Заметки белыми перьями

by Rina_doesnt_write

Summary:

Модерн!ау в стиле городского фэнтези, где Нил – незримый ангел-хранитель, чей характер, возможно, далековат от ангельского, а уж терпение – и подавно; Райлан – его проблематичный подопечный, напрочь игнорирующий все знаки свыше.

Chapter 1: 5

Do you ever get a little bit tired of life?

Like you're not really happy but you don't wanna die

 

Em Beihold – Numb Little Bug

 

***

 

Одна овца, две овцы, три овцы. Овцы прыгают через заборчик на мягкое поле, овцы блеют что-то друг другу на своем овечьем языке – бе, бе-е, на этом пастбище трава лучше и слаще, бе, бе-е, шерстка будет гладкая и блестящая, бе, бе-е, в своих философских трудах Ленин выдвинул принцип демократического централизма, а в СССР трава была самая вкусная, а каждой шерстинке было свое место, и безработицы не было...

 

Райлан с трудом разлепляет веки и поднимает голову, щурясь от яркого света. Взгляд выхватывает из поля зрения зеленое пятно, темное пятно, деревянное пятно, пятно в сером пиджаке в центре помещения и наконец фокусируется на небольшом прямоугольном предмете вдалеке.

 

555.

 

И Райлан, наконец вспоминая, где находится, с неудовольствием думает: и кто, господи, вообще сейчас использует двенадцатичасовой формат на электронных часах.

 

Хотя ясно кто, конечно же. До каждой буковки в имени, фамилии и отчестве ясно.

 

Ответ на вопрос, какой черт его дернул после долгого дня остаться еще и на последнюю пару, напротив, совершенно неясен. Но, возможно, как-то связан с призрачным обещанием препода, известного далеко за пределами собственной кафедры благодаря своеобразности взглядов, а также придирчивости и привычки валить на зачетах, поставить автомат за присутствие и активность на семинарах.

 

Присутствие было. Активность не удалась.

 

Кажется, это был первый час его сна за последние двое суток. Опять.

 

***

 

Спускаясь по лестнице от корпуса университета, Райлан спотыкается и чудом, едва не заработав содранные колени и рваные джинсы, которые навряд ли сойдут за модные, удерживает равновесие. Не без помощи случайно оказавшейся рядом однокурсницы, которая, к его ужасу, решает, что это замечательный повод завести разговор. Уставший мозг пропускает мимо ушей каждую фразу, отказываясь от попыток сосредоточиться, лишь по инерции качая головой на вопросительные интонации, – и спустя минуту Райлан все-таки вздыхает, останавливается, тронув ее за плечо, бормочет что-то бессвязное вроде «извини, не нужно, не понимаю, не знаю, не могу, я пойду», возобновляет шаг, не оглядываясь, и она мгновенно исчезает из его мира, сливается с остальными декорациями вокруг.

 

Следующим сомнамбулическое состояние прерывает его собственный телефон, и это оказывается настоящим ножом в спину: Райлан точно помнит, что включал беззвучный режим, поэтому неожиданное предательство возмущает настолько, что первые три секунды он неподвижно и безмолвно смотрит на экран с высветившейся надписью «мама». Сбрасывает. Заново отключает звук, с легкой агрессией тыча пальцами в экран, и убирает в карман.

 

На другой раз из сна наяву его в буквальном смысле выдергивают – сзади, за капюшон, – и пока Райлан меланхолично наблюдает проносящиеся в нескольких сантиметрах от его лица вагоны метро, обдумывая, стоит ли поблагодарить неизвестного спасителя за то, что не позволил лишиться головы или других, менее важных частей тела, тот успевает затеряться в толпе.

 

По крайней мере, обернувшись, он не находит никого с осуждающим, рассерженным, обеспокоенным или хотя бы просто неравнодушным выражением лица.

 

***

 

Кто-то когда-то сказал ему, что несколько дней без сна сопоставимы по эффекту с глубоким и сильным пьянством. Закрыв дверь на защелку, скинув в прихожей кроссовки и куртку и засунув руки в ванной под теплую струю воды, Райлан поначалу всерьез размышляет, возможно ли напиться недосыпом до галлюцинаций. Наверное, все-таки нет.

 

В голове проскакивает мысль, что если старая страшилка из детства запоздало пришла по его душу, то с ее стороны очень любезно сперва спросить разрешения.

 

– Я вполне уверен, что у меня дома отродясь не было красной помады, – говорит он вслух, закрывает кран и отходит назад, с сомнением глядя на зеркало перед собой.

 

К большой надписи на стеклянной поверхности аккуратно добавляется лаконичная надпись поменьше: «Твоя сестра оставила». Ах, да. Кажется, она и правда заходила на прошлой неделе. Тогда все сходится.

 

Райлан с зевком отвечает:

 

– Ладно. Что угодно, но только после того, как посплю.

 

В комнате он падает на кровать, не раздеваясь. На зеркале в ванной остается красоваться фраза большими красными буквами:

 

«Нам надо поговорить».

Chapter 2: 4

What are you trying to fix me for?

Maybe I'm broken but I'm not sure

 

All Time Low – PMA

 

***

 

Будильник отвратителен в своей жизнерадостности – она, видимо, досталась ему от детей, играющих в песочнице там, где когда-то были глаза. Перед взглядом скачут буквы, и Райлан, не до конца соображая, откуда они взялись, силится сложить их в слова.

 

«Тебе», «судьбой», «героем».

 

«Ангел», «твой».

 

«Привет».

 

Райлан закрывает глаза обратно, пытаясь не то притвориться спящим, не то в самом деле совершить побег от реальности в мир грез, и полупустой стакан с прикроватной тумбочки, вода в котором застоялась еще дня три назад, немедленно оказывается вылитым на его лицо.

 

Как-то чересчур жестоко для ангела, честно говоря. Но с очередной проблемой, посланной свыше – на этот раз, в отличие от курсовой и долгов по учёбе, в буквальном смысле, – все же приходится разбираться.

 

***

 

– Где и как написать отказ? – первым делом интересуется Райлан, выуживая с верхней полки пакет растворимой каши. Квадратный стикер с благородным возмущением лепится в ответ ему чуть ли не на лоб, и часть смеси в дрогнувшей руке просыпается мимо тарелки. Райлан недовольно смотрит на несчастный клочок бумаги. Хоть бы прибрать теперь помог, что ли.

 

– Ладно, понял, никак. Только смиренно молиться, но это не мой вариант. Будильник тоже ты включил?

 

Гордое «да» выписывается на следующем стикере, и Райлан целую секунду искренне сожалеет, что в принципе когда-либо покупал в этот дом бумагу. Сегодня он твердо намеревался проспать первые две, а то и три пары.

 

– Какой правильный. Не надо было, вообще-то.

 

Дальнейшее поучение в духе «хорошо учись и слушай маму» он оставляет без внимания.

 

***

 

Вся полученная против его собственной воли информация за день укладывается в следующее: он – некий избранный, которому предначертано изменить мир; но пока его время еще не пришло, главная задача – до всей этой невероятной и крайне сомнительной истории дожить. Как минимум. В идеале – в здравом уме и твердой памяти. За этим и должен следить приставленный ангел-хранитель, но при знакомстве с Райлановым образом жизни вдруг обнаружилось, что нервы у того не железные.

 

Чисто по-человечески Райлан прекрасно его понимает. Но так грубо врываться в чужое личное пространство, на его скромный взгляд, все-таки не стоит.

 

Ангел следует за ним в квартире, на улице, в метро и университете; и с той частотой, с которой он напоминает о себе, у Райлана возникает немало вопросов, как он умудрялся скрывать присутствие до сих пор. Ангел толкает под руку в коридоре, заставляя взять сумку с конспектами, останавливает на светофоре, мешая перебежать дорогу на красный прилетевшей в лицо листовкой, перелистывает в аудитории страницы учебной литературы легким дуновением ветра, намекая обратиться к пройденному тексту и выполнить задание преподавательницы.

 

Ангел открывает контакт матери на телефоне и жмет вызов раньше, чем Райлан успевает выключить экран.

 

Райлан шипяще выдыхает воздух сквозь зубы и со всей злости давит одновременно на кнопку блокировки и регулятор громкости, с мстительным удовольствием наблюдая, как гаснет экран спустя положенные пять секунд.

 

– Прекрати, – выплёвывает он, замечая, как ручка на письменном столе несмело катится в сторону листа бумаги, на ходу теряя колпачок. – Я не буду с ними разговаривать.

 

Ручке ожидаемо безразлично его мнение.

 

«Тебе нужно помириться с семьей. Родители – самые важные люди в жизни любого человека. Это правильно».

 

– Они ненавидят меня, – повышает тон Райлан. – Ненавидят, какой я есть. Ненавидят, и им мерзко даже назвать причину вслух. Хотя все её прекрасно знают.

 

«Прости их».

 

Он едва сдерживается, чтобы не перейти на крик. Голос звенит от напряжения.

 

– А что, если я не хочу прощать?

 

Комнату заполняет внезапно тяжелая неподвижность.

 

– Зачем делать то, что я не хочу?

 

Ангел молчит.

Chapter 3: 3

А я просто сижу и болтаю ногами

Спасаю заблудшие корабли

 

Немного Нервно – Дело идет к декабрю

 

***

 

Скучно.

 

В тихий гул шепотков, лениво гуляющих по аудитории, скрип мела по доске и приглушённый голос лектора ненавязчиво вплетается мерный звук часов – словно метроном, отсекающий одну часть этой тоскливой симфонии за другой.

 

Тик-так.

 

Тик.

 

Так.

 

Тик...

 

«Так, – неодобрительно думает Райлан, отрываясь от рисунков карандашом на полях, и перехватывает парящую над партой ручку, уже с добрые полминуты самопроизвольно щелкающую в такт проходящим секундам, – это уже перебор».

 

Перелистывает в конец тетради и пишет на чистой странице.

 

«Ну и что тебе неймется?»

 

Невидимый собеседник, пойманный на месте преступления, реагирует не сразу. Однако спустя несколько мгновений карандаш, аккуратно выскользнув из-под локтя Райлана, каллиграфическим почерком выводит:

 

«С тобой скучно».

 

И, не давая успеть возмутиться:

 

«Зачем ты отказал той девушке? Она бы могла хорошо повлиять на тебя».

 

И контрольное:

 

«Тогда, возможно, сейчас я бы не помирал от тоски на нудной паре, а любовался бы твоим счастливым лицом!»

 

Не он ли совсем недавно выступал за прилежность и послушание?

 

Райлан закатывает глаза. Идея хоть какой-то приватной жизни ангелам явно неведома, раз они наблюдают за своими подопечными и на таких безобидных мероприятиях, как свидания. А если вдруг у свиданий случается продолжение?.. Нет, это уже совсем идиотизм, не может быть. Или всё-таки?

 

Карандаш нетерпеливо тычет острым концом в кисть руки, напоминая о себе. Райлан со вздохом оставляет на бумаге пару небрежных росчерков.

 

«Я гей».

 

Карандаш совершенно по-дурацки дергается в воздухе и, внезапно оставшись без поддержки мистических сил, наконец вспоминает, что левитировать ему не положено. То есть, по всем законам физики, падает на стол с характерным стуком, скатывается и исчезает где-то за краем. Наверное, в переводе на человеческий язык подобное неосмотрительное поведение означает шок.

 

Райлан не знает, в какой конкретно точке пространства вокруг него находится виновник катастрофы в данный момент, поэтому старается сердито смотреть одновременно во все стороны. Вроде бы даже срабатывает. К сожалению, ненадолго.

 

Его ладонь с все еще зажатой в ней ручкой словно обхватывает ладонь другая – похоже, опять привлекать внимание людей вокруг фокусами с летающими канцелярскими товарами ангел не решается, – и мягко направляет ее на новую строку, старательно двигая чужой неповоротливой конечностью. На удивление, ощущение оказывается приятным, а буквы теперь – корявыми и оттого смешными.

 

«Извини».

 

И продолжает, не давая ответить:

 

«Кстати, парень, сидящий позади тебя, весьма милый».

 

Райлан не знает, стоит ли тут смеяться или плакать. Или ругаться. В голове крутится множество мыслей разной степени язвительности, и, приведя их в относительный порядок, он выбирает нечто среднее.

 

«Серьёзно? Никаких проблем с этим?»

 

«Любовь Божья безусловна», – усердно выписывает его рукой что-то теплое и невесомое.

 

«Я атеист».

 

Это уже попросту грубо. Неприкрытая провокация, учитывая, с кем ведётся диалог. Но чувство прикосновения удивленно пропадает всего на секунду и возвращается вновь, все так же бережно обхватывая пальцы. Дописав короткое предложение, оно проходится по его голове ласковым ветерком, игнорируя отсутствие в аудитории сквозняков, на которые можно было бы списать взъерошенные волосы.

 

«Ты забавный».

 

И Райлан при всем желании не может принять это за насмешку.

Chapter 4: 2

«...мечты сбываются не для мечтателя, а для того, кем он когда-нибудь станет»

 

Макс Фрай, «Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 3»

 

***

 

В сказку про героя Райлан ни на йоту не верит. Избранных не бывает, бывают только люди более или менее способные – а он в своих талантах самый обычный. Точно такой же, как миллиарды других.

 

Выше головы не прыгнешь.

 

А ангел наивный, ангел доверчивый, ангел верит в чудеса – впрочем, ему положено, наверное. И Райлану почему-то жаль его разубеждать.

 

Ангел напоминает кого-то знакомого, но хорошо и крепко забытого.

 

***

 

Кажется, будто нечто в последние дни идет не так, но никак не удается понять, ухватить ускользающую догадку, логическую цепочку, которая бы все расставила по своим местам.

 

Может быть, дело в стакане, с незапамятных времен занимающем свое почетное место около изголовья кровати, который Райлан вечно забывал наполнять на утро – а теперь свежая вода из фильтра, единственное, что может оживить иссохшее за ночь горло, чудесным образом оказывается в нем каждый раз, едва он продирает глаза. Может быть, напротив, подсознание озадачено появившейся привычкой машинально разливать вечерний чай в две чашки вместо одной; впрочем, пока Райлан спит, уже остывший чай успевает куда-то пропасть (предположительно, в канализацию), а кружка – вымыться и заботливо убраться на свою полку.

 

А может быть, странное чувство продиктовано и менее сложными причинами – например, дыханием весны, ощущающимся все явственней несмотря на слабые протесты календаря.

 

Райлан выглядывает в окно, щурясь от яркого света, и после придирчивого изучения прохожих внизу достаёт из шкафа потрёпанную джинсовую куртку с тёплым мехом внутри; серый зимний пуховик торжественно занимает ее прежнее место – приятное разнообразие, практически перестановка мебели.

 

Лужи на дороге, ещё вчера покрытые ледяной корочкой, сегодня служат бесплатной поилкой птицам, дуреющим с такой радости и чирикающим без перебоя. Прохладный утренний воздух на контрасте с начинающим согревать землю солнцем неожиданно находит отклик в сердце, и Райлан – впервые за год – обнаруживает, что искренне наслаждается быстрой прогулкой до метро, причем настолько, что спускаться туда уже совсем не хочется.

 

Не хочется, но, наверное, надо, думает он с сожалением, останавливаясь в паре метров от уходящих под землю ступеней.

 

– Надо, – повторяет негромко, словно звук собственного голоса может сделать это слово убедительней.

 

Конечно же, ангел решает, что это самый подходящий момент вставить свои пять копеек. Райлан уныло смотрит на катящийся в его сторону огрызок детского мелка, а настроение стремительно портится. Какую нотацию ему прочитают на этот раз?

 

«З а ч е м», царапает мел по асфальту и останавливается. Зачем – что?

 

Зачем надо, с удивлением понимает Райлан, и медленно, задним числом до него доходит, что́ всё-таки поменялось.

 

– Мне нужно учиться, – пытается он возразить, скорее следуя их традиции спорить друг с другом, чем всерьез.

 

Да, но зачем.

 

– Так правильно.

 

Слово неподвижно белеет на асфальте.

 

Зачем делать то, что я не хочу?

 

Как глупо. С самого начала он спорил с собственным отражением.

 

***

 

Райлану семь, и он любит собак, рисовать и весь мир, потому что все вокруг – прекрасное и неизведанное, волшебное и захватывающее, – только и ждет, чтобы он его обнаружил. Райлану семь, и человек-паук и черепашки ниндзя кажутся даже немного реальнее, чем учительница в школе, с которой его познакомила мама первого сентября. Райлану семь, и сестренка восхищенно смотрит на него снизу вверх, а он светится от гордости, чувствуя себя самым крутым старшим братом на свете, придумывая для нее новые и новые игры в пиратов, космонавтов, магов и рыцарей. На вопрос о том, кем он хочет стать, когда вырастет, Райлан отвечает уверенно: «Я стану великим героем».

 

Что же с ним случилось потом?..

 

***

 

Райлан взбегает по лестнице вверх, перескакивая через одну ступень, задыхаясь, распахивает входную дверь и швыряет сумку на пол к стене, не разуваясь, бросается в комнату к старому комоду, открывая один ящик за другим и пробегаясь глазами по собиравшемуся в них годами барахлу. Жестянка со швейными принадлежностями, ржавые гвозди, коробка, набитая засохшими маркерами и ручками, ворох разномастных проводов неизвестного назначения, пачка медицинских масок, стопка документов, уже давно никому ни для чего не нужных.

 

Набор детской гуаши. Сойдет.

 

Вновь вырваться на улицу из душного темного дома в такой день ощущается глотком чистой жизни, ударяющей в голову хуже любого алкоголя, словно проходящий мимо некто всемогущий случайно пролил ее, искрящуюся, из своего пиршественного бокала, а она не стекла на землю, не впиталась, так и повисла в воздухе поющей, кричащей, смеющейся истиной.

 

Зов города, его переулков и домов, перекрестков и дорог никогда не был так четок и ясен. Райлан не то идет, не то летит, не выбирая пути и сворачивая практически вслепую, ведомый чем-то живым и дышащим, чем-то бо́льшим, нежели он сам.

 

Первая стена оказывается бледно-желтой, широкой, шершавой и прохладной наощупь, вторая – грубой кирпичной кладкой с цементными прожилками, третья – покрытой гладкой зеркальной плиткой, в которой почему-то отражается то проезжающий мимо дребезжащий трамвай, то небо с яркими созвездиями и слетающими вниз метеорами, то стайки рыб, снующие между кораллов в накрывшем с ног до головы планету море.

 

Райлан открывает баночки с густой краской и обмакивает в нее пальцы, становясь и кистью, и художником, и палитрой, оставляет на стенах быстрые росчерки и плавные линии, рисует пушистого ретривера с небесно-голубой шерстью, в нетерпении встающего на задние лапы, цветущую и одновременно плодоносящую в середине марта яблоню с налившимися золотом молодильными яблоками, ласточек в строгом черно-белом оперении, оборачивающихся легкомысленными радужными драконами с длинными-длинными хвостами, сворачивающимися в завитки, и задыхается, задыхается, хотя вдыхает ласковый весенний ветер так глубоко, словно легкие вмещают в себя пару небольших вселенных. Никто и ничто не мешает, не может помешать, словно перестает существовать все, кроме стен, красок и чьего-то счастливого смеха, звенящего в голове.

 

Сам Райлан перестает существовать и не существует очень долго, вечностей шесть или пять, пока не натыкается вдруг на себя в чужом дворе среди высоких стен, таких невероятно прекрасных и маняще пустых, и первые секунды искренне, чуть разочарованно недоумевает, что именно вдруг вытащило его сюда из небытия.

 

А потом нетерпеливый пушистый ретривер, вбежавший вслед за Райланом в арку между домов, опускается с задних лап и делает несколько оборотов вокруг себя, как волчок, в погоней за небесно-голубым хвостом. 

 

Живот скручивает холодным страхом.

Chapter 5: 1

Ангел, золотые глаза, крылья за спиною, посиди со мною

 

Серебряная свадьба – Ag

 

***

 

Руки горят. Райлан нервно трет ладони друг о друга, прячет их в рукава, натягивая ткань толстовки, сует под струю воды в туалете. Не помогает. Кожу мучает болезненное неясное жжение, словно застывшее воспоминание о моменте ожога, когда организм уже подал сигнал отдернуть конечность, но еще не успел понять, было ли то пламя или убийственно холодный лед.

 

Райлана бьёт озноб, как бы ни пытался не трястись, а в ушах стоит шум, заглушая лекцию, на которую тащил себя буквально за шкирку – только потому, что дома, одному, без людей вокруг, в тысячу раз страшнее.

 

Он дрожащими пальцами сжимает карандаш, в сотый раз обводя кривую дату на полях тетради, и пытается вникнуть, услышать, записать хоть слово. Не выходит. Серые линии не слушаются, плывут, скребут и рвут бумагу с неожиданной силой, живут собственной жизнью, и Райлан отбрасывает карандаш в сторону. На деревянных гранях жирно блестят аквамариновые, салатовые, стальные пятна.

 

– Где ты? – шепчет, наплевав на осторожность, преодолевая ком в горле.

 

«Я здесь», – без замедления пишется на пустой строке простыми, быстрыми печатными буквами, и жить становится будто бы почти совсем не больно.

 

А после из-под слоев бумаги раздается сдавленный, негромкий собачий лай, и Райлан вздрагивает всем телом, одним движением сгребает вещи в сумку, перекидывает ее через плечо и выбегает из аудитории, не объясняя ничего сбитому с толку лектору.

 

***

 

Он идет скорым шагом, путается в знакомых коридорах, неудачно вписывается в поворот, задевая плечом угол, и отшатывается от стены, по которой расползаются комиксно четкие темные трещины. От взгляда на это мутит, а голова начинает кружиться.

 

«Я здесь», с грохотом бьется об пол рядом тяжелый горшок с растением, отчаянно привлекая внимание. Райлан возобновляет движение, сосредотачиваясь на шаге.

 

Он ощущает стопами сквозь подошвы, как там, откуда поднимается его нога, пыльный асфальт разрывают ядовито-зеленые ростки травы и – он не смотрит, пытается не замечать, пытается не знать, но четкий образ возникает сам и въедается в голову, – кислотно-желтые, невыносимые, мгновенно распускающиеся одуванчики, оставаясь за ним, как кричащий след, как капли крови из глубокой раны на снегу.

 

«Я здесь», толкают его в спину, возможно, немного сильнее, чем стоило, и он едва не спотыкается, но тут же переходит на бег, превозмогая слабость.

 

В метро он дышит на счет, вкладывая все силы, словно от этого зависит жизнь, лишь затем заходит и встает в углу вагона, засовывая кулаки в карманы, стараясь ничего и никого не касаться, зажмуривается, молится: пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Перед внутренним взором медленно расползаются угрожающе-малиновые, пурпурные, бурые щупальца, – а около затылка, совсем близко, ему слышится тихо, чуть разборчиво:

 

– Я – здесь.

 

***

 

Замочная скважина плывет и дрожит вместе со всем остальным миром, но ничего, ключ в руках тоже плавится, извивается, как змея, меняет форму, а значит можно поймать момент, залить, запихнуть его вовнутрь, провернуть – и вот он уже дома, приваливается спиной к двери, захлапывая ее, задыхаясь, сползает вниз, на корточки, обнимает колени горящими руками. Больше никто не заметит, никто не заденет, никого не повредишь. Холодное, в грязных разводах сияние растекается от ладоней по ногам, одежде, полу и стенам, как отсветы странной новогодней гирлянды.

 

– Я здесь.

 

Райлан думает, что у него, наверное, уже начались галлюцинации. В полумраке перед ним, складываясь в неясный силуэт, мерцают молочные, бежевые, золотые пятна. Теплые пятна.

 

– Это и есть судьба? – сипит он пропавшим в неровном дыхании голосом. – Так все будет теперь?

 

В ответ звучит успокаивающая, горячо желанная ложь.

 

– Нет. Конечно же, нет.

Chapter 6: 0

Но ты со мной, и я не смею надеяться

Давай войдем в закрытую дверь

 

Немного Нервно – Истинное волшебство

 

***

 

По постельному белью в невообразимом узоре разбросаны пятна красок, и у Райлана в голове промелькивает мысль, что так даже лучше: окружение холодных, ослепительно-белых, как в больнице, простыней он бы сейчас попросту не выдержал.

 

Поначалу он не отличал реальность ото сна; сказать честно, между ними и не было больше особой разницы, и то, и другое стало примерно одного уровня фантастичности. Не помогало и то, что он вовсе не помнил, как добрался в тот злополучный день до кровати, переоделся и лег – единственная рабочая версия гласила, что он этого и не делал, но задавать вопросы все-таки смелости не хватило: не был готов услышать ответы.

 

Он не знает, сколько прошло – часов? дней? вечностей?

 

Райлан просыпался, пялился мутным взглядом на потолок, орнамент обоев и одеяло, на спутанный клубок мыслей внутри черепной коробки, на чёрную тяжесть в глубине сердца, засыпал снова. Иногда его отводили – относили? – в туалет, иногда он что-то ел и пил, не замечая, откуда оно бралось; иногда – даже не открывая глаз.

 

Райлан смотрит в окно, на отблески в стеклах чужих домов закатного солнца, внезапно ясным взглядом и пробует подсчитать, сколько всего раз в комнате становилось темно и светло за время, пока он тут лежал. Выходит до того смехотворная цифра, не соответствующая ощущениям, что даже страшно на такое надеяться – но он, конечно же, надеется. Очень хочется, чтобы это оказалось правдой. Магическая депрессия пришла, магическая депрессия ушла – вот бы и в жизни было так просто.

 

Дверь скрипит, и он неловко поднимается на локте, садясь в постели, будто пытается притвориться, что не валялся живым мертвецом, как минимум, двое суток. При виде этого усталое лицо появившегося на пороге комнаты парня светлеет; и Райлан, разглядывая его, думает: какой он всё-таки странный.

 

Конечно, Райлан был готов к тому, что помимо него в квартире есть кто-то, – и даже прекрасно осознавал, чем именно этот кто-то является, еще до того, как увидел сложенные за спиной колышущиеся белые крылья. Как раз эта часть была наиболее ожидаемой.

 

Удивляет другое; сущие мелочи, строго говоря, но ангел, совсем недавно бывший немыслимым мистическим созданием, оказывается довольно обычным нескладным юношей едва ли старше его самого, далёким от идеалов красоты – достаточно, чтобы не иметь шансов стать поп-айдолом, но не настолько, чтобы искренняя радостная улыбка не могла мгновенно влюбить в себя любого случайного прохожего, попавшего под ее влияние. Например, Райлана. Например, прямо сейчас.

 

А еще, несмотря на то, что они, навскидку, примерно одного роста, Райлановы старые спортивные штаны болтаются на нем мешком и не спадают только благодаря хорошо затянутым завязкам. Неужели в раю так плохо кормят? Вернее, кормят ли там вообще?..

 

Футболки на нем по понятным причинам вовсе нет, и от одного взгляда на это укутанному в одеяло Райлану становится холодно. И, быть может, немножко смешно.

 

Ангел подходит ближе, присаживается на краешек кровати, и Райлан озвучивает вслух выводы наблюдений:

 

– Не очень-то ты похож на божественную сущность.

 

Ангел на это смеется, словно сбрасывая тяжкий груз с души.

 

– А я больше и не она.

 

***

 

– Слишком много границ перейдено, правил нарушено, отчаяния пережито, желаний изъявлено. Я – больше не я, ты – больше не ты, – шепчет не-ангел, лежа на боку, накрытый плотным одеялом на манер палатки. Райлан неловко его обнимает под плечами, как плюшевую игрушку, гладит по спине у основания крыльев, не зная, кого скорее хочет утешить этим жестом – его или себя.

 

– Ты ведь тоже чувствуешь? – спрашивает он Райлана. – Мир изменился.

 

– Мы изменили мир?

 

– Или мир изменил нас, чтобы мы изменили его.

 

В сущности, глупое уточнение, но что-то в глубине сознания уверено: разница есть.

 

– Судьба? – подсказывает Райлан, и не-ангел фыркает ему куда-то в макушку.

 

– Я не чувствую её присутствие.

 

– Значит, её больше нет?

 

Райлан перебирает пальцами пушистые перья, оставляя на каждом тонкий налёт серебристой, тускло сверкающей в темноте одеяльного убежища пыли. Вокруг тесно, чуть душно от их дыхания, но тепло и безмятежно. Словно мира снаружи, о котором они говорят, сложного и беспокойного, не существует. Словно это – и есть теперь настоящий мир.

 

– А как хочешь ты?

 

И сердце тихо ликует, празднуя победу.

Chapter 7: Пролог

«...планировать будущее бессмысленно, подчинять ему свое настоящее – самоубийственная глупость»

 

Макс Фрай, «Все сказки старого Вильнюса. Начало»

 

***

 

Сквозь дурацкие рыжие шторы, притащенные неизвестно откуда Нилом однажды, а сегодня – плотно задернутые Райланом в тщетной попытке сбежать от излишнего света, прорываются солнечные зайчики и теряются в мягкой горе цветастых подушек и пледов, валяющихся на их огромном – трехспальном, четырехспальном? это уже не предмет мебели, а настоящая крепость, – диване. Из лоскутного моря с одной стороны торчит ворох белых перьев, с другой – нога в смешном носке, с третьей – рука, ловящая хихикающих от внезапной щекотки зайчиков тонкими пальцами.

 

С четвертой стороны располагается Райлан с книгой в относительно приличном, несмотря на неприкрытую верхнюю часть тела, положении – потому что приличность в данном случае высчитывается относительно Нила, а это хаотичное безобразие, уж простите, переплюнуть не так легко.

 

– Тебе будто недостаточно жарко, – он отрывается от томика, чтобы проследить, как Нил, поджав крылья, оборачивается вокруг своей оси, заматываясь в плед. Тот в ответ смеется и предсказуемо падает с края дивана.

 

Райлан фыркает, откладывает книгу корешком вверх и с плохо скрываемой улыбкой подбирается ближе, чтобы его поднять.

 

***

 

Он успеет наполовину затащить обратно весь этот кокон и положить его голову себе на колени, когда где-то – судя по акустике, в подъезде, – раздастся привлекающий внимание скрежет, и оба моментально замрут.

 

– Райлан?

 

– Нет, – он выдохнет совершенно убитым голосом. – Пожалуйста, нет.

 

Внутренние ощущения слаженно подтвердят: один из защитных знаков, раскиданных вокруг дома, был стерт.

 

Нил захохочет:

 

– Очень даже «да»!

 

– Только не в июне, в тридцатиградусную жару...

 

За входной дверью прозвучит пугающий раскат грома, а в окно, которое одновременно с этим накроет тень, настойчиво постучат, и Райлан обреченно застонет что-то про то, что это вообще должно быть наоборот; Нил, на ходу освобождаясь из плена одеяла, взмоет под потолок, ликующе что-то крича, Райлан вскочит на ноги, в поиске опоры хватаясь за стены и подушки и оставляя на них расцветающие новыми красками следы, а окно распахнется настежь, развевая знойным ветром солнечные занавески,

 

и все начнется.