Старейшие грехи

by kullwahad

Summary:

Свершать/ По-новому старейшие грехи (“Генрих IV, часть 2”)

 

Хэл в Истчипе, еретики, медведи.

Notes:

• A translation of The Oldest Sins by etal

Разрешение автора на перевод получено.
Всех опознанные цитаты из Шекспира приводятся по переводам Е. Бируковой (1959), Вл. Морица и М. Кузмина (1937).

Chapter 1: Луна пьяниц

В Саутворк Джон носа не кажет с лета. Он должен в таверне у Табарда и у Джорджа. Дружеская стычка в “Кабаньей голове” закончилась обещанием хозяина оторвать ему яйца и переименовать кабак в “Охолощенный рыцарь”, если только он увидит рожу Джона еще раз.

Но Биль без конца ноет про нового медведя в бойцовых ямах Бэнксайда, на которого ему так не терпится посмотреть, а хороший медведь - развлечение достаточно редкое, чтобы отправиться на ту сторону реки, пусть даже и рискуя нарваться на старых знакомых.

Медведю дали кличку Сакерсон. На задних лапах он на три головы выше человека. Когда они приходят, смотритель нахваливает непревзойденные подвиги Сакерсона и рассказывает, как же повезло лондонской публике. Он водит медведя в наморднике кругом по яме и заставляет его станцевать для зрителей.

Разглядывая толпу в поисках неприятностей, Джон замечает компанию молодых людей на противоположной стороне арены. Их легко отличить от остальных по дорогому платью и наглой уверенности, с которой они заняли место на возвышенности, откуда яму видно лучше всего. В одном из них Джон узнает Джорджа Кавендиша, чей батюшка был верным солдатом и дорогим другом короля Ричарда, до тех пор пока волею судьбы не стал верным солдатом и дорогим другом узурпатора Генриха Болингброка. Другой похож на младшего Невилла, одного из так до конца и не определившихся северян.

Биль протискивается к нему, протягивает пиво.
- Видал? Нас почтили присутствием. Аж целый королевский сынок, не меньше, - бормочет он, кивая на кучку благородных зевак.

Джон всматривается. Переводит взгляд с одного юного лица на другое, пока за белобрысой головой Кавендиша не замечает принца Генриха. Странно, что Джон не узнал его сразу. Принц держится немного по-другому, словно старается не привлекать внимания - в отличие от своих спутников, ожидающих, что на них будут смотреть и восхищаться.

Джон уже видел его однажды, после того, как Болингброка провозгласили королем, а самого Джона и других людей Ричарда поставили перед выбором: отпраздновать коронацию вместе со всеми или лишиться того, что у них еще не успели отобрать. Сын Болингброка Генрих ехал подле отца - бледный, серьезный паренек на слишком крупной для него лошади. Но сидел хорошо, прямо и легко, и только натренированному глазу было заметно, как напрягаются его запястья и колени, удерживая лошадь в узде.

С тех пор он стал повыше, но остался таким же серьезным и бледным, как серп растущего месяца. Темные волосы обрамляют лицо, тонкое словно лезвие. Поэта потянуло бы что-нибудь сочинить про его глаза. Глаза у него красивые. Но вопреки мыслям про лунные серпы и лезвия Джон совсем не поэт.

- Ну что, рискнем? - спрашивает Биль. Он имеет в виду, не попробовать ли им избавить благородных молодых людей от их тяжелых кошельков - воровством или подзуживанием на идиотские пари. Нет ничего проще, но сегодня Джон не в настроении.

- Да пес с ними. У меня по эту сторону Темзы врагов и так хватает.

Спустя неделю благородная компашка опять приходит в ямы, чтобы поглазеть вместе со всеми, как Сакерсон расправляется с клубком сцепившихся до крови собак. Принц, молчаливый и спокойный, оглядывается по сторонам. Джон видит, как он выбирается из толпы и идет к воротам, ведущим к реке.

Да ему просто скучно, доходит до Джона. Могут хоть всех лондонских собак для него затравить, принц и бровью изящной не поведет.

Джон заказывает эль, потом берет вторую кружку, несет к Генриху, который сидит на лавке с безупречно прямой спиной, совсем как на той самой лошади в одиннадцать лет.

Джон протягивает ему эль и в ответ получает от Генриха оценивающий взгляд. Вблизи принц одновременно и мягкость, и острота - лезвие с рукоятью из мягкой кожи. Из-за тёмных вьющихся волос он похож на рыцаря из романтических баллад, но рот его cомкнут в тонкую, печальную линию, будто он ждёт не поцелуев, а оскорблений.

- Благодарю тебя, но нет.

- Я вовсе не пытаюсь вас отравить, ваше высочество. - Джон кланяется с нарочитой почтительностью. - Хоть и не могу поручиться, что вы не отравитесь здешним пойлом по моей воле или против неё.

В красивых глазах что-то мелькает - то ли раздражение, то ли любопытство.

- А зовут тебя?..

- Сэр Джон Фальстаф, к вашим услугам. И готов поклясться на старых костях короля Ричарда, что этот эль не отравлен.

Генрих долго всматривается в его лицо, затем берет протянутую кружку и спрашивает:

- Ты был из его людей?

- До самого конца.

- А что же сейчас?

- Прихожу сюда посмотреть на зверей и спрятаться от смерти.

- Все люди смертны.

- Самое главное - не озвереть от этой мысли.

Плотно сжатые губы юного принца чуть расслабляются от не самого удачного каламбура. Он отпивает эля, потом осушает кружку до дна в один присест, кивает на вторую у Джона в руке.

- Выпьем ещё по одной?

- Отчего ж нет? Посмотрим, не уступает ли внук Джона Гонта* своему деду в питие.

- Ты знал его?

- Неблизко. Мы вместе бились, когда нас погнали от Сен-Мало**.

Генрих морщится.

- То была не его вина, - добавляет Джон. - Что бы про него ни говорили, он был хороший человек и славный воин. И мог бы стать неплохим королем.

Про нынешнего короля он ничего не говорит. И видит, что Генрих это заметил. Молл приносит свежий кувшин, Джон разливает, поднимает полную кружку.

- За Англию.

Они пьют - быстро, не отводя глаз. Молча берут друг друга на слабо. Фальстаф допивает первым, грохает кружкой о лавку, рыгает и залпом проглатывает остатки из кувшина по праву победителя.

Генрих утирает губы внешней стороной ладони.

- Ещё по одной?

- Нет уж, - говорит Джон. - Хватит с нас этих помоев. Пойдемте со мной, я вам покажу, где можно по-настоящему выпить.

Он видит, как Генрих колеблется, оглядывается на своих товарищей в толпе.

- Или Ваше Высочество должен везде ходить со своими подружками?

- Не… не называй меня больше так.
Даже при отречении от собственного титула он властно вздергивает подбородок - королевский сын посреди речной грязи.

- Тогда пойдём, Хэл из народа, - отвечает Джон, - проведу тебя по твоим новым владениям.
Он свистит Билю и направляется к выходу, даже не оборачиваясь, чтобы проверить, последует ли за ним принц. Он почти что уверен, что последует.

Когда они уходят, их нагоняет белобрысый Джордж Кавендиш, его раскормленные щеки разрумянились от бега.

- Ваше Высочество! Генрих! Вы куда? Не уходите от нас далеко, здесь опасно! - он смеривает Джона взглядом. - На этих улицах полно воров и предателей.

- Зато с тобой мне ничего не грозит, так ведь, Джордж? - говорит Генрих, становясь перед Фальстафом и снова высокомерно поднимая подбородок. - И с Невиллом, который трётся позади тебя? Он строчит письма своему кузену Хотсперу на север, ты каждый день отчитываешься перед моим отцом, а я в итоге получаю ещё больше слежки и ещё больше ненависти. Хватит с меня. Пойдём, добрый сэр Джон.

Когда они поворачиваются спиной к королевским дружкам, Джон не может отказать себе в удовольствии и подмигивает Кавендишу. Биль изображает изысканный поклон, такой шаткий, что он оступается и чуть не сталкивает всех в грязь.

- Если буду нужен завтра, - бросает Хэл через плечо, - ищите на дне пивной бочки.

Пока они идут к Табарду, Джон краем глаза следит за принцем, знаками сигналит Билю, чтоб тот держался за его спиной. Если его узнают, начнется столпотворение. Но Хэл проделывает ту же штуку, что и в ямах - вливается в толпу, ничем не выделяясь среди окружающих. Только задержав на нем взгляд, можно заметить, как хорошо сшит его стеганый камзол и как ворот его рубахи украшен золотой нитью. Если не присматриваться, он вполне сойдет за городского проходимца, каких в Лондоне тысячи, за очередного шустрого мальчишку с подвешенным языком в поисках своего куска хлеба на переполненных улицах.

Едва они переступают порог Табарда, его владелец, Широкий Джордж, толкает Джона к стенке и прижимает нож к его горлу. Горсть монет из кошелька Хэла перекочевывает в карман его фартука, и вот они уже снова добрые друзья, и весь кабак наполняется благосклонностью и весёлым шумом.

Они пьют. Пьют за Англию и пьют за Уэльс. Пьют за юг, восток и запад, но не за предателей-северян.

Фальстаф разыгрывает битву при Сен-Мало, где Хэл верхом на бочке изображает Джона Гонта, а он изображает сам себя. Он придумывает новую концовку - город взят, а сам он за свои мучения рукоположен в архиепископы. Биль венчает его митрой из пустого горшка, и Джон ведет всю триумфальную процессию из Табарда в “Кабанью голову”.

Там они пьют.

- А загадай-ка нам загадку, Биль!- орёт Джон. - И чтоб погрязнее!

- Всегда рад, милорд! - Биль взбирается на стол. - Есть у меня од.. Ой, мужики, держите меня!

Его опасно мотает из стороны в сторону, и собутыльники придерживают его снизу за ноги, чтобы не свалился.

- Значит так. Ни за что не догадаетесь.
Похож я на овал с сырым нутром,
по краю обнесенным волосами,
сжимаюсь часто и теку водой,
так что же я - угадывайте сами!

- Первая попытка - Хэлу из народа! - горланит Джон.

- Мы что, в школе? - говорит Генрих. - Меня не так легко поймать. Правильный ответ: “Я глаз”.

- Неа, приятель, - отвечает Биль. - Ответ: “Ты пизда”.

Воцаряется тишина. Вся компания разом задерживает дыхание. Пальцы Джона нащупывают на поясе рукоять кинжала.
Потом принц смеётся, Биль топает ногой, и люди вокруг громко требуют следующую загадку. Биль протягивает руку Генриху, затаскивает его на стол, а сам валится на пол.

- Вот эту попробуйте разгадать, - говорит Генрих, и толпа затихает. - Я не могу стать тем, чем должен, доколе жив тот, кто меня создал.

Ответы сыпятся со всех сторон. Меч? Хлеб?

- Пизда? - делает попытку Биль.

Фальстаф тоже подаёт голос:
- Принц.

Опять повисает секундная тишина, но потом до гуляк наконец доходит, и они одобрительно орут и лупят кулаками по столешницам. Хэл объявлен победителем. В награду он должен угостить выпивкой весь кабак.

Когда они выходят, жёлтая луна висит над самыми крышами, жирная и круглая словно шмат масла: пьянствующая луна, подвешенная как фонарь для таких же пьяниц, чтоб осветить им дорогу домой.

- Не пора ли вас до дома отправить, сир? - спрашивает Джон.

- Я должен был остановиться у Кавендиша, - он спотыкается, сплевывает. Смеется. - У Джорджа Кавендиша, поросёнка этого.

На следующем шаге его ноги заплетаются, но Джон успевает удержать его за локоть и поставить прямо.

- Переночуй с нами, если хочешь. Крыша худо-бедно есть, и места на полу хватит троим. Правда, спать там не сахар, и с утра нас оттуда точно выпрут.

- Вот и прекрасно, - Хэл закидывает руку ему на плечи. - Я эту крышу твою куплю, прямо вместе с полом. Будем там жить, и пить там будем, и ты мне покажешь… - он, пошатываясь, машет на грязь под ногами, на звезды.

- Что же ты хочешь увидеть?

- Всë.

- Как прикажете, ваше Высочество.

- Хватит меня так называть… Я ж говорил… Я просто Хэл. Хэл из народа, из Истчипа. И я хочу увидеть всë.

 

*

 

- И все-таки, делать-то мы чего собираемся, а? - бормочет Биль, когда Хэл отрубается на лавке в их хлипкой лачуге на Фитильной улице.

- Покажем нашему новому другу окрестности.

- Но делать-то мы чего собираемся?

- Если с утра не передумает, то поможет уладить дела с нашими приятелями с той стороны реки. Или даже заплатит хозяину, и тогда останемся здесь подольше. Парень жаждет обучаться, а лучше учителей, чем мы с тобой, ему не найти. Хочет пожить как бродяжка - мы ему не будем мешать. Пусть, пока валяет дурака в городе, платит за нашу выпивку.

- А мне он дураком как раз не показался.

- В этом-то и есть их секрет, Биль. Лучше всего они умеют казаться.

Он смотрит на принца, лежащего на лавке. На секунду Джону кажется, что глаза его открыты, но когда он тыкает Хэла в плечо, мальчишка только слабо стонет и не просыпается.

Он закидывает Генриха на плечо и относит на набитый соломой матрас, который здесь вместо кровати, а свою лежанку расстилает рядом с Билем, поближе к камину. В уме он прикидывает возможную прибыль и убытки от внезапного приобретения и уже в полусне ухмыляется, вспомнив лицо Джорджа Кавендиша, осознавшего, что добыча от него ушла.

Notes:

*Джон Гонт - герцог и военачальник, дядя свергнутого короля Ричарда II и отец узурпатора Генриха IV, Хэлу приходится дедом.

**Битва при Сен-Мало - эпизод Столетней войны, когда в 1378 году Джон Гонт предпринял неудачную попытку захватить город-порт Сен-Мало на северо-западе Франции.

Chapter 2: Мирские горести

Мутным утром Хэл посылает за городским клерком, и к полудню дом уже принадлежит ему. Так уж заведено у Плантагенетов.

Он пишет во дворец в Элтеме, чтобы прислали посуду, белье и нормальную кровать, а Джон договаривается с Нелл Куикли насчет оплаты за еду и эль. Они пьют за обретенную независимость Хэла и под вечер выкатываются на улицу и направляются в таверну.

- Что при дворе скажут, если узнают, как ты опустошаешь винные погреба в “Кабаньей голове”? Или если узнает твой отец?

- Да все уже обо всем знают.

Хэл кивает на угол дома, возле которого идет шумная игра в кости:
- Вон тот тип в коричневой шапке с бездонным кошельком - шпион. И дядька, который был с нами на пароме, тоже. И попрошайки напротив этого кабака. Да и сама славная хозяюшка готова рассказать обо всем, что услышит.
Он улыбается взвинченно и зло.
- Понял? Мою золотую клетку быстро пересобирают, куда бы я ни отправился.
Потом хлопает по столу и орёт:
- Ещё! Ещё неси! Угощаю всех! Будем пить, пока у нас кости не растворятся, так дьяволу будет легче нас проглотить!

Он хорош, признаёт Джон. Хэл отыгрывает свои худшие стороны перед единственным зрителем. Джон дарит ему заслуженные аплодисменты.

- Великолепное представление, ваше Высочество.

- Тебе правда понравилось, Фальстаф? Это мой гениальный план.

- Какой такой план?

Хэл оглядывается по сторонам с заговорщицким видом, шепчет Джону:

- Видишь ли, ты здесь для комического эффекта в моем моралите. “Печальнейшая история Гарри, Принца-пьянчужки”. Мой отец и его жабы уверены, что я никчемыш, спускающий свою жизнь на выпивку и девок - что ж, таким я и буду. А потом, когда наступит правильный момент для моего внезапного перерождения, свершится чудо Божье, и я появлюсь при дворе трезвый, величественный и готовый принять трон!

Джон фыркает от смеха, разбрызгивая эль над столом.
- В жизни не слышал такого хренового плана, друг мой.

- Не хуже остальных, - пожимает плечами Хэл.

-Тогда предлагаю начать с вина и какого-нибудь пирога на закуску. У нас впереди долгие годы до того, как ты станешь Генрихом Скучнейшим.

Хэл может сколько угодно думать, что он только играет в пьяницу, но пьет-то он всё равно по-настоящему. К моменту, когда хозяйка наконец выталкивает их из кабака, он едва стоит на ногах, и половину дороги до дома Джон тащит его на себе. Джон роняет его на кровать и уже собирается доковылять до своей лежанки у камина, но тут до него доходит, что Хэл выпил столько, что с утра может и не проснуться. Тогда он ложится прямо в изножье кровати, как собака. Королевская собака, думает он, и комната вокруг него срывается с места.

Они пьют.
И пьют.
И пьют.

Неделю льёт дождь, и река выходит из берегов. Табард закрыт из-за затопленных погребов, ходят слухи, что в Саутворк вернулась чума, поэтому они заказывают эль и остаются дома. Хэл мается от безделья, сначала спорит с Джоном из-за пустяков, потом обижается, потом грустит, и так по кругу.

- Надоело спать одному? - спрашивает Джон. - Я тебе кого-нибудь найду. Девчонку. Или бабу. Тебе поскромнее или поразвязнее?

- Отвали.

- Что, пацана? Такие у тебя вкусы, юный Хэл?

За это он получает наконец-то внимательный и любопытный взгляд.

- Как легко ты говоришь о смертном грехе.

- Значит девчонку.

Принц раздумывает. Джон ловит себя на мысли, что ему нравится наблюдать, как Хэл думает. По его лицу прекрасно видно, как он хватается за очередную мысль, вертит её и так и сяк, принимает или отбрасывает. Решившись, Хэл коротко кивает.

Джон многозначительно ухмыляется и тянется за шапкой.

- Фальстаф, - предостерегает Хэл, - только чтобы не слишком юную. И только если сама пожелает.

- Желающих найдется много, милорд. Если не ради вашей стройной фигуры, то ради вашего кошелька.

Желания тоже бывают разные. Джон посылает за Джейн Курси. Уж она-то точно не откажется, у неё другого выбора нет, если она желает, чтоб им с матерью было чем отобедать завтра.

Она приходит, когда в доме уже зажигают свечи, разгоняя подступающие сумерки. Джон без лишних слов указывает ей на комнату Хэла, она отвечает ему неуверенной улыбкой.

Джон проводит вечер в “Кабаньей голове” за игрой в кости, потягивая херес и отпуская похабные шуточки. Его выигрыша хватит на ещё один кувшин, но он предусмотрительно записывает всё на счёт принца.

Утром его будят осторожные шаги Джейн. Нанятый ими мальчишка-прислужник как раз принёс воды, так что Джон предлагает ей таз, чтоб помыться.

- Всё нормально, Миледи? - спрашивает он. Такое он ей придумал прозвище.

Она загадочно улыбается, как девушка, повстречавшая симпатичного ей юношу в церкви или на ярмарке, где он покупал ей сладости, хвалил её причёску и шептал глупости на ушко.

- Он был очень любезен со мной. - говорит Джейн, краснея. - И добр.

- Миледи, - отвечает Джон, кланяясь ей на прощанье.

Наверху выебанный и сонный Хэл с готовностью хвастается подробностями и великодушно принимает насмешки. Джон даёт ему выговорится - про то, какие у нее прекрасные волосы, и как ему понравилось, и чем лондонские девки отличаются от деревенских.

- Откуда она, кстати? Не смог по говору разобрать, - он приподнимается на локте и улыбается, будто они школьники, шушукающиеся в общажной спальне.

- Что же ты не спросил?

- Да как-то не до разговоров было, старик, - отвечает Хэл с ухмылкой.

Тогда Джон ему рассказывает: она и в самом деле леди, ну или когда-то ей была. Дочь Томаса Курси, сторонника Ричарда, убитого во время борьбы Генриха Болингброка за трон. После его смерти чиновники узурпатора отобрали у его семьи скромное имение и титулы. Плантагенеты перерезали горло его тринадцатилетнему сыну, когда он встретил их в воротах своего дома с отцовским мечом в руке, потому что слуги разбежались и бросили его одного. Джейн с матерью прогнали из собственного двора с тюками с одеждой за спиной. С тех пор мать обезумела и чуть что принималась попредметно перечислять всё потерянное, рассказывая каждому, кто готов был её слушать, о простынях, о прекрасной посуде, украденной вместе со всем остальным имуществом её убитого мужа. Джон провёл год в сражениях вместе с Курси, поэтому, не найдя ни у кого больше помощи, Джейн с матерью оказалась под его дверью. По несчастью, именно из этой двери его в тот момент гнали взашей, и за душой у него не было ни гроша, и маячила перед ним тюрьма. Как ещё прикажете выживать девушке, если некому больше её содержать? Лучшее, что он смог придумать - это представить её Нелл Куикли, чей притон был поприличней остальных, а потом от души пожелать удачи.

Пока он рассказывает историю Джейн, Хэл меняется в лице.

- Повернись всё немного по-другому, она сидела бы сейчас в каком-нибудь уютном домике с парой ребятишек под боком и ждала бы своего благородного мужа с охоты. Командовала бы хозяйством, и ничего бы ее не беспокоило - ну, разве что, кроме ее почтенной леди матери. Была бы так же счастлива и целомудренна как, например, твоя сестра, Хэл. Но девушке нужно на что-то жить.

Хэл бросается на него, и они дерутся, но даже в ярости своей он не чета Джону с его весом и умением им пользоваться. Через мгновение Джон заламывает ему руки и вдавливает лицом в пол, упираясь ладонью между лопаток.

- Ну-ка, песик, лежи смирно, - говорит Джон ему на ухо.

- Извинись за то, что ты сказал про мою сестру, - приказывает Хэл половицам.

- Я ничего и не говорил про эту благородную леди. Я лишь заметил, что женщины не вольны распоряжаться своей жизнью, и что судьбу их определяет участь их мужей, только и всего. Поэтому я и говорю: девушке нужно на что-то жить.

Он смачно чмокает Хэла в гладкую бледную щеку и с кряхтением поднимается, напоследок пнув его в бок.

- Учись оборачивать вес противника против него самого, Хэл. Когда он атакует, тебе мало просто парировать удары и уворачиваться, нужно сначала поддаться и уж прямо перед тем, как он тебя повалит, отклониться назад. Ты б меня послушал, пользы ради.

Хэл не отвечает. Он так и валяется на полу, где Джон его оставил, невидяще уставившись перед собой. Джон усаживается на смятую постель, откусывает хлеб и запивает его пивом, принесенным Хэлу на завтрак.

Когда он дожевывает последний кусок, Хэл отвечает с пола:
- Я прикажу Мортимеру выделять по 30 фунтов ежегодно из моего личного дохода для Джейн Курси. А ты, Джон, станешь её поверенным. Проследи, чтобы их с матерью увезли из Лондона в какой-нибудь тихий городок, где они смогли бы жить достойно.

Джон смотрит на изгиб его узкой спины. Войди сейчас кто-нибудь сюда, они увидели бы обиженного мальчишку, лежащего в пыли. Они бы приняли Фальстафа за хозяина, а Хэла за слугу, побитого за нерасторопность.

- Как прикажете, милорд.

Позже они напиваются.

Набитая битком “Кабанья голова” гуляет и бесчинствует - корабль дураков на винных волнах, на полных парусах несущийся в бурю под предводительством Хэла. Продув в карты, он опрокидывает стол и хохочет в лицо противнику с таким очаровательным безумием, что тот передумывает выбивать ему зубы.

Джон валяет дурака, чтобы его отвлечь. Одалживает у хозяйки и её дочери фартуки, и они на пару с Хэлом играют дам. Фальстаф оборачивает фартуком голову Хэла - на французский манер - и объявляет его Екатериной Валуа, французской принцессой. Завершается всё похабщиной. Хэла укладывают лицом в стол, и Джон изображает, как сношает принцессу - на английский манер.

Они кое-как доползают до дома, а потом Джон вместо того, чтобы уйти, почему-то забирается в постель к Хэлу, на своё собачье место в изножье.

Хэл просыпается среди ночи, чтобы проблеваться - по счастью, в основном мимо кровати. Джон смеется, пока до него не доходит, что Хэл плачет.

- Господи, не смотри на меня…Не надо, Джон.

Джон растерян, но поступает так, как поступил бы с человеком в беде, с любым своим другом - находит полотенце и утирает Хэла, обхватывает его поперек худой груди, ощущая, как поднимаются и опадают ребра от сотрясающих его рыданий.

Хэла опять тошнит, но в нем ничего уже не осталось кроме слов, которые выходят из него вперемешку со слюной и желчью.

- Я пачкаю все, к чему прикасаюсь. Вокруг меня все…гниет. И так со всем нашим родом. Со всеми гниющими Генрихами, которые были до меня и будут после.

- Ты не в ответе за своего отца, Хэл.

- ...Хватит про него говорить. Чтобы я ни делал, я стану точно таким же, как он, я всех вас приведу к гибели.

Он воет с животной яростью, в агонии впивается зубами в собственную руку.

- Хэл, мальчик мой…Пьешь ты как девчонка и дерешься хреново…но мы-то тебя знаем, друзья твои тебя знают, и на губителя человечества ты не похож.

Хэл прерывисто вздыхает, выкашливает вместо всхлипа короткий смешок:
- Хотя бы тебя я точно не погублю, ты и так на самом дне…

- Ну так подними меня с этого дна. Пригласи меня ко двору, когда станешь королем. Заведи себе фаворита, прямо как твой прадед. Наряди меня в шелка и корми меня сластями, и сделай меня своим Гавестоном*.

- И сколько же будет стоить твоя любезная служба?

- Бутылку рейнского и бочонок сухарей.

- Ты, получается, поднялся в цене?

Он вскоре засыпает, а Джон не спит, размышляет о жарком сплетении крови и золота, приведшем заблудшего принца и старого рыцаря в одну постель, и разматывать эту нить ему приходится до самого рассвета.

Notes:

*Пирс Гавестон - фаворит и предполагаемый любовник короля Эдварда II. То есть Джон здесь как бы намекает.

Chapter 3: Утопленница честь

Джон ни секунду не верит в идиотский план Хэла с внезапным перерождением. После ночи с Джейн он и вовсе начинает подозревать, что на самом деле Хэл вознамерился погибнуть. Это легче легкого: если он и правда хочет упиться до смерти в “Кабаньей голове”, Джон всегда рад помочь. Всю жизнь он смотрел, как знать льет кровь простонародья словно речную воду, досыта напитывая ей английские поля. Джон убеждает себя, что будет интересно для разнообразия понаблюдать за самоубийством принца.

Хэл худеет. Джон обжирается. Сейчас, когда он делит дом с Хэлом, мясо можно есть каждую неделю, а из дворца присылают целые корзины мягкого хлеба, и сладких пирогов, и фруктов. Им с Билем приходится съедать все очень быстро, чтобы Хэл не успел раздать еду ребятне, трущейся возле их дома.

Кое-кто из старых соратников Джон времен правления Ричарда объявляется в городе, и вся таверна становится на уши с первой же секунды их появления. Беседа быстро сворачивает на грехи узурпатора и его тираническую власть. И хотя Хэл презирает королевский двор своего отца, глаза ему застилает красная пелена Плантагенетов, и в конце концов он бросается на предводителя компании, Уилла Калтропа, сшибает его на пол, осыпает ударами и царапает ногтями, пока приятели Уилла его не оттаскивают.

Джон всю дорогу ржет без остановки.
- Да сколько можно-то! Научись прикрывать фланги, Хэл. А то им даже на наемных убийц не придется тратиться, чтобы тебя убрать. Купят посудомойке новых ленточек для кос, и она тебя к вечеру прикончит.

Днем пришла весточка из дворца о том, что король болен и желает видеть сына. Посыльный топтался у двери в окружении прикормленных Хэлом детей, пока принц не вышел и не сказал ему что-то - коротко и угрожающе - отчего тот пустился по улице наутек.

- Почему не пошел? - спросил Джон.

- Потому что мне плевать.

- Но, Хэл, у твоего отца…

-...есть куча докторов и еще больше жополизов, которые ему так нужны. Без меня обойдутся.

Поэтому вечером, когда они идут в таверну, Хэл уже готов ввязаться в драку. Пока Джон наблюдает за его попытками потягаться сразу со всеми закаленными в боях приятелями Уилла, чтобы отомстить за так презираемых им отца и корону, ему даже становится немного жаль принца, хоть он и продолжает смеяться. Все-таки Хэл еще совсем ребенок. Джон начинает подозревать, что он рвется в бой только потому, что запутался, нырнул в этот мир в поисках чести и цели и теперь тонет, не найдя ни того, ни другого. Быть может, Джону не так уж и хочется смотреть на то, как Хэл себя уничтожает.

Он за шкирку вытаскивает принца из драки, примиряется с Уиллом, заказывает всем по пиву. Хэл все еще тлеет от злости, не находя себе места, и от выпивки только мрачнеет. Фальстаф решает поднять ему настроение шутовством. Он объявляет толпу своими придворными, и они разыгрывают представление, в котором Фальстаф играет Хэла, а Хэл - собственного отца. Хэл хороший актер, король Генрих у него говорит хриплым, больным голосом, горбится и поводит скрюченной рукой.

- Отринь эту презренную шайку, Гарри! Этот холоп, с которым ты коротаешь дни, этот жирный тупица, давно уж не рыцарь - непотребен обликом, а нравами так извращен, что пачкает собою даже помойные ямы, в которых ночует. Бесполезный бездельник, способный только к пьянству и блядству, и… - Хэл поворачивается к зрителям. - Слыхал я, что ни в первом, ни во втором он не так уж крепок, как бывало раньше. Оставь его и вернись под сень нашей высочайшей милости, беспутный ты мальчишка!

- Уж не про Джона ли Фальстафа вы говорите, повелитель мой? - отвечает Фальстаф. Хэл в его исполнении шепелявая милашка-инженю.

- А про кого же? Он дьявол во плоти, спящий лишь для того, чтобы набраться сил для кутежа наутро.

- Только не добрейший сэр Джон! Мой дражайший друг. Храбрейший и прекраснейший человек во всей Англии…

- Он самый! Оставь этого бестолкового пса, эту усохшую мошну, этот чирий на заднице Истчипа и возвращайся под наше покровительство, займи своё законное место…у меня под сапогом.

Толпа ревет, и Джон подползает на коленях к Хэлу, который коронует его кувшином из-под эля.

Когда он и в самом деле станет королем, они обрежут ему волосы, думает Джон, утирая эль с глаз и наблюдая за тем, как Хэл кидается в самую гущу своего безумного кабацкого двора. Эти спутанные кудри осыпятся под ножницами как черный пепел, летящий из костра. Они разденут его донага, чтобы потом облачить его в одеяния нового короля. Сделают его иным и спрячут куда-то того мальчишку, которым он был однажды.

На следующий день Хэл все еще хандрит и упрямо отказывается, когда Джон предлагает найти ему девку. Вспомнив, как в прошлый раз зажглись его глаза от предложения привести взамен пацана, Фальстаф обо всем договаривается.

- Кристофер, - он указывает на человека, сидящего в противоположном от них углу таверны. У Кристофера пшеничные волосы и ладная фигура, от него веет здоровьем и заурядностью.

- Можешь не рассказывать, - бубнит Хэл. - Он собирался принять сан, пока люди моего отца не убили его семью и не порвали его книги, а его самого не выгнали на улицу.

- Вовсе нет, тебе не нужно опасаться мастера Кристофера. У него за плечами три поколения ричмондских кровельщиков, так что он вполне мог бы обитать сейчас в загородном доме какой-нибудь хорошенькой вдовы. Но вместо этого он отправился в Лондон, потому что природа сотворила его грешником, как он сам любит говорить, и ему хочется найти хорошую компанию по пути в преисподнюю. Он выбрал свое ремесло сам.

Кристофер поворачивает к ним голову, и Джон подзывает его кивком.

Они пьют. Джон пьет как не в себя, заказывает еще, высмеивает молодежь, когда они отказываются. Он замечает, как взгляд Хэла падает на большие пальцы Кристофера, охватившие кружку. Кристофер склоняется к нему через стол и что-то шепчет на ухо, и Хэл краснеет. Комната пускается в пляс, и сцена меняется, как в уличном театре, когда кукольник провозглашает “А сейчас - лес!”, и тебе нужно поверить, что герои там и оказались.

Хэл стоит рядом с постелью в одной рубахе. С утра из дворца в Элтеме привезли целый сундук одежды. Едва откинули крышку, комната наполнилась ароматами лаванды и розмарина - белье было переложено сухими соцветиями - и сейчас этот запах, дразнящий своей свежестью, все еще различим.

- А ты не останешься, сэр Джон? - спрашивает Кристофер. - Помнится, вкусы твои достаточно широки.

Хэл - в сияющем опьянении.

- Да, Джон, оставайся. Разделим по-товарищески…

- Не буду.

- Тогда смотри, - глаза впиваются в него с другого конца комнаты.

- С тебя и так хватит, - отвечает Джон, но не уходит. Хэл пожимает плечами и вновь переводит взгляд на Кристофера, пока тот раздевается, складывая одежду с аккуратностью человека, в чьем доме нет сундука пахнущих лавандой сорочек.

Хэл опускается на колени, и Джон столбенеет. Он не ждал, что Хэл захочет именно этого. Он думал…а что он думал? Что пользовать будут Кристофера, что Хэл будет мять и хватать, и отцовское золото купит ему все, чего он только пожелает. И вот он видит, как Кристофер без колебаний приподнимает подбородок Хэла. Большим пальцем он скользит по сомкнутому рту и толкается между губами в пародии на Причастие, обрекая себя на казнь сразу и за измену родине, и за грех ереси. Смелости ему не занимать, или, возможно, один только вид Хэла, этого принца Англии, чей рот послушно принимает шлюхины пальцы и чье внушительное внимание обращено только на лицо Кристофера, стоит риска быть сожженным на всех кострах от Смитфилда до преисподней. Джон воспаляется, будто эти костры уже под ним.
Хэл красив не всегда. Когда он не в духе или с похмелья, или когда, как часто бывает, его выворачивает наизнанку в сточную канаву, его легко спутать с очередным истчипским отбросом, но даже в самые плохие дни, Джон видит его, бледного и хмурого, лежащего ничком в постели, и вдруг вновь поражается тому, с каким изяществом он создан: как его кожа, пусть даже грязная и воспаленная, все равно сияет; как его глаза, налитые кровью и пустотой, находят Джона в переполненной таверне, горят сквозь повисший дым, и только в них и стоит смотреть во всем этом забытом богом месте.

Сейчас он стоит коленями на половицах (и ему должно быть больно), лицо его спокойно и губы приоткрыты, и похож он на юного святого, терпеливо ждущего благословения или мук. Кристофер берется за его голову, широкая ладонь захватывает шею, надавливает сзади, так что твердый член проскальзывает между губами Хэла. Хэл прикрывает глаза, подается вперед, Джон видит движение в его горле. Кристофер матерится и сжимает волосы Хэла в кулаке.

Джона шатает, и всё вокруг опрокидывается вверх дном, так что он спотыкается, пятясь к лестнице, старается не проронить ни слова, боится выдать себя. Но ему некуда деться от влажных звуков, доносящихся из комнаты, от тяжелого дыхания Кристофера, от его приглушенной ругани.

Кристофер просыпается и уходит рано утром, а Хэл валяется в постели кверху задницей с задранной до пояса рубахой. Выглядит это неприлично и смешно - ну, почти что. Джон тянется, чтобы его прикрыть, и ему трудно не обращать внимание на подробности его наготы.

- Кажется…-говорит Хэл с подушки, - он мой кошелек забрал.

- А сколько там было?

Хэл переворачивается на спину, садится на кровати, пожимая плечами:
- Пара монет. Не о чем переживать.

Но Джон видит, что он все-таки о чем-то переживает. Он выставляет перед Хэлом принесенные хлеб и ломоть сыра, вручает ему небольшую кружку с пивом. Пока Хэл жует один кусок, Джон успевает проглотить пять.

- Ему, наверное, деньги были нужны, - произносит Хэл после паузы.

Джон фыркает. Всем всегда нужны деньги. Королю нужны деньги. Хозяину медведя нужны деньги.

- Не стоит ждать многого от шлюх, Хэл. Но если считаешь, что он тебя обманул - я знаю, где его искать.

Хэл пожимает плечами.
- Он их заработал. И потом, мой отец эти деньги все равно украл, так что можно считать, что это…перераспределение.

- Так он тебя совсем обчистил? Или осталось чем заплатить сегодня за выпивку? - Джон перетряхивает одежду Хэла, и на грязные простыни выпадает горстка серебра. - О, должно хватить. Пойдем, пока я не решил привести к тебе первого клиента. Вдруг получиться на тебе заработать на новые сапоги для Биля.

Хэл смотрит на него из-под полуприкрытых век.
- А что, было бы забавно. Уж точно веселее чем то, что они для меня готовят. Не я решаю, что случиться с моим телом, так чем я лучше шлюхи?

- Горе ему, несчастному принцу! Да уж, с таким настроем ты меня вряд ли прокормишь.

Он подает Хэлу руку, и тот позволяет утянуть себя прочь из постели.

Chapter 4: Прогнать весь мир

Notes:

От автора: еще раз напоминаю о присутствующих в тексте описаниях жестокого обращения с животными и их убийств. И о всепроникающей печали в целом.

Хэл сидит, ссутулившись, в углу в “Кабаньей голове” и пьет не чтоб опьянеть, а чтоб убить время. Вяжет и распутывает узлы на забытой кем-то тряпке. Джон спрашивает, о чем он думает. Хэл тихо отвечает: “О грехе”.

Джон качает головой.
- Церковь любит лишать нас удовольствий. Заставляет человека думать, что наслаждение его тела - это грех, а любовь, что он чувствует, приведет прямиком в ад.

- Джон, мы с тобой знаем, что церковник всего лишь актер в спектакле. Будет говорить, что нужно, пока ему за это платят. Но в Святом Писании сказано…

- А кто знает, что там сказано? Как нам понять, что там сказано, когда мы слышим лишь толкование языка, который мы не знаем, на котором не умеем читать? Люди должны читать писание на своем родном языке, простыми и понятными словами, люди должны понимать слово Божье самостоятельно. Господь сказал возлюбить ближнего своего как самого себя. Господь сказал, что все мы дети божьи. Все, заметь, а не “некоторые”.

- Я и не знал, что ты лоллард, Джон.

- Есть грешок. Я не ученый, но прочел достаточно. В Писании говорится, что мы все равны перед Господом. И места в доме Его хватит всем, и милости Его хватит на всех - и на Джейн, на Кристофера, и на старых разжиревших рыцарей, умеющих только пить - точно так же, как хватит ее и на владыку нашего Архиепископа и всех его церковников.

Хэл смеривает его потемневшим взглядом.
- Тебе стоило стать проповедником, Джон.

- Куда уж мне. Они хотят, чтоб я дрался, или пил, а еще лучше сдох. Такой человек как я, способный думать собственной головой, по-настоящему пугает их, Хэл. Представь, что все мы, - он показывает на рассевшихся завсегдатаев таверны, - начнем думать. Представь, что мы услышим Евангелие на понятном нам языке и решим, что Христос велит нам разделить все, что имеем, и разрушить дом богача, чтоб накормить голодных и одеть нагих. Представь, что мы начнем думать, будто наши души точно также заслуживают спасения, как и души знатных господ. Представь, что мы решим сотворить Рай на этой земле, где все будут равны и у каждого будет место в доме.

- Ересь, - отвечает Хэл спокойно.

- Уж лучше, чтоб мы все ходили строем, да? Вот хороший совет для мудрого короля. Лучше сражаться, чем читать. Лучше пить, чем думать. Кстати, будем мы сегодня пить или нет?

Они пьют.

- Если ты лоллард…- начинает Хэл.

- Я сам по себе. И больше не собираюсь в крестовый поход, благодарю покорно. Я их достаточно повидал на своем веку, и нет у меня желания коптится на медленном огне посреди площади, пока вдова Куикли жарит сыр на моем костре - из-за того, что хлеб стал плотью Господней, или хлеб не стал плотью, или в нее вдруг превратился этот самый сыр.

- Правда ли, - Хэл укладывает голову на сложенные на столе руки, смотрит на Джона сквозь растрепанные кудри, - что Уиклиф говорит, будто Церковь неверно толкует Святое Причастие? Что ни хлеб, ни вино на самом деле не преображаются?

Джон пожимает плечами.
- Уж кому как не тебе знать, Хэл. Вино - это просто вино, - он окунает пальцы в кружку, облизывает их. - Мы лишь воображаем, что это кровь Его. Примерно так же, как когда человек становится королем. Тело его по-прежнему ничем не отличается от остальных. Ему нужно есть, трахаться, рыдать. Он тоже чувствует боль и усталость.

Хэл вертит в руке кружку, потом говорит негромко:
- И тоже обречен на смерть.

- Да, но - в воображении тех, кто в него верит, он божественен. Народ верит, что прикосновение его целительно, они создают из него Короля своими мечтами о нем.

Он кладет широкую ладонь поверх тонких пальцев Хэла. Секунду Хэл ждет, потом резко выдергивает руку, прижимает ладонь Джона своей, с силой вдавливая ее в грубую столешницу, пока Джон не помогает себе локтем и их короткая схватка не заканчивается.

- Ты можешь пустить эти мечты на пользу, Хэл. Ты можешь стать таким королем, каким только захочешь, ты можешь подогнать корону под себя. И ты будешь решать, что за истории будут про тебя рассказывать и каким они тебя будут представлять в своих мечтах. Будь хорошим королем для своего народа. Защищай его, не скатываясь в тиранию. Строй для него. Не отправляй людей на смерть просто так, сына за отцом и отца за сыном.

- Я не могу…Этому не будет конца, я стану точно таким же.

- Нет, парень, не станешь. Слушай сюда: ты был с нами долго, и ты знаешь, что мы тоже живые люди, уж меня ты больше не проведешь. Сначала у тебя получалось, но сейчас я знаю тебя хорошо.

- Тогда ты знаешь, что я пьяница и грешник, ни на что не годный.

- Нет, - он опять прижимает руку Хэла к столу, будто пытается втиснуть в него эту мысль. - Ты принц Англии. И ты будешь хорошим королем, если постараешься.

Он видит, как Хэл противится этой мысли, удерживает ее, только чтоб спустить на нее собак.

Потом произносит:
- Ты за меня, Джон?

- Что бы ты со мной сделал, если б я был за тебя?

Хэл стискивает зубы, смаргивает, и на лице его опять появляется это странное мученическое выражение. Видеть его настолько печальным невыносимо. Едва Джон понял, что не хочет отпускать Хэла, тут же пришло осознание, что он его потеряет. Совсем как вину и хлебу для Причастия, Хэлу придется раздвоиться, но Джон - человек прямой, его хватает лишь на то, чтоб быть кем-то одним за раз. Он будет принадлежать сразу и Хэлу, и Генриху V. Он может только надеяться, что его не разорвет надвое.

Той ночью, с разговорами о грехах, все еще пылающим у него в ушах, Джон молится, впервые за долгое время. Вспоминает слова лоллардской молитвы - той самой, за произнесение которой вслух тащат на костер:
- Мы, нищие, молим Тебя, Господь, даруй нашему Королю и присным его храбрые сердца, чтобы хранить пастырей Твоих и агнцев Твоих от волчьей пасти, и даруй нам блаженство познать Тебя, ибо Ты есть истинный Христос, Сын Царя Небесного. Господь, о том мы молим Тебя сейчас, ибо еще не было нужды сильнее.

- Еще не было нужды сильнее, - произносит он и вспоминает старых друзей и голодных ребятишек под дверью.

С Господом, как ему представляется, он мог бы встретиться на своих условиях. Его образ у Джона в голове похож на грозовую тучу, или на пламя в жаровне, или на собственного отца. Мысль о Нем наполняет воздух тяжестью, будто на загривок ложится чья-то длань. Джон перестает молиться и воображает, как Господь заходит в таверну, угощает всех пивом, требует лучший стол. А еще есть Христос - к нему Джон всегда был неравнодушен. Он знает, что его настоящая молитва не в литургии, она в том, как сжимаются его сердце и глотка, когда ум его разглаживается, и он представляет Иисуса. Ему стыдно за сладкую тоску, что он чувствует, это не по-мужски, это по-детски, но он лишь хочет того, о чем говорит молитва: “блаженства познать тебя” - повторяет он вслух. “Блаженство познать тебя”.

Опять льют дожди, обращая улицы в болота, в реки грязи. Кажется, Хэл даже не замечает. Перешагивает через поток нечистот будто под ногами его бархатный ковер. Биль хочет отправиться в Бэнксайд поиграть в кости, и они проигрывают вчистую - Джону приходится выкрасть деньги у выигравших, а потом они по-тихому смываются, прячась в бойцовских ямах.

Толпа гудит, потому что мастер Динсдейл, псарь в Элтемском дворце, привел грозного мастиффа Геркулеса сразиться с медведем.

Собака вцепляется в медвежью ногу, и Сакерсон топчет грязь и ревет, но цепь не дает ему дотянуться до пса и отодрать его. В конце концов он усаживается на землю и тянет, пока челюсти мастиффа не размыкаются, а потом лапами ломает собачьи ребра.

Зрители свистят. Такая короткая драка им не по нраву. Они швыряют в медведя мусор и овощи, смеются, когда он с ревом бросается вперед, и смотрителю приходится щелкать кнутом, чтоб его остановить.

Джон отворачивается, не желая видеть, как Сакерсона унижают. Он отыскивает в толпе Хэла, замечает его на другой стороне ямы. Хэл не глядит медведя, мысли его где-то далеко. Странный, пьяный морок этих долгих месяцев начинает рассеиваться. Он пытался избавиться от короны с упорством истинного Плантагенета, но жажда трона у него в крови, хочет ли он того или нет.

Вновь приходит весточка из дворца, и в этот раз Хэл уже не отказывается. Он возвращается на четвертый день и не желает больше пить. Джон ловит себя на том, что кривляется перед ним словно шут, жаждущий внимания короля.

- Хэл! Как дела при дворе? Получилось оскандалиться перед епископами? Вина, вина моему мальчику!

Даже для него самого эти слова звучат безумно.

- Нет, благодарю, для меня ничего не нужно.

Джон всматривается в его лицо. Что-то поменялось.

- Ну так что? - спрашивает он.

- К утру я стану королем.

- И останешься сиротой. Мне жаль, Хэл.

Джон берет его за загривок, тянет на себя, прижимаясь лбом к его лбу. Он хочет сказать, не приказывай тебя оставить, не отсылай меня прочь, любовь моя.

И да простит его Господь, но Джон последует за Хэлом в ад. Джон будет сжигать деревни дотла, посыпать солью поля, лить в колодцы отраву. Он вырвет корону у законного владельца и перережет ему горло, чтобы увенчать ею голову своего принца. Он проснется на ледяной заре в каком-нибудь забытом богом поле вдалеке от дома и соберет войска, уводя стариков и мальчишек и собственных друзей в бой. Он вычерпает свое красноречие до дна, он будет проповедовать как никогда раньше, призывая их пойти на смерть за Генриха и за его Англию. Он закроет Хэла своим телом от всех клинков, что будут на него направлены: от рыцарей Франции, от придворных предателей, от заточенного лезвия ненависти Хэла к самому себе, которое все еще может ранить его больнее всего.

Когда-то Джону было за что сражаться, потом стало не за что, а сейчас у него есть все и ничего одновременно - и эта смесь будет держать его на ногах до последней капли крови в его жилах. Ничего хорошего его не ждет. Из Хэла может получиться король лучше, чем был его отец, но отец его, в конечном счете, оказался не таким уж плохим правителем. Просто Хэл прав: короли убивают тех, к кому прикасаются, а Плантагенеты жадны и жаждут заполучить все, до чего только дотянутся. Но, быть может, Хэл в коронованном Генрихе попробует отвоевать место для милосердия среди неизбежного разорения, и одно только это стоит всех усилий.

- Я пришлю за тобой, - говорит ему Хэл и уже совершает ошибку.

- Не надо, Хэл. Забудь про меня, скажи, что ты меня не знаешь, откажи мне, даже если я сам приползу с мольбами.

- Никогда.

- Тебе придется стряхнуть с себя речную грязь Саутворка и отправиться к ним чистым. Я буду твоей слабостью.

- Ты лишь сделаешь меня сильнее. Ты же за меня, Джон?

- До самой смерти.

Он обхватывает лицо Хэла ладонями, притягивает его еще ближе, почти касаясь его рта своим, и дыхание их смешивается, когда он произносит прямо в губы Хэла:
- До самой смерти, мой повелитель.

Хэл берет его за запястья, на мгновение оседая в его руках, наваливаясь на него всем телом, и Джон принимает эту тяжесть, не колеблясь. Нужно сказать Хэлу, что негоже королю подпускать людей так близко, что такая близость закончится ножом под ребра, поцелуем, ведущим к гибели.

- Последний раз сегодня, - говорит Хэл, - пойдем в ямы. Попрощаешься с Сакерсоном.

Медведь забился в угол, морда его свесилась на грудь. Бок его исполосован ранами.

- Они ему глаза выкололи, - восхищенно произносит Биль. - Так он даже слепой задрал трех псов. Завтра собираются натравить на него пятерых. Мастер Динсдейл отправился за новыми собаками, говорят, хочет отомстить за Геркулеса.

Джон смотрит на сгорбленного медведя. Ему бросили мяса, и он ест, несмотря на раны. Таков его инстинкт - выживать даже вопреки невыносимой боли. Почему он не может просто разорвать нас всех в клочья, думает Джон. Цепь, отвечает он себе, и хлыст. А еще мясо. Он хочет жить, пусть даже жизнь его состоит теперь из мучений. Медведь будет драться даже посреди окружившей его тьмы, даже когда удары будут сыпаться на него со всех сторон, сшибая его в грязь и нечистоты на дне ямы.

Хэл смотрит на него, недоуменно приподняв бровь.

- Ну что? - говорит Джон хрипло. - Мне просто жалко эту тварюгу.

Тогда Хэл спускается к арене этой своей чуднòй походкой, которая вопреки его юности и стройности похожа на шаг человека, идущего по принадлежащей ему земле. По земле, которая еще содрогнется под его легкими шагами.

- Я покупаю медведя, - говорит он смотрителю.

- Не понял?

- Получишь за него десять фунтов.

Толпа ахает. Большинство из них столько заработает за пару лет, если не в два, не в три раза меньше.

Ошеломленный смотритель шмыгает носом, словно пытается унюхать деньги в кошельке Хэла, а потом качает головой.

- Мы с Сакерсоном на жизнь зарабатываем, - причитает он. - Чем прикажете детей кормить, если некого будет показывать в ямах?

- Пятнадцать, - Хэл плюет на ладонь, протягивает ему руку. - Мое последнее слово.

- А какой дадите залог?

Хэл отдает ему кошель с вышитым королевским гербом.

- Здесь пять. Остальное мои люди доставят тебе завтра.

Глаза смотрителя расширяются.
- Тогда Сакерсон ваш. Ваше велич…сочество, - добавляет он неуверенно.

Хэл подходит к медведю, полулежащему у стенки. Тот, кажется, спит или оглушен, в любом случае, он не замечает приблизившегося к нему человека. Хэл что-то говорит, так тихо, что Джон не может различить, а потом достает из ножен меч и вгоняет прямо в сердце Сакерсона.

Пораженная толпа ревет. Смотритель верещит: “Сакерсон! Милый мой!” и бросается к медведю, падая возле него на колени. Обнимает его и начинает рыдать.

Хэл оборачивается к Джону, и Джон кивает, приподнимая кружку для самого последнего тоста.