его таких же сиреневых глазах появляется нотка печали.
Каната отводит взгляд. Ему нечего ответить.
— Я скажу ему однажды, — это последнее, что говорит Каната, прежде чем выйти из спальни.
— Время на исходе, Каната! Ты пожалеешь об этом, — кричит Наюта ему вслед, захлопывая дверь их комнаты; шум эхом разносится по пустым коридорам, и Каната надеется, что ни один из взрослых вампиров его не слышит.
Канате не нужно, чтобы отцы вмешивались в его личные дела, хотя есть вероятность, что они уже знают. Благодаря дару Харуоми заглядывать в будущее, и в целом знать все в какой-то мере, Канате никогда не удавалось скрыть от него какие-либо секреты. А то, что знает Харуоми, в конце концов узнает и Чисей. Так или иначе ему удается вытянуть информацию. Вероятно, именно так он и узнал об Аллене в первую очередь.
Чисей не перестает донимать Канату о том, чтобы тот привел Аллена на склад. От этого у него чешется кожа от любопытства — он задается вопросом, что такого его отец знает об Аллене, чего не знает Каната.
Когда он спускается на первый этаж, он слышит голоса, доносящиеся из кухни. Их больше двух; Каната догадывается, что его отцы проводят обычную встречу с другими лидерами Мёрдер. Легкими шагами Каната прокрадывается мимо открытого входа столовой, где все сидят, и направляется в прихожую. Телефон гудит несколько раз, заставляя губы Канаты слегка приподняться — это, вероятно, Аллен говорит о всякой ерунде или спамит эмодзи от скуки.
Каната хватает шлем и ключи, прежде чем мягко толкает входную дверь. Она скрипит — раздражающе громко, — что заставляет его съежиться. Он оглядывается через плечо в сторону столовой, но не замечает никакого движения, поэтому облегченно выдыхает и выходит из дома. Каната обходит вокруг и направляется в гараж, чтобы забрать мотоцикл.
Прошло немало времени с тех пор, как Каната в последний раз катался на нем, и он чувствует легкое возбуждение, пульсирующее в крови. Он снимает брезент, восхищаясь шикарной и современной моделью. Силуэт мотоцикла прочный — с парой бирюзовых деталей, покрывающих корпус и топливный бак. Каната проводит рукой по гладкому материалу, хватается за ручки и поднимает подножку, чтобы выкатить байк из гаража.
Он не садится на мотоцикл, пока не укатит его на приличное расстояние от готического особняка, который Каната называет своим домом. Затем, когда он решает, что достаточно далеко, Каната перекидывает ногу через спинку сиденья и садится. Надевает шлем и запускает двигатель. Он с ревом оживает, и Каната несколько раз с удовольствием выжимает газ, прежде чем трогается с места.
Его тут же охватывает адреналин — ощущение, о котором он даже не подозревал, что скучал, но приветствует его с распростертыми объятиями. Прохладный ветер обдувает кожу, а звук двигателя звучит как колыбельная — в этой атмосфере Каната наконец может дышать свободно. Слова Наюты все еще звучат в его голове. Они отдаются громким эхом, словно назойливые мячики, прыгающие по мозгу, и отвлекающие от наслаждения поездкой.
Чего ты так боишься?
Потерять Аллена, беспомощно подсказывает разум Канаты, и он прибавляет газу, мчась по пустой дороге в надежде отвлечься от своих мыслей и эмоций.
Каната
Я выезжаю. 22:20
22:53 Окей!!
Как именно ты сюда доберешься?
Наюта за рулем?
…
Подожди-
Ты умеешь водить?
Ты не умеешь плавать, так что я думаю водить тоже не умеешь
Хотя… Наюта ведь тоже не умеет плавать
Вы ребята странные
Эх!
Думаю, мне просто надо подождать и посмотреть!!
Аллен блокирует телефон с ухмылкой, едва сдерживаемой из-за волнения, которое бушует у него под кожей. Он продолжает вытираться после очень долгого и приятного принятия душа. Мысль о том, чтобы как следует провести время с Канатой, не подвергая жизнь опасности или не нарушая закон, заставляет Аллена нервничать. Он вытирается быстрее, чтобы поскорее переодеться в наряд, подходящий для вечернего холода.
Когда Каната появился в его университете и дал свой номер телефона, Аллен был так уверен, что спит. Когда Каната убежал, Аллен признает, что станцевал небольшой праздничный танец, и практически помчался домой так быстро, как только мог. Он даже не потрудился сесть в автобус.
В последние три дня он видел Канату по крайней мере один раз в день, и это вызывало у него чистый восторг. Он начал день перед работой с того, что увидел Канату, утонувшем в его худи, и Аллен почти всю смену пребывал в оцепенении. Каната был настолько очарователен, что Аллен практически растаял на тротуаре.
А затем была эта ситуация с Сацуки. От того, что те двое были так физически близки, внутренности Аллена позеленели от ревности, и ему пришлось пойти домой и принять холодный душ. Впоследствии Аллену стало неловко от своего поведения, и он мысленно ругал себя за это. Он даже не знал, что на него нашло в тот момент.
От вида Канаты, стоящего так близко к Сацуки, его сердце сжалось, а по венам разлилось раздражение иного типа. При воспоминании об этом сердце Аллена вновь сжимается, и он спешит в спальню, чтобы переодеться. Ему надо отвлечься, пока он не закрутился в чем-то, о чем предпочел бы не думать… например, о том, что Каната близок с Сацуки в какой бы там ни было форме.
Он замечает красную толстовку, аккуратно лежащую на стуле, и поднимает ее. Она пахнет лавандовым стиральным порошком, и Аллен находит это подходящим для Канаты. Каната напоминает ему поле лаванды или, может быть, лес глициний. Мягко улыбаясь про себя, Аллен надевает худи вместе с джинсами.
Бзз бзз
Аллен тянется за телефоном, даже не натянув джинсы до конца, и свисает с кровати, чтобы прочитать сообщение — надеясь, что это Каната, а не какое-нибудь надоедливое уведомление из игры. На его лице появляется широкая улыбка, когда он замечает имя отправителя.
Каната
Ебанный ад, Аллен, ты мог бы отправить это в одном сообщении 23:13
Я здесь.
Аллен быстро печатает ответ и заканчивает одеваться, прежде чем выходит в прихожую. В квартире тихо, и он предполагает, что Хаджун и Анн легли спать, поэтому передвигается на цыпочках.
— Куда ты идешь? — раздается за спиной голос Хаджуна, пугая Аллена, который медленно оборачивается, как подросток, пойманный в попытке улизнуть.
Ему хорошо знакомо это чувство из того времени, когда он все еще жил с родителями и пытался сбежать как минимум раз в неделю.
— Я? — тупо спрашивает Аллен, пытаясь игнорировать невпечатленное выражение лица Хаджуна. — Я… собираюсь прогуляться…
Хаджун приподнимает брови, с подозрением глядя на него.
— Ты собираешься на прогулку в одиннадцать часов вечера? — спрашивает он, явно не веря.
— Слушай, знаю, это звучит безумно, но я собираюсь прогуляться, чтобы проветрить голову. Это задание целый день убивало мне мозг, так что, я думаю, мне нужно подышать свежим воздухом, — Аллен одаривает Хаджуна улыбкой, надеясь, что друг купится на его ужасную ложь. Судя по лицу Хаджуна, нет, поэтому Аллену приходится придумывать что-то другое. — Я буду в безопасности. Я прихватил с собой оружие, и никакие твари… я имею в виду, убийцы не смогут убить меня сегодня ночью, ха-ха…
Но стоическое выражение лица Хаджуна не меняется; если что-то и меняется, то оно, кажется, становится тем, что Аллен никогда раньше не видел. Хаджун в ярости: брови плотно сдвинуты, убийственный взгляд направлен на Аллена. От этого взгляда у него неприятно сжимается желудок, и он отступает к двери, желая поскорее покинуть квартиру и сбежать от ощущения удушья.
Хаджун следует за ним, и хватает Аллена за запястье; крепкое сжатие вокруг кости не дает ему уйти.
— Ты должен держаться от него подальше.
Между ними воцаряется тишина, пока Аллен озадаченно смотрит на Хаджуна, пытаясь понять, о ком тот говорит. Ответ очевиден, но он не хочет в него верить. Он не хочет верить, что Хаджун предупреждает его о Канате — о ком-то, с кем Хаджун никогда не встречался и не разговаривал. Это беспокоит Аллена, и кто такой Хаджун, чтобы решать, с кем ему общаться?
Аллен смотрит в ответ; прежнее чувство вины за ложь и страх перед сердитым взглядом Хаджуна улетучиваются.
— Если ты говоришь о Канате, то, думаю, тебе не стоит лезть не в свое дело, — бросает он, хватаясь за дверную ручку, готовый выйти из квартиры и встретиться с этим ох-таким-опасным человеком.
— Аллен, не будь наивным. Как много ты о нем знаешь, кроме имени? — спрашивает Хаджун, и его вопрос заставляет Аллена остановиться.
— У него есть брат, и он работает в закусочной… — Аллен замолкает, разум становится пустым, поскольку ему больше нечего добавить.
Он мало что знает о Канате. Охотник, моложе на несколько лет — и это все.
Хаджун насмехается.
— Поздравляю, Аллен, ты знаешь о нем очевидные вещи.
— Во всяком случае, что ты о нем знаешь? — Аллен выдергивает руку. — Ведешь себя так, будто знаешь его…
— Но я знаю, Аллен, — прерывает Хаджун, пристально смотря на него и погружая квартиру в жуткую тишину. Пустота эмоций на его лице вызывает у Аллена озноб. — Я знаю его лучше, чем ты когда-либо сможешь, и я предупреждаю тебя держаться подальше от него и его семьи.
— Я не верю тебе, — задыхающимся шепотом произносит Аллен, и ощущение удушья становится сильнее. — Понятия не имею, в какие игры ты играешь, Хаджун, но ты не можешь говорить такое дерьмо и ожидать, что я поверю. Может, ты и знаешь Канату, но ты не знаешь его так, как я.
— Ты вообще себя слышишь, Аллен? — Хаджун выглядит потрясенным. — Это из-за него ты чуть не лишился жизни!
Тишина. Настолько безмолвная тишина, что можно было бы услышать падение иголки, и выражение лица Хаджуна тут же сменяется сожалением, когда он понимает, что проговорился.
— Откуда… откуда ты знаешь, что Каната в этом замешан? — спрашивает Аллен.
— Разве имеет значение…
— Да, это важно! — огрызается Аллен. — Я никогда не рассказывал тебе всей истории, так откуда, черт возьми, ты знаешь, что Каната в этом замешан?!
Хаджун молчит, что еще больше раздражает Аллена.
— Пока ты не дашь мне вескую причину, почему я не должен находиться рядом с Канатой, и не объяснишь, откуда ты знаешь, что он в этом замешан, я предпочту тусоваться в компании Канаты, — Аллен не дает Хаджуну возможности ответить, в приступе ярости выбегая из квартиры.
Откуда, во имя всего святого, Хаджун узнал, что Каната был причиной его почти смертельного опыта на работе? Насколько Аллен помнит, он никогда не рассказывал Хаджуну или Анн всю историю о случившемся. Он сообщил им, что произошел взрыв, но не говорил о Канате.
Неважно, у Аллена нет времени об этом думать, поэтому когда он выходит в лифт, пытается успокоиться. Он не может позволить словам Хаджуна испортить его встречу с Канатой. Аллену придется отложить спор и вернуться к своим гневным размышлениям в другой день.
Лифт достигает первого этажа, и Аллен выходит из металлической коробки, оставляя все свои негативные мысли гнить внутри. Он выбегает из здания, ища Канату, и не видит его, что странно, ведь охотник ясно дал понять, что уже здесь. Единственный человек, которого замечает Аллен — это парень у мотоцикла, жутко похожим телосложением на Канату, но… подождите.
— Каната? — окликает Аллен, и мотоциклист реагирует. Это заставляет желудок Аллена трепетать, и он подходит ближе с расплывающейся на лице улыбкой. — Ни за что…
Мотоциклист снимает шлем, и его белые, фиолетовые и бирюзовые волосы до плеч свободно рассыпаются по лицу. Каната встряхивает головой, и Аллен наблюдает за происходящим словно в замедленной съемке. Пряди волос качаются из стороны в сторону, прежде чем Каната откидывает челку назад и перекидывает волосы на одно плечо с небольшой ухмылкой на губах. В голове Аллена раздается статический шум.
— Ты не спешил, — произносит Каната, поставив шлем на сиденье между ног. — Думал, ты бросил меня или что-то в этом роде.
Аллен качает головой, не обращая внимания на необходимость заправить выбившуюся прядь волос Канаты за ухо.
— Извини, меня задержали, — объясняет он с улыбкой. — Так что ты хотел обсудить?
Каната осматривает улицы.
— У тебя есть какое-нибудь частное место, где мы можем поговорить?
— Крыша, — быстро отвечает Аллен, лихорадочно размышляя, о чем будет этот разговор. — Там довольно уединенно…
— Отлично. Тогда показывай дорогу, — Каната слезает с мотоцикла и ждет, пока Аллен укажет путь.
Недолго думая, Аллен хватает Канату за запястье и тащит в жилой комплекс к лифтам. Он избегает заходить в тот, с которого только что спустился, и ведет Канату к другому. Они единственные внутри, и Аллен ничего не может с собой поделать, разглядывая Канату.
— У меня что-то на лице? — спрашивает Каната.
— А… нет, — Аллен отводит взгляд, смущенный тем, что его застукали за тем, что он пялился, хотя и не пытался быть скрытным. — Просто любопытно, о чем ты хочешь поговорить. Стоит ли мне волноваться?
Двери лифта открываются, и они вместе выходят на ночной воздух. На верхнем этаже ветер немного усиливается, растрепывая волосы Канаты во все стороны. Каната раздраженно фыркает и натягивает капюшон на голову, чтобы привести волосы в порядок.
— Тебе придется это решить, после того, как я тебе скажу, — заявляет Каната.
— Окей, ладно, теперь я определенно волнуюсь. Ты собираешься заставить меня ограбить банк вместе с тобой? — спрашивает Аллен тоном, наполненным юмором. Они вдвоем подходят к краю крыши, и Аллен прислоняется к перилам, глядя на Канату. — Как бы я ни ценил твою компанию, Каната, я слишком молод, чтобы совершать ограбления.
Каната следует его примеру, облокачиваясь на перила, и смотрит на город.
— Здесь красиво.
— Хм? О, да, вид, — Аллен тоже смотрит на город, наблюдая, как многочисленные рекламные щиты оживляют его огнями. — Здесь, наверху, довольно мило. Я прихожу сюда, когда хочу подумать.
— Ты умеешь думать?
— Заткнись, — усмехается Аллен, слегка подталкивая Канату. — А теперь выкладывай, что ты хотел сказать? Я умираю от любопытства, почему ты вытащил меня на улицу так поздно.
Канате требуется пара секунд, чтобы ответить. Он тихо вздыхает, прежде чем серьезно смотрит на Аллена.
— Охота, которой я занимаюсь, считается миссиями, порученными мне отцом. Большую часть времени, я выполняю их в одиночку или вместе с ним, или с Наютой, или одновременно с ними двумя. Групповая охота — это, по сути, то, что обеспечивает нашу безопасность.
Аллен слегка удивлен этой темой, но не прерывает. Он наклоняется немного ближе, заинтригованный тем, что говорит Каната.
— Это довольно срочное дело, — начинает Каната, отводя взгляд от Аллена со сложным выражением лица. — Мой отец поручил мне, Наюте и его другу осмотреть склад в портовой части города. И хм… — он замолкает, покусывая губу и не решаясь продолжить.
Что-то внутри Аллена воспламеняется вспышкой надежды. Собирается ли Каната пригласить его?..
— Продолжай, — подбадривает он, стараясь сохранить голос ровным, что резко контрастирует с пламенем волнения, которое Аллен испытывает в голове.
— Ты хочешь присоединиться? — спрашивает Каната, пристально глядя на Аллена.
Когда слова доходят до сознания Аллена, его охватывает широкий спектр эмоций. Он не знает, с чего начать и что сказать.
— Почему? — тупо спрашивает он. — Почему я?
— Я…
Капюшон Канаты слетает с головы, ясно показывая переполох эмоций в его двухцветных глазах. Есть намек на нервозность и застенчивость на его лице, и он теребит прядь волос, избегая смотреть Аллену в глаза.
— Я доверяю тебе, Аллен… — бормочет Каната; ветер почти уносит его слова.
Каждый слог в предложении Канаты проникает глубоко в его суть; подобно семени, они пускают корни в его душе и распространяются по артериям. По венам Аллена разносится эхо «Я доверяю тебе», корни которого тянутся к сердцу, расползаются по всему телу — до кончиков пальцев рук и ног, наполняя теплом легкие, из которых исчезает весь воздух. Корни достигают груди, обвиваются вокруг сердца, прежде чем вонзаются в мышцы, и цветок эмоций, столь чуждых ему, прорастает в жизнь. Внезапно Аллен снова может дышать. Воздух стал свежее, чем когда-либо — он как будто впервые пробует его на вкус. Сердце бьется сильнее, чем когда-либо прежде.
Все вокруг превращается в ничто, поскольку это больше не имеет значения. Все, что видит Аллен, — это Канату перед собой. Ветер отбрасывает волосы Каната с его лица, а облака распахивает врата для лунного света; он сияет на коже Канаты, освещая его так, как никогда раньше Аллен не видел. Глаза Канаты смотрят на Аллена, ожидая ответа, — блестящие и дрожащие от неуверенности. Аллен хочет протянуть руку и почувствовать кожу Канаты на своей ладони.
— Аллен?
Голос Канаты — мелодия для ушей Аллена. Он заставляет его сердце биться быстрее, а в голове у него появляется туман.
Аллен разучился говорить. «Я доверяю тебе» продолжает звучать на повторе.
И это, словно глоток свежего воздуха, поражает Аллена сильнее, чем может любой мусоровоз.
Аллен испытывает к Канате чувства, выходящие за рамки дружбы.
Аллен очень хочет поцеловать Канату.