В зыбучих песках

by Glicozamin

Summary:

– Гаара пропал, – говорит Канкуро сдавленно, и в груди у Ли болезненно замирает: это не всё.

Он знает, что это не всё.

– Вместе с Металом, – заканчивает Канкуро сипло, как если бы вдруг потерял голос, и Ли вскакивает из-за стола прежде, чем успевает подумать.

Chapter 1: Гаара I

Ли не умеет контролировать собственную чакру, поэтому его приближение Гаара отмечает за несколько кварталов. На самом деле, он заметил бы чакру Ли и у ворот Суны, и у Горбатых Дюн и даже через добрую половину пустыни, потому что чакру Ли Гаара всегда держит в уме, будто назойливую мысль, постоянно стучащую в виске. Ощущение его чакры напоминает Гааре оазис, упрямо цветущий даже в безжизненных песках, – шелест листьев, журчание ледяной воды и дуновение свежего ветра.

– Я пришёл тебя забрать, – улыбается Ли, когда прислоняется к дверному проёму и складывает руки на груди. – Скоро полночь, а Мацури сказала, что ты даже не обедал.

– Мне было некогда, – отзывается Гаара, изучая последний отчёт с южных границ. – Как мальчики?

Ли пожимает плечами. Он одет в стандартную форму шиноби, и Гааре кажется, что она ему совершенно не подходит. Можно сказать, что он скучает по тому ужасному зелёному комбинезону и оранжевым гетрам к нему – в конце концов, это часть Ли. А ещё, как временами не забывает напоминать ему Канкуро, этот кричащий комбинезон в отличие от стандартной формы выгодно обтягивает всё, что нужно выгодно обтянуть. Гаара не уверен, что у них с Канкуро похожие представления о том, что именно должно обтягиваться подобными комбинезонами и должно ли вообще, но на всякий случай мысленно соглашается – он вынужден признать, что Канкуро смыслит в таких вещах больше него.

– Устроили бойню посреди ужина, и теперь сладко спят по своим кроватям, – Ли поднимает ладони к лицу, когда Гаара обращает на него свой взор. – Никто не пострадал. Это была честная битва за самую вкусную часть лимонада.

Гаара хмурится.

– Он одинаково вкусный в любой части графина.

Ли кивает.

– Именно.

Дети воодушевляют Ли так же сильно, как временами пугают Гаару, – впрочем, на родительство, как раз за разом не устаёт напоминать ему Темари, он подписался целиком и полностью сам.

– Метал спрашивал про тебя, и этот вопрос расстроил Шинки, – делится Ли, когда Гаара убирает последние свитки и документы в ящики. – Они скучают по тебе.

Гаара хмурится сильнее – Темари утверждает, что на его лице есть только три эмоции: он хмурится, он хмурится ещё больше, и он хмурится в ужасе. Его замешательство, должно быть, весьма очевидно, потому что Ли пересекает кабинет в три широких шага и кладёт ладони ему на скулы прежде, чем Гаара успевает отшатнуться. Песок на его бедре и в его Броне никак не реагирует на Ли – иногда Гааре кажется, что чужая чакра пропитала его самого с ног до головы.

– Я ни в чём тебя не обвиняю, – говорит Ли быстро. – У тебя слишком много работы, и ты должен её делать. На тебе большая ответственность. Это простые вещи, но иногда… – он запинается, отводя взгляд в сторону, и тогда Гаара заканчивает за него.

– Трудно объяснить это детям?

Ли моргает прежде, чем посмотреть на него, и тепло улыбается.

– Да, – соглашается он и пожимает плечами, так и не отпустив Гаару из рук: тот не против. – Да, ты прав. Им всё равно на наши взрослые дела.

– Это хорошо, – Гаара трогает Ли за локти кончиками пальцев в попытке привлечь его ближе, но Ли отпускает его лицо: они не всегда понимают друг друга без слов. – Дети и должны быть такими, – ему кажется, что его скулы мёрзнут без тепла чужой кожи. – Если они не могут взять в толк, почему я не с ними, значит, мы справляемся, – Гаара поднимает взгляд на Ли, и тот смотрит на него во все глаза. – Верно?

Он не говорит ничего необычного – он и в самом деле верит в эту мысль, – но Ли вдруг снова берёт его лицо в ладони.

– Я так сильно тебя люблю, – говорит он одними губами, и Гаара разрешает себе попробовать его признание на вкус.

В конце концов, ему действительно пора отдохнуть.

Chapter 2: Ли I

Гаара в его руках похож на песок – кажется, будто он утечёт сквозь пальцы, стоит лишь сильнее сжать его в ладони. Он горячий, жёсткий и совершенно неподатливый – он не ложится под пальцы гибкой плетью и не соединяется с Ли так, будто они подходят друг другу, как две подогнанные шестерни. Нет, Гаара полон острых углов, и Ли царапается, когда обнимает его. Ему кажется, что любить Гаару – это как любить остро наточенный кунай, и Ли любит его – так сильно, что темнеет в глазах.

– Ты плачешь, – говорит Гаара тихо, и в его голосе слышно беспокойство. Песок, оставшийся от скинутой Брони, тревожно шуршит у низких ножек кровати. – Я сделал тебе больно?

Ли мотает головой, а затем вжимается лицом Гааре в грудь – чужое сердце бьётся так размеренно, будто это не Гаара сидит у Ли на коленях совершенно обнажённым, и этот факт выбивает из горла Ли гортанный всхлип.

– Нет, – пыхтит он, обнимая Гаару так крепко, что песок, давно привыкший к нему и его порывам прекрасной юности, начинает встревоженно шипеть где-то совсем рядом. – Я просто так сильно тебя люблю.

Чужое сердце сбивается с ритма на одно короткое мгновение, когда Ли целует Гаару в ключицу.

– Ты уже говорил, – напоминает тот, вплетая пальцы ему в волосы. – Когда мы были в Администрации.

– Я скажу ещё, – Ли корчит рожицу, и Гаара трёт его под затылком, разгоняя по позвоночнику волну мелкой дрожи. – Ещё и ещё, а потом снова, – обещает он, целуя Гаару попеременно в грудь, плечо и шею. – Сегодня, завтра, а затем ещё и…

– В этом нет никакой необходимости, – возражает Гаара спокойно, но Ли не обижает его внешняя холодность: Гаара всегда такой. – Мы вместе больше десяти лет, и воспитываем сыновей по мере возможностей, – он кладёт ладони Ли на лицо и заставляет его смотреть на себя. – Я знаю, что ты любишь меня, – он хмурится, будто никак не может понять, почему для Ли так важно сказать ему столь очевидные вещи. – Я тоже люблю тебя.

Ли улыбается – сердце из его груди готово выпрыгнуть в любой момент.

– Просто я переполнен эмоциями, и они рвутся наружу в виде слов и действий, – признаётся он, но осекается, когда Гаара вдруг начинает хмуриться ещё больше. – Тебе не обязательно чувствовать то же самое и в таких же количествах, – говорит он быстро, целуя Гаару в шрам на лбу. – Ты такой, какой ты есть, и я тоже знаю, что ты меня любишь.

Гаара прикрывает уставшие глаза. Это выглядит несколько надменно, будто он хочет отпустить какую-нибудь колкость, – он может, Ли уверен.

– Конечно, ты знаешь, – сообщает он невозмутимо, смотря на Ли сверху вниз из-под коротких жёстких ресниц. – Я же только что сказал тебе об этом.

А затем вдруг расплывается в довольной улыбке. Конечно, «расплывается» – весьма сильное слово, но Ли знает, куда смотреть, поэтому гортанно охает в притворном возмущении и вжимается ртом Гааре в шею до тех пор, пока взволнованный шелест песка у подножия кровати не становится чересчур громким.

– Ты меня укусил, – говорит Гаара, трогая зацелованное место пальцами, но Ли качает головой.

– Я оставил тебе засос, – он улыбается, как нашкодивший мальчишка, потому что знает, что Гааре нравится, когда он дурачится. – Но если хочешь, то могу и укусить.

– Это может иметь для тебя последствия, – напоминает Гаара, притираясь к нему ближе: Ли бы совсем не удивился, если бы узнал, что в отместку.

– Я буду просить у тебя защиты, как шиноби с двойным гражданством, – смеётся он, упруго оглаживая Гаару под лопатками.

Тот льнет к нему, но не ластится, словно кот, – скорее, вжимается, как упавший в ладони кусок необработанного песчаника. Это грубое ощущение само собой кружит Ли голову.

– Подай запрос моему секретарю, и я рассмотрю его, как только смогу, – отвечает Гаара хладнокровно, и Ли ловит его язык собственным ртом.

– Это несправедливо! – возмущается он, впрочем, совершенно беззлобно, и гулко охает, стоит Гааре сжать их обоих в руке.

Лунный свет играет на его бледной коже, расползаясь по груди длинными тенями, – будто рябая чернильная роспись давно снятой печати.

– Это бюрократия, – возражает Гаара и облизывает сухие от пустынного ветра и Брони губы.

Ли следит за этим движением, не смея отвести взгляд, а затем прижимается к чужому рту собственным, и Гаара грубо обнимает его за плечи свободной рукой.

– Я не пущу тебя на семейный ужин, – обещает он глухо, толкая бёдра Гааре навстречу, и тот жарко выдыхает чуть приоткрытым ртом: он никогда не стонет, поэтому Ли буквально пьёт каждый из его тихих, еле слышных вздохов.

– Мальчики будут обижены на тебя за моё отсутствие, – парирует он, и Ли целует его в жёсткую линию подбородка, когда Гаара, на мгновение прикрыв глаза, откидывает голову, чтобы подставить беззащитную шею.

Других аргументов у Ли нет – ему совсем некогда о них думать.

– Я сдаюсь, – шепчет он сорвано, и его ладонь ложится поверх руки Гаары, сжимая крепче: тот низко шипит, и его бёдра рвано дёргаются в такт быстрым, ритмичным движениям. – Я даже не помню, с чего мы начали спорить.

– Я люблю тебя, – говорит вдруг Гаара, прижимаясь к Ли лбом, и глухой тон его голоса кажется тому слишком интимным.

Гаара напряжён, как натянутая тетива арбалета, и красив, как тихая утренняя пустыня, и этого достаточно. Его вздоха, его кожи, его голоса – этого достаточно, и Ли обнимает его за пояс прежде, чем они оба теряют голову.

– Ты снова плачешь, – говорит Гаара после, но тем спокойным тоном, когда не ждёт никаких ответов.

Ли доверчиво льнёт к нему, и Гаара прижимает его к себе так крепко, будто хочет создать вокруг них песчаную сферу, чтобы спрятать от чужих глаз, – сердце у Ли в груди колотится как бешеное, и он…

Ну, да.

Он так сильно любит Гаару.

Chapter 3: Гаара II

– Почему Шинки не захотел идти с нами? – спрашивает Метал, когда они отходят от Суны достаточно далеко, чтобы потерять защитные стены из виду.

Гаара дожидается его, когда Метал садится на корточки, чтобы рассмотреть очередной засохший кактус, – в нём нет ничего интересного по сравнению с тем, что собирается показать ему Гаара, но Металу интересно всё на свете, так что Гаара терпеливо ждёт, когда мальчик насмотрится в своё удовольствие.

– Потому что он уже был здесь, – во рту неожиданно кисло: Гаара знает, что это не тот ответ, которого, вероятно, ждёт от него Метал.

– Он и в Ущелье Оазисов был не раз, но снова ходил туда и со мной, и с папой, и с госпожой Темари и даже с Шикадаем, хотя они тогда поругались из-за какой-то карточки, – Метал задумывается на мгновение, осторожно трогая ссохшуюся верхушку мёртвого кактуса кончиком пальца. – Ну, Шинки поругался. Шикадаю было лень, – он не поднимается с корточек и только подслеповато щурится из-под холщовой накидки: солнце яркое даже на закате. – Он обиделся на тебя?

Вероятно, это так, но Гаара не знает, как вести себя в подобной ситуации, – если Шинки и имел какие-то претензии, то никогда ранее не обличал их в слова. На самом деле он молчал и теперь – лишь качнул головой, уткнувшись носом в свитки, когда Гаара позвал его с ними.

– Я останусь с господином Ли, – отозвался он без энтузиазма, а затем вдруг пожал опущенными плечами. – Он всегда со мной, когда приезжает в Суну.

Его реплика ударила Гаару по щеке – метафорически. Из физических ощущений он мог назвать лишь одно похожее – когда Ли всадил ему кулак в скулу на чунинском экзамене, почти играючи преодолев барьер его Абсолютной Защиты. Ощущение на этот раз без металлического привкуса во рту, конечно, но эффект – поразительно похожий. Ли, собирающий Металу походный рюкзак за кухонным столом, вскинул на Гаару встревоженный взгляд, но тот лишь покачал головой, потому что не знал, что ещё ему делать. Быть может, нужно было позволить Ли вмешаться – у него всегда лучше получалось понимать людей в целом и детей в частности, – но в тот момент, смотря на осунувшееся, упрямое в своей обиде лицо Шинки, Гаара решил сдать назад.

Он вздыхает – воздух раскалённой за день пустыни всегда кажется ему чище свежего горного ветра.

– Думаю, это так, – соглашается Гаара и, поняв, что Метал не собирается к нему присоединяться, возвращается обратно. – Скорее всего, он расстроен, что меня часто не бывает с ним рядом.

Метал смотрит на засохший кактус так, будто ждёт, когда же он расцветёт, – кто знает, может, Гаара занимается тем же, смотря на Шинки.

– Когда мы ложились спать, он сказал, что мой папа всегда со мной, и что это нечестно, – Метал качает головой, кладя ладони на колени. – Но это неправда. Папа не всегда со мной. Он много работает, а пока он работает, я тренируюсь, чтобы стать таким же сильным, как он! – он вдруг хмурится, снова сверля кактус невидящим взглядом, а затем смотрит на Гаару, присевшего рядом с ним, так внимательно, будто хочет пробить в нём дыру одной лишь силой мысли. Хорошо, что он не ребёнок клана Учиха, думает Гаара тщедушно. – Можно я скажу тебе большой секрет? – спрашивает вдруг Метал, и Гаара, само собой, не может отказать его большим и честным глазам.

– Конечно.

Он склоняется в три погибели из своего положения, чтобы Металу было удобно шептать ему на ухо. Тот кажется расстроенным, и Гаара чувствует, как нудно тянет в его груди.

– Я всегда тренируюсь, когда папы нет дома, но всегда боюсь, что у меня не получится, – признаётся Метал, сжимая подол накидки у Гаары на коленях в горсть своими маленькими короткими пальцами. – Вдруг папа будет мной разочарован?

Он замолкает и снова смотрит на кактус. Бронзовое солнце лениво освещает его встревоженное лицо, и это выражение так не идёт его детским чертам – Гаара кладёт ладонь ему на спину, показывая, что он рядом.

– Ты боишься этого? – спрашивает он тихо, чтобы даже соседние дюны не услышали его вопроса, и Метал снова поднимает к нему голову.

– Да, – всхлипывает он тоненько. – Я очень боюсь разочаровать папу, – и корчит побледневшее лицо, видимо, готовый в любой момент разреветься в три ручья. – И тебя тоже.

Гаара качает головой и вытирает с лица Метала первые слёзы.

– Это невозможно, – говорит он твёрдо и, положив ладонь тому на затылок, целует его в лоб, как это всегда делает Ли, когда видит, что Метал расстроен. – Мы с твоим папой любим тебя и гордимся тобой, несмотря ни на что.

Метал с титаническим усилием проглатывает судорожные рыдания – в тишине засыпающей пустыни эти звуки похожи на вой мифического зверя.

– Даже если я не смогу сделать сто отжиманий в стойке на руках? – спрашивает он задушено, и Гаара кивает, гладя его по голове.

На самом деле он сильно сомневается, что Метал не сможет осилить нечто подобное при всех вводных, но сейчас это совершенно неважно.

– Даже если ты не сможешь сделать сто отжиманий в стойке на руках, Метал, – заверяет он, прижимая дрожащего ребёнка к собственному боку.

Метал коротко всхлипывает у него под ладонью, а затем вдруг вскидывает голову с выражением поразительного упрямства на лице, покрасневшем от невыплаканных слёз.

– Но я сделаю! – заверяет он, смотря на Гаару во все глаза из-под его же руки, и тому остаётся лишь согласиться.

– Хорошо.

– Но дело-то ведь совсем не в этом! – спохватывается вдруг Метал, вытирая нос кулаком. – Я подумал, может, Шинки тоже боится тебя разочаровать? Папа говорит, что он очень способный, просто гений! И я тоже знаю, я с ним дрался, он сильный, но как он покажет тебе, чему ещё научился, если тебя никогда нет рядом?

Метал тараторит что-то ещё, но Гаара слушает его через раз – теперь ему есть, о чём подумать. Он не привык разговаривать с людьми, а особенно – с детьми, по душам, потому что не всегда понимает, что именно они хотят сказать ему, но, судя по всему, этот путь ему придётся пройти самому.

– Ты прав, – говорит Гаара, когда Метал прекращает частить и смотрит на него в упор чересчур выжидающе. – Он нуждается во мне, а я подвёл его.

Метал хмурится, когда умудряется заглянуть Гааре прямо в лицо, – для этого он изворачивается у того под рукой в три загогулины.

– Папа бы тебя за такое отругал, – возмущается он и качает головой совсем как Ли. – Может, Шинки и правда чувствует себя ненужным, но почему тогда он об этом никому не говорит?

Потому что никто не научил его этому, думает Гаара, а сам улыбается, гладя Метала по спине.

– Мне следовало поговорить с ним раньше, – он качает головой, когда тот снова порывается возмутиться. – Это моя ошибка, как взрослого, как вашего родителя, и я обязательно исправлю её, – Гаара наклоняется, целуя Метала в макушку. – Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя ненужными.

– Я знаю, что я очень нужный, – заявляет Метал, задирая нос, а затем вскакивает на ноги и, схватив Гаару за руку, тащит его за собой. Песок на это столь небрежное вторжение даже не отзывается: Темари говорит, что мама обожала детей. – И Шинки тоже! Он просто не понимает! – Метал подпрыгивает от нетерпения, пытаясь заставить Гаару идти быстрее вдоль остывающих дюн. – Найдём для него подарок? Может, ему станет получше!

Гаара не против – в конце концов, он и правда виноват. Главное, что он знает, с чего начинать, а если у него не выйдет – что ж, он всегда может попросить помощи у Ли.

Chapter 4: Ли II

– Не устал? – спрашивает Ли, когда поднимается на косой гребень насыпной стены.

Шинки почти не вздрагивает – Ли видит его нервозность лишь потому, что знает, куда нужно смотреть. Метал тоже всегда пытается скрыть, что переживает, хотя Ли никогда не ругал его за проявление каких бы то ни было эмоций или банальное волнение, – это естественные для человека состояния, каким бы сильным и выносливым он ни был. Шинки же лишь хмурится и складывает руки за спиной – в этой позе он поразительно похож на отца, только ростом пока что в два раза меньше.

– Нет, – врёт он, потому что Ли видит, как подрагивают его плотно сжатые губы.

– По назначенному графику Такеучи должен сменить нас через пару минут, чтобы мы могли отдохнуть, – напоминает он, но Шинки щерится и тут же с ног до головы одевается в ворох своего металлического песка: и физически, и морально.

– Мне не нужен отдых! – цедит он сквозь зубы так злобно, будто Ли только что предал его в самых лучших намерениях, хотя Ли прекрасно понимает, что дело не в нём.

Шинки скучает по Гааре – он ребёнок, и абсолютно нормально, что он скучает по отцу. Ли знает, что к нему самому Шинки относится с уважением и, судя по всему, видит в нём родительскую фигуру, но Гаара для него подобен всем богам вместе взятым, и его неконтролируемая злость, вызванная в первую очередь глубокой растерянностью и острой беспомощностью, кажется Ли вполне обоснованной. Шинки просто понятия не имеет, что ещё ему делать, потому что никто не научил его, как вести себя, когда он напуган и расстроен. В этом он, к большому сожалению Ли, ужасающе похож на Гаару – в своё время им обоим пришлось через многое пройти. Ли не знает, понимает ли сам Гаара причины этого нехарактерного для Шинки поведения, – впрочем, у него ещё будет возможность это узнать, а пока что он всего лишь пытается сгладить острые углы. Они с Гаарой давно вместе – Ли прекрасно знает, как это делается.

– Всем нужен отдых, – замечает он покладисто, смотря, как закатное солнце расплёскивает бархатистую бронзу по барханам.

Шинки, очевидно, совсем не хочет с ним соглашаться, и в этом он похож на самого Ли больше, чем на Гаару.

– Вам не нужен, – фыркает он надменно, и чёрный песок плотным саваном сжимается вокруг него. – Отец и господин Канкуро говорят, что вы можете пересечь расстояние между Суной и Конохой всего за полтора дня, – Шинки с подозрением щурится, когда смотрит на Ли в упор, и рисунок на его лице ломается. – И даже в самый разгар песчаной бури.

Песчаных бурь Ли не боится, потому что держит одну из них в собственных руках время от времени, но по поводу остального ему есть, что сказать.

– Да, могу, – соглашается он, небрежно пожимая плечами. – По большей части из большого желания как можно скорее увидеть тебя и твоего отца. Но иногда одного желания мало, – признаётся Ли, и Шинки украдкой смотрит на него через плечо. – Зачастую нужны иные ресурсы. Дорога между Конохой и Суной уже много лет безопасна и легка – и в первую очередь потому, что твой отец старался сделать её безопасной.

Шинки поджимает губы в задумчивости – Ли грустно осознавать, что временами он выглядит слишком взрослым для ребёнка.

– Я знаю, – соглашается Шинки после некоторого молчания, и песок вокруг него вихрится рваными волнами. – Отец всегда защищает своих людей.

– И тебя, – Ли ободряюще улыбается, когда видит, с какой настороженностью Шинки вскидывает к нему взгляд. – Тебя он пытается защитить в первую очередь.

Конечно, такое развитие событий Шинки не нравится – он сжимает кулаки, и песок на его плечах щерится иглами. Ли даже слышит, как ожесточённо он шипит, – это низкий, устрашающий звук. Ещё лет шесть-семь от силы, и Шинки, должно быть, сможет вызывать кошмарные песчаные бури не хуже отца.

– Меня не нужно защищать! – рычит он и на фоне заходящего солнца кажется лишь маленькой угольной тенью. – Это я должен защищать его!

Ли не подыгрывает его злости на самого себя – об этом они с Гаарой подумают позже.

– И ты не сможешь сделать этого, если будешь голоден, сонлив и зол, – говорит он просто, и его спокойный тон сбивает Шинки с толку.

– Я не… – начинает тот снова, но вдруг неохотно надувает щёки и морщится, пытаясь сдержать непрошенную зевоту.

Ли тихо смеётся, но в его смехе нет привычного веселья. Несмотря на всю мощь, что Шинки держит в своих руках, несмотря на все разворачивающиеся перед ним перспективы, он всего лишь испуганный ребенок, который боится, что будет не нужен отцу, и не знает, как выразить это гнетущее чувство. Ли совершенно не желает, чтобы их дети чувствовали себя ненужными.

– Ты хочешь что-нибудь мне рассказать? – спрашивает Ли, когда Шинки беспомощно смотрит в треснувший песчаник у себя под ногами.

Тот молчит, а когда поднимает взгляд, Ли снова вспоминает, через что пришлось пройти этому ребёнку прежде, чем Гаара забрал его к себе. Колючий ком в горле мешает ему дышать, но Ли не даёт себе раскисать – он верит, что в его силах сделать так, чтобы несмотря ни на что, у Шинки остались счастливые воспоминания о детстве.

– Давай поужинаем вместе, хорошо? – предлагает Ли, протягивая Шинки руку, хотя знает, что тот её не примет. – Если захочешь чем-то со мной поделиться, я тебя выслушаю. Если нет, то всё в порядке, я не буду тебя допрашивать. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я всегда рядом, – Ли улыбается, когда Шинки сварливо смотрит на него исподлобья, инстинктивно опуская ворох колючего песка к ногам. – И твой отец, несмотря ни на что, тоже.

Шинки снова поджимает тонкие губы, и узор на его лице съедается тенями, небрежно брошенными закатным солнцем. Видно, что Шинки уязвлён и растерян, а потому, видимо, послушно идёт за Ли. Такеучи сменяет их на посту, как положено по графику, и салютует Ли прежде, чем он ныряет в тень старого песчаного форта, – в сумерках удушливых переходов Шинки всё же берёт Ли за рукав формы кончиками пальцев, и тот кладёт ладонь ему на плечо просто, чтобы направить в нужную сторону.

Для того он и здесь – чтобы направлять.

Chapter 5: Гаара III

Всё происходит быстро, будто по щелчку пальцев, – Гаара лишь краем глаза видит, как вспыхивают символы печатей, как иероглифы ползут по неровной поверхности песка, словно рассерженные змеи, и как они ядовито мерцают в свете заходящего солнца. Он не успевает даже моргнуть – густая вязь знаков оплетает его с ног до головы, и Гаара слишком поздно понимает, что силы стремительно покидают его. Это мощная техника – она сложна для исполнения и, судя по всему, придумана специально для того, чтобы мгновенно лишать противника чакры. Если бы он всё ещё был джинчуурики Шукаку, он бы, возможно, смог противостоять этой печати, но без инфернальных сил Зверя он абсолютно беспомощен – кажется, будто на спину опускают огромный кусок песчаника, мгновение за мгновением вдавливая его в удушливый песок.

– Гаара! – слышит он вдруг и поднимает голову только из чистого упрямства: каждое движение, даже трепет век, кажется теперь невыполнимым.

Метал, ещё мгновение назад беззаботно шагающий вдоль дюны впереди Гаары, на всех парах бежит обратно, и в груди у того обрывается: ощущение такое, будто из свинцовых рёбер выпадает окаменевшее сердце. Гаара не имеет ни малейшего представления, что случится, если Метал попадётся в ту же ловушку, что уже пленила его самого, а потому буквально заставляет собственное горло толкать болезненные звуки наружу.

– Стой! – рявкает он из последних сил, и Метал замирает посреди темнеющих песков, как вкопанный, потому что, очевидно, никогда раньше не слышал, чтобы Гаара так громко кричал. Чтобы Гаара вообще кричал. – Стой, где стоишь, Метал, не приближайся ко мне!

В глазах у того – оголтелый страх и горькие слёзы. Он стискивает маленькие кулаки у лица в попытке приободриться, но Гаара видит, что у него не выходит, потому что Метал – всего лишь маленький ребёнок, и он на самом деле напуган. Гаара ничем не может ему помочь, и эта беспомощность душит даже сильнее сковавшей его печати.

– Что с тобой? – зовёт Метал дрожащим голосом, а затем задушено всхлипывает, когда вдруг начинает оглядываться по сторонам.

Гаара смотрит за его мечущимся взглядом, и в груди у него холодеет – их окружают, и он даже не может подсчитать число фигур, темнеющих на фоне заходящего солнца. Краем глаза он видит, что кто-то из нападающих, застывших на взрытых ветром дюнах, быстро складывает печати, а кто-то – достаёт оружие из-под длинных холщовых накидок, примеряясь. Гаара не может разглядеть их лиц из-за глухих масок с очками и респираторами под капюшонами и не слышит, о чём они, вероятно, переговариваются друг с другом, но знает одно – ему нужно защитить Метала. Несмотря на все свои навыки и природную чувствительность к чужой чакре, Гаара не уловил их присутствия, попался в их ловушку и теперь даже не может выбраться – кем бы они ни были, это не те люди, с которыми он хотел бы оставить собственного ребёнка.

– Гаара! – испуганно зовёт Метал снова, вставая в одну из стоек отца, и это последнее, что сейчас нужно Гааре: чтобы Метал бросался на противника, о котором они ничего не знают.

– Метал, – просит Гаара тихо, пытаясь отвлечь его на себя, и тот вновь бросается к нему, но замирает в страхе, стоит Гааре жестом приказать ему остановиться. – Стой там, – Гаара с трудом показывает Металу под ноги, а затем, не удержавшись, падает на колени: сил, чтобы стоять, у него не остаётся, и ему кажется, что ему совсем нечем дышать.

Страх разрисовывает маленькое лицо Метала закатными тенями и заставляет его снова бежать к упавшему Гааре, но тот упрямо вытягивает ватную руку перед собой, вновь веля ему замереть.

– Стой там, – повторяет он и изо всех сил пытается улыбнуться, когда смотрит Металу прямо в глаза. – Всё будет хорошо, – обещает Гаара. Ему не нужно складывать печати. – Не бойся.

Ему кажется, что его выжимают досуха, до самой последней капли, как перекрученную простыню, – в горле прогоркло, перед лицом всё плывёт. Чакры в нём почти не осталось, как не осталось и сил, чтобы хотя бы судорожно вздохнуть, а песок больше не слушается его – тыква на его бедре кажется ему камнем, который тянет его вниз, как тянет утопленника на морское дно. Всё, что у него остаётся, это его собственная Броня – он чувствует, как она зудит поверх его кожи. С трудом сосредоточившись, он раскрывает ладонь, и тогда весь песок, что формирует его Броню, осыпается с него в одно мгновение, – будто старое уставшее дерево, изрытое паразитами и болезнями, с раздражением скидывает сгнившую в осенних дождях листву.

Всё происходит слишком быстро – это хорошо. Гаара слышит краем уха, как Метал истошно кричит, и во рту у него кисло от собственной беспомощности – он не должен оставлять Метала, но у него просто нет другого выбора. Что бы ни случилось, мальчик должен быть в безопасности, поэтому песок ложится на Метала второй кожей, а его остатки формируют вокруг него плотную маленькую сферу. Она будет держаться до тех пор, пока Гаара будет жив, а он будет – что-то подсказывает ему, что его поймали не для того, чтобы мгновенно убить.

Последнее, что он видит прежде, чем болезненная темнота проглатывает его со всеми потрохами, это заплаканное лицо Метала, покрывающееся Бронёй. Гааре всё равно, что будет с ним самим, – лишь бы никто не добрался до Метала.

Лишь бы он был в безопасности.

Chapter 6: Ли III

Ветер, лениво игравший на вершинах сторожевых башен весь вечер, всё же разгорается в настоящую песчаную бурю – Ли совершенно не нравится её ужасающий вой по ту сторону крепостных стен, хотя за столько лет он привык к любым капризам изменчивой пустыни. Странная удушающая тревога настойчиво стучит у него прямо в висках. Он играючи делает пятьсот отжиманий на больших пальцах рук в общем зале под хоровой счёт, пятьсот приседаний в широком коридоре по пути в восточную башню и тысячу выпадов у наглухо закрытых ворот под вопли ветра снаружи, но волнение не уходит – как будто ожог, оставшийся глубоко под рёбрами. Что-то не так, думает Ли, когда застывает в исходной позиции перед очередным выпадом.

Что-то не так.

– Всё в порядке? – спрашивает Шинки, наблюдающий за ним с места хранителя врат, и Ли заторможенно моргает прежде, чем повернуться к нему.

Сердце в груди стучит так сильно, будто пытается проломить обледеневшую грудину, а истошная буря по ту сторону неприступных стен с пронзительным воем набрасывается на старые неподъёмные засовы с такой яростью, как если бы и в самом деле могла бы снести ворота с их гигантских петель.

Что-то не так.

– Да, – врёт он с улыбкой, потому что его переживания, реальные или надуманные, не забота его ребёнка, и тщательно размяв ноющую спину, подходит к столу, за которым сидит Шинки, склонившись над свитками. – Что читаешь?

Тот угрюмо втягивает голову в плечи – его песок сворачивается вокруг него шубой из металлического меха.

– Заметки отца времён первых лет его правления, – отзывается он неохотно. – Нашёл в архиве.

– Да? – Ли с любопытством заглядывает ему через плечо и узнаёт безобразный почерк Гаары с первого взгляда. – И как? – улыбается он, опираясь на столешницу рядом с локтем Шинки. – Его очерки полны мудрости и поучительных историй?

Шинки смотрит на него с сомнением.

– По большей части он не понимает, как общаться с людьми, – признаётся он, потирая истлевший краешек одного из свитков кончиком пальца. – И рисует жаб на полях, – Шинки стучит костяшкой по нужному месту. – Одна из них похожа на вас.

Ли присматривается – у плохонькой, но весьма старательно нарисованной жабы и в самом деле есть два круглых глаза, поджатый рот и с энтузиазмом поднятый большой палец на одной из верхних лапок. Ли не может сдержать улыбки.

– Вы тогда ещё не были вместе? – спрашивает Шинки, когда смотрит на Ли в упор, и тот качает головой, с удовольствием отмечая на полях одного из свитков другую жабу: с усами и тарелкой рамена в лапках.

– Мы были хорошими друзьями. Я очень его уважал, – Ли трёт влажную от пота шею в некотором замешательстве. – В плане, мы и сейчас хорошие друзья, и я очень его уважаю, конечно. Но тогда мы ещё не были парой, нет.

Шинки пристально изучает его бесхитростное лицо – увидь сейчас господин Ибики или Ино его старательность и энтузиазм, обязательно забрали бы к себе в ученики, – а затем переводит въедливый взгляд на левую руку Ли. Рукава его банлона закатаны, а бинтов на предплечьях нет – Ли не носит их вместе со стандартной формой, – и на его кулаке хорошо видны грубые багровые рубцы, оставшиеся от укусов разъярённого песка.

– Это было давно, – Ли прикрывает шрамы второй рукой: он никогда в жизни не прятал и не стеснялся их, но сейчас кажется, что ему стоит закрыть их от чужого взгляда. – Я встретил сильного противника и проиграл в честном бою, – Ли пожимает плечами. – Так бывает. В том числе благодаря Гааре я в конечном итоге стал тем, кто я есть.

Отблеск свечи пляшет у Шинки в глазах.

– Он мог вас убить, – говорит он вдруг таким голосом, что от его ледяного звука у Ли холодеет между лопаток.

– Мог, – соглашается он. – Тогда – мог.

Ли спокоен и невозмутим, как Неджи перед своей легендарной атакой, и его ровный тон заставляет Шинки осоловело моргнуть – он как будто приходит в себя. Хмурится, когда смотрит в пляшущее пламя свечи, и снова поднимает на Ли взгляд – на этот раз растерянный.

– И вы всё равно любите его? – спрашивает он тихо, и Ли кажется, что он слышит что-то ещё.

Какой-то вопрос, который Шинки никак не может сформулировать. Какие-то слова, которые он не может подобрать. Ли кладёт ладонь ему на спину, и песок послушно расступается перед его рукой. По крайней мере, Шинки подпускает его к себе – это дорогого стоит.

– Конечно, – отзывается Ли невозмутимо и гладит Шинки между лопаток. – Есть много причин, по которым я люблю твоего отца.

Шинки ещё долго смотрит на него. Его рот беззвучно приоткрывается, но он так и не произносит ни слова – только с досадой морщится, и рисунок на его лице снова ломается. Ли хочет помочь ему, но не успевает даже подумать, с чего начать, как его отвлекает грохот по ту сторону закрытых ворот.

– Вернись в общий зал, – велит Ли, когда видит, что пара постовых уже бежит к засовам. Шинки ожидаемо не хочет уходить, быть может, боясь показаться слабым, но Ли непреклонен. – Ты будешь нужен мне там, если что-то случилось.

Шинки снова втягивает голову в плечи – песок беспокойно шипит вокруг него, надувшись игольчатым облаком, когда он неохотно уходит вглубь крепости, и Ли провожает его ровную спину взглядом до тех пор, пока грохот не повторяется.

– Свои! – кричит капитан Танака от ворот и делает жест постовым на самом верху запирательных механизмов.

Те в мгновение ока складывают печати, и тяжёлые засовы ползут вверх сами по себе – громадные створки ворот раскрываются лишь на локоть, чтобы впустить внутрь пронзительный вой взбесившейся пустыни и сгорбившегося под её гнётом человека, укутанного в походную форму шиноби Суны. Они никого не ждали на посту, поэтому ледяное волнение у Ли в груди разгорается удушливым костром, а затем и вовсе сжирает его с потрохами, когда под капюшоном он видит непривычно бледное лицо Канкуро.

– Есть разговор, – цедит тот сквозь зубы так тихо, чтобы только Ли мог его слышать, а затем обращается ко всем остальным. – Возвращайтесь на посты.

Ребята растекаются по своим местам, украдкой переглядываясь, – по-видимому, теперь эта липкая тревога прозрачной вуалью ложится на них всех.

В глухой переговорной Канкуро ходит из угла в угол, пока Ли терпеливо ждёт, когда он соберётся с силами, – краска на нём размазалась из-за дыхательной маски, и теперь его лицо кажется ликом самого настоящего демона. В конце концов Канкуро выдыхает сквозь крепко стиснутые челюсти, и Ли кажется что он уже знает, какую новость он им принёс.

– Гаара пропал, – говорит Канкуро сдавленно, и в груди у Ли болезненно замирает: это не всё.

Он знает, что это не всё.

– Вместе с Металом, – заканчивает Канкуро сипло, как если бы вдруг потерял голос, и Ли вскакивает из-за стола прежде, чем успевает подумать.

Канкуро хватает его за плечо весьма вовремя – Ли умеет быть как быстрым, так и, к сожалению, безрассудным. Кровь стучит прямо в висках – он плохо слышит, но всё же пытается слушать сквозь этот грохочущий шум в ушах.

– Да стой же, – шипит Канкуро угрожающе, усаживая Ли обратно. – Мы пока понятия не имеем, где именно искать.

– Мы знаем, в какую сторону они ушли, – возражает Ли, но Канкуро молча кивает в сторону скулящей вентиляционной шахты: пустыня ревёт во всю свою исполинскую глотку.

– Мы ничего не сможем сделать, пока буря не закончится, – говорит он глухо и с досадой сжимает кулаки: его трясёт от этой тщедушной злости. – Ты знаешь.

Ли знает, знает прекрасно, и от этого знания ещё хуже – они теряют время.

Время и следы.

– Отряд АНБУ, сопровождавший Гаару и Метала, был уничтожен на месте между двумя стандартными перекличками, – продолжает Канкуро, сверля взглядом пустую стену напротив так, будто у неё есть ответы на все его вопросы.

Перекличкой в Суне называются короткие стенограммы, которые отряд АНБУ, сопровождающий Казекаге, куда бы тот ни отправился, посылают в основной штаб связи каждые тридцать минут. Если штаб не получает нового сообщения в следующие полчаса – по протоколу поднимаются отряды выслеживания и преследования.

– Мы не получили очередного сообщения и нашли их тела до того, как разыгралась буря, но ветер налетел слишком быстро, – Канкуро стискивает челюсти, и его зубы натужно скрипят. – Мне пришлось отступить.

Ли знает, что Канкуро волнуется о брате, но у него тоже есть работа – защищать людей Суны такая же первоочерёдная задача для него, как и для Гаары. Канкуро всё сделал правильно, и от этого злится ещё больше – Ли может его понять. Ожидание и бездействие кажутся ему невыносимыми.

– В прошлый раз было так же, – говорит вдруг Канкуро, и Ли поднимает на него встревоженный взгляд. – Его забрал этот придурок на глиняной птице на глазах у всей Суны, а мы совершенно ничего не смогли сделать, – он вдруг с силой бьёт кулаком по скрипнувшей столешнице и в сердцах закрывает глаза ладонью. – И Метал! – голос его срывается. – Чёрт возьми, Ли!

Пальцы не гнутся – Ли кажется, будто он заледенел изнутри. Не может ни дышать, ни кричать, ни рыдать, ничего – только ждать. Он открывает рот, но даже не помнит, что хотел сказать, – сердце стучит сразу и в горле, и в висках, а по шее стекает холодный пот. Только бы, думает он, когда его руки сами собой начинают трястись. Только бы с ними всё было…

– Отец и Метал пропали? – вдруг слышит Ли и оборачивается на звук так резко, что хрустят его когда-то разбитые вдребезги позвонки.

Шинки стоит в дверном проёме, будто песчаное изваяние, и переводит полный ужаса взгляд с Ли на Канкуро и обратно. Тот разве что на месте не подпрыгивает – Ли точно видел, как мгновением назад он схватился за сердце.

– Твою мать! – цедит Канкуро ожесточённо, утирая нос кулаком. – Какого хрена ты так подкрадываешься?

– Не разговаривай с ним подобным тоном, – одёргивает его Ли, и Канкуро поднимает ладони в примирительном жесте: они оба знают, что он не зол на Шинки. Он просто на взводе.

– Отец научил, – признаётся тот, поджимая побелевшие губы, и Канкуро устало трёт измазанную краской переносицу.

– Это последнее, чему он должен был тебя научить, – ворчит он, поднимая тяжёлый взгляд к низкому потолку. – Мне придётся провести с ним очередную воспитательную беседу, когда…

Он замолкает, так и не доведя мысль до конца. Ворох песка вокруг Шинки щерится мелкими иглами, а затем идёт мерцающей рябью – он нестабилен.

– Мы должны найти их, – Шинки качает головой, неспособный взять себя в руки от, очевидно, страха: страха потерять кого-то, столь близкого, после всего, что он уже пережил. – Мы теряем время!

И в тот же момент срывается обратно в коридор, ведущий к воротам, – Ли бежит вслед за ним, и в спину ему доносится лишь возмущённый возглас Канкуро. И на этот раз он прав, чёрт возьми.

Только этого им ещё не хватало.

Chapter 7: Гаара IV

Гаара никогда не ломал кости, и не знает достоверно, как ощущается эта боль, но если бы у него когда-нибудь спросили, он бы ответил, что именно так. Пробуждение даётся ему тяжело – он истощён и, судя по всему, избит. Тело кажется одним пульсирующим синяком – он не может ни открыть рта, ни вздохнуть полной грудью, ни пошевелить хотя бы пальцем. Оба плеча, судя по ноющей боли в суставах, вывихнуты, а лицо, вероятно, целиком заплыло от ударов – кто-то хорошенько на нём отыгрался. Гаару не слишком волнует, что с ним делали и что с ним будут делать дальше, он лишь хочет знать, зачем.

Это, а ещё – что случилось с Металом.

Его похитители ведут себя весьма умно – не показываются ему на глаза и не дают ему оставаться в сознании слишком долго. Когда он приходит в себя, печати, связывающие его, загораются, и тогда к нему спускается кто-то из вероятной охраны – лицо так сильно опухло, что Гаара почти ничего не видит. Лишь слышит ритмичный стук шагов, грохот цепей, скрип железной двери или, быть может, решётки, а после – тяжёлое дыхание сквозь фильтр респиратора. Никто не говорит с ним, и он сам не способен вымолвить ни слова – так сильно он изнурён. В нём не осталось ни капли собственной чакры, и даже пытаясь сосредоточиться в те короткие моменты пробуждений, что ему доступны, он не слышит чужой – Гаара превосходный сенсор, но его похитители, должно быть, прекрасно об этом осведомлены. Кажется, будто вокруг нет вообще никого, но это не так – кто-то ведь держит его здесь. У Гаары слишком мало времени, чтобы подумать об этом, поэтому единственное, о чем он думает каждый раз, когда просыпается, – это Метал, и ноющее сердце в его искалеченной груди разрывается на части. Неведение истязает сильнее, чем вся физическая боль, что выворачивает Гаару наизнанку, и оно действительно невыносимо. Он совершенно беспомощен, и он не знает, что случилось с Металом после того, как его самого забрали. Всё, что он может, это ждать.

Гаара ненавидит себя за это.

Chapter 8: Ли IV

Буря стихает лишь к утру – солнце разливает бархатные лучи по разбитым дюнам и отбрасывает под ноги длинные, пока ещё холодные тени. Ли запрещает себе думать о чём-то, кроме намеченной цели, потому что ему кажется, что если он задумается хоть на секунду, то тут же сломается – так велик его страх перед неизвестностью. Канкуро хлопает его по спине, когда они пересекают место, где пал отряд вышколенных АНБУ, – шиноби зачистки укладывают запакованные тела на носилки и уничтожают следы минувшей бойни, – и Ли сжимает его плечо в ответ: у них одна ноша на двоих.

В висках гулко стучит, когда они бесшумно пересекают пустыню вслед за следопытами Суны. Ли не взял Шинки с собой лишь потому, что знал, – если Шинки будет с ним, он не справится. Ли с трудом выдерживает собственную тревогу, выгрызшую внутри его груди глубокую дыру, полную липкой гнили, и прекрасно понимает, что не сможет нести ещё и чужую.

– Нечего ему там делать, – качает головой Канкуро, когда они вступают в пустыню на рассвете. – Он будет только мешать.

– Я знаю, – соглашается Ли и наглухо кутается в холщовую накидку: с годами он понял, что глупо покидать безопасную Суну без защитной формы. – Но ты не объяснишь это ему, – в груди просто невыносимо ноет. – Не сейчас.

В руке он крепко сжимает плюшевую черепашку, которую Гай-сенсей подарил Металу на один из минувших праздников, а шею ему, словно камнем, оттягивает шнурок с обручальными кольцом. Ли не носит его на пальце, как Гаара, из-за постоянных тренировок – боится сломать, испортить или потерять. Канкуро смеряет его тяжёлым взглядом – рассвет обрисовывает узор на его лице угольными штрихами.

– Дети, – ворчит он, а затем даёт знак остальным выдвигаться вперёд.

Кажется, будто кто-то из сердобольных богов, которым Ли бессознательно молится всё это короткое тёмное время, всё же слышит его. На расстоянии, на котором отряд АНБУ всегда держится от Казекаге, нет ничего, кроме безмолвных, неприветливых дюн: в этой пустынной местности, к востоку от Суны, нет ни известковых скал, ни укромных низин, ни даже маленьких оазисов – лишь бесконечный океан мёртвого песка. Они осматриваются, прислушиваются, ищут, но не видят ничего, и тогда Ли вдруг замечает странную деталь ландшафта – будто маленький холмик, со всех сторон укрытый песком вчерашней бури. Благодаря Гааре Ли достаточно хорошо знает пустыню, чтобы решить, что этот элемент несколько нехарактерен для неё, – теперь он кажется гнойником на совершенно идеальной коже, и Ли цепляется за него, как за последнюю крупинку воздуха. Он знаком показывает Канкуро, где собирается остановиться, и тот тяжело хмурится, недоверчиво разглядывая точку. Он, очевидно, не хочет тешить себя пустыми надеждами просто так, – в конце концов, он уже терял брата.

Насовсем.

– Может, это камень или кусок известняка, – тянет он задумчиво, вероятно, не видя ни следов чакры, ни следов человека. – Что именно ты хочешь сделать?

Ли не отвечает ему, полностью захваченный губительным волнением, – Гай-сенсей всегда говорил, что у него хорошо развита интуиция, а спорить с ним Ли не решился бы и сейчас. Он останавливается перед холмиком, внимательно изучая его со всех сторон – в том числе на предмет ловушек или запаха крови. Канкуро ворчит себе под нос – им некогда терять время по пустякам, – подходя к нему сбоку, и когда тень от его долговязой фигуры падает прямо перед Ли, тот вдруг понимает, что эта возвышенность – теперь на фоне размеренной пустыни кажущаяся занозой под ногтем, – абсолютно круглая. Ли даже не дышит – снимает походную перчатку и без страха кладёт ладонь прямо на засыпанную песком поверхность. Глаза его сами собой раскрываются ещё шире, и это ошарашенное выражение на его лице, вероятно, совершенно не нравится Канкуро – тот отступает на шаг и заводит руку за спину, готовый в любой момент выхватить свиток с марионеткой.

– Ли? – зовёт он, жестом приказывая остальным держаться на расстоянии, но тот молчит.

Знакомая до последней вибрации чакра – такая слабая, что оседает на кончиках пальцев лишь прозрачной пылью, – толкается ему в руку в безмолвном крике, и Ли падает на колени, вручную разрывая плотно спрессованный песок.

– Ли! – рявкает Канкуро нервно, и тень от его фигуры падает на того сверху. – Мужик, что ты?..

Закончить он не успевает – сфера под руками Ли рассыпается, как всегда рассыпается Броня, стоит Ли коснуться Гаары, и под песчаной скорлупой Ли видит…

– Пап? – зовёт Метал хрипло, и в груди у Ли обрывается: будто его бедное сердце на самом деле падает в раскалённый песок под его коленями невразумительной массой гнилых внутренностей.

Голос у Метала сиплый и еле слышный – как после долгого плача, – а когда он протягивает к Ли дрожащую руку, на его щеках и предплечье вдруг появляются характерные трещины – Ли прекрасно знаком с ними. Песчаная Броня, лежащая на Метале второй кожей, теперь стремительно осыпается с него, открывая его настоящее – испуганное и заплаканное, – лицо. Ли с трудом сглатывает колючий комок в горле и хватает Метала за плечи, ныряя под свод разрушающейся сферы.

– Ты не ранен? – спрашивает он, стараясь держать голос под контролем, и быстро осматривает сына с ног до головы. – С тобой всё в порядке?

Метал лишь испуганно кивает – у него огромные стеклянные глаза, и его всего трясёт, будто в губительной лихорадке. Оставшийся песок сползает с него, и Ли видит, насколько его ребёнок на самом деле бледен. Он прижимает Метала к себе так крепко, будто хочет сломать ему все рёбра разом, и только тогда понимает, как сильно он на самом деле был испуган. В каком ужасе он был всё это время – и сколько ужаса его ещё ждёт впереди.

– Чёрт, – шипит Канкуро еле слышно, и его длинная тень накрывает рассыпавшуюся сферу траурным саваном. – Твою мать.

Сердце у Метала в груди стучит быстро, как у запыхавшейся кошки, а сам он испуганно всхлипывает и жмётся к Ли с таким упрямством, будто хочет растворится в нём, чтобы, должно быть, наконец оказаться в безопасности. Ли гладит его вдоль спины, пытаясь успокоить, но в груди у него снова изнуряюще холодеет. Что бы ни случилось с Гаарой, последнее, что он сделал, – это защитил Метала, и…

Ли совершенно не хочет думать об этом, но, несмотря ни на что, насильно заставляет себя формировать туманные образы в жестокие внятные мысли – он может врать собственным детям, чтобы уберечь их, но себя он обманывать не может.

Гаара защитил Метала – и, быть может, даже ценой собственной жизни.

Chapter 9: Гаара V

В этот раз ему, можно сказать, везёт – человек, раз за разом накладывающий на него эти отвратительные печати, смотрит на него сквозь маску достаточно долго, чтобы Гаара смог сфокусировать на нём плавающий взгляд. Это дорого ему обходится – человек поднимает руку, сжимает её в кулак и обрушивает его Гааре на скулу со всей силой. Его голова беспомощно мотается – кажется, ещё немного, и она вовсе слетит с его плеч.

– Лучше бы тебе вести себя хорошо, – шипит его надзиратель, и его голос глух из-за фильтра.

Он не кажется Гааре знакомым, но он и не доверяет самому себе в таком плачевном состоянии. Он не знает, что значит «вести себя хорошо», потому что за всё время, проведённое в этом холодном пустом беспамятстве, с ним так никто и не поговорил толком. Гаара не знает, сколько времени прошло, – час, день, месяц или целый год, – и даже не может подсчитать, сколько раз он просыпался. Ему кажется, что минули века с тех пор, как его пленили, но что-то осторожно подсказывает ему, что это попросту невозможно. Гаара растерянно думает, что пока он находится в сознании, ему нужно что-то делать, и поэтому каким-то чудом находит в себе жалкие силы, чтобы открыть рот.

– Что вам нужно? – спрашивает он, но от его вопроса остаётся лишь невнятная смесь звуков.

Надзиратель звонко бьёт его по другой стороне лица, но ленивее, чем в прошлый раз, – так, будто ему уже надоело.

– Закрой рот, – велит он озлобленно. – Иначе я выпущу тебе кишки.

Если бы ты мог, ты бы уже это сделал, думает Гаара – мысли кажутся вязкой смолой, растянутой между пальцами, – а сам открывает непослушный рот ещё раз.

– Что с Металом? – спрашивает он: вопрос неразборчивой смесью вздохов падает с его языка прямо на холодный пол.

Его надзиратель, уже сложивший руки для очередной печати, отчего-то решает к нему прислушаться, а потому вдруг останавливается и склоняет в сторону Гаары голову, показывая, что внимательно слушает. Тому кажется, что жилы на его шее со свистом лопаются, когда он повторяет свой вопрос.

– А, мальчишка? – переспрашивает надзиратель, и Гаара слышит сердитый смешок из глубины его фильтра. – Сдох, когда мы тебя поймали.

Гаара знает, что это неправда, потому что чувствует тот песок, что оставил на Метале, собственным затылком – в конце концов, это часть него самого. Человек перед ним не расскажет ему правды – по каким-то причинам ему просто нравится измываться над Гаарой. В диалоге с ним нет никакого смысла, поэтому Гаара закрывает глаза, и новая печать бросает его в очередную бездну.

В следующий раз он просыпается от невыносимого зуда в груди. Грохот цепей такой оглушительный, что Гаара вдруг понимает, – его пробуждение внезапно. Он очнулся раньше положенного времени, поэтому человек, запечатывающий его, дышит тяжелее обычного – он испуган. Гааре нет до него никакого дела – он вдруг понимает.

Сфера сломана.

Гаара слабо улыбается, когда грубый удар в солнечное сплетение бросает его в беспамятство быстрее, чем очередная печать. Та малая крупица чакры, что он оставил в песке вместе с Металом, работает подобно замку, и «ключ» Гаара отдал в руки лишь одному человеку.

Сломать сферу мог только Ли.

Chapter 10: Ли V

На скамье в глухой допросной Метал кажется игрушечным человечком по типу тех, что Канкуро время от времени делает малышам Суны на забаву, и у Ли сердце кровью обливается, когда он видит, как его ребёнок испуганно дрожит. Канкуро стоит рядом с ним плечом к плечу и держит его под спину то ли в жесте немой поддержки, то ли в желании удержать на месте в случае чего.

– Всё в порядке, – повторяет он в сотый раз, неотрывно смотря сквозь стекло на женщину в гражданском. – Она не навредит ему.

Ли знает, но от этого не легче. Ему просто хочется быть рядом с Металом, потому что тот нуждается в отце. Шинки, снова оставшийся в Резиденции один, тоже нуждается в отце, а Ли ничего не может для них сделать – пока что у них нет ни единой зацепки.

Из допросной Метала выводит та самая женщина в гражданском, имени которой Ли, к своему собственному стыду, даже не помнит, – держит Метала за руку и отпускает, когда тот, наконец, видит отца. В его медвежьих объятиях Метал кажется ещё меньше, чем есть на самом деле, – Ли поднимает его на руки, прижимая к себе, и целует в висок, благодарно кивая остановившейся рядом женщине. Та вежливо кланяется в ответ, сложив руки вместе, а затем Канкуро уводит её в один из рабочих кабинетов для последующего отчёта – Администрация Казекаге и все вспомогательные учреждения Суны теперь работают круглосуточно на износ до особого распоряжения.

– Всё в порядке? – спрашивает Ли тихо, качая Метала на руках, будто малыша. – Как ты себя чувствуешь?

Тот прижимается побелевшей щекой к плечу отца, и его маленькие пальцы впиваются тому в банлон так крепко, будто и в самом деле хотят выдрать из вещицы приличный кусок ткани.

– Я хочу спать, – говорит Метал севшим голосом, и Ли не может остановиться, когда снова и снова целует его в макушку.

– Конечно, – соглашается он, унося сына из гудящего муравейника поднятых на уши шиноби. – Я отнесу тебя.

В опустевшей Резиденции Ли смывает с выдохшегося Метала остатки песка, грязи и пота – тот сидит в холодной ванне, подтянув острые коленки к груди и уткнувшись в них белым от усталости и страха лицом. После Ли зовёт его на кухню, но Метал отказывается есть – он вял и безынициативен, поэтому Ли, стиснув челюсти от досады, заставляет его проглотить одну солдатскую пилюлю. Метал морщится от ужасного вкуса, но ничего не говорит – настолько он вымотан. Ему достаточно коснуться головой подушки, чтобы тут же уснуть, и Ли остаётся с ним, присев на край кровати в его комнате, – Гаара в своё время выделил им целое крыло в своей огромной Резиденции.

Во сне Метал задушено вздыхает и испуганно дёргается – Ли не знает достоверно, что ему снится, но может догадаться лишь по его взволнованному, хриплому сопению. Он перебирает сыну волосы и насвистывает коротенькие колыбельные себе под нос в надежде, что звук его голоса успокоит Метала, – так в конце концов и происходит, но лучше Ли не становится. Гаара всё ещё где-то там, неизвестно, в каком состоянии, а они до сих пор не знают даже, в какой стороне искать, – иначе бы Канкуро уже бил во все барабаны.

– Он в порядке? – вдруг слышит Ли со стороны двери и разве что не подпрыгивает на месте от неожиданности.

Шинки, не двигаясь, стоит в дверном проёме – тусклый свет из коридора обрисовывает его фигуру чёткими контрастными линиями, – и, судя по всему, вид встревоженного Ли заставляет его нервничать.

– Извините, – бурчит он сконфуженно. – Я не хотел вас напугать.

Ли качает головой и снова вплетает пальцы Металу в волосы.

– Всё в порядке, – уверяет он шёпотом, стараясь не потревожить спящего ребёнка. – Я просто… – Ли обрывает себя на полуслове, понимая, что в объяснениях нет никакого смысла, и лишь показывает кивком головы на Метала. – Он очень устал, но женщина, которая…

Ли стыдливо мнётся, потому что так и не узнал её имени, и тогда Шинки складывает руки за спиной – тем же лаконичным жестом, каким это всегда делает Гаара. В груди у Ли болезненно ноет.

– Госпожа Цукико, вероятно. Обычно она работает с детьми в подобных ситуациях, – Шинки пожимает плечами. – У неё шрам на левой щеке.

– Точно, госпожа Цукико, – Ли кивает ему с благодарностью. – Канкуро спрашивал её после, и она сказала, что с Металом всё в порядке, просто он очень испуган, – Ли бессознательно гладит сына по голове, и расстроенно хмурится, разглядывая клубы сумерек у Шинки под ногами. – И что он винит себя в том, что не смог защитить Гаару.

Когда он поднимает взгляд, то видит, как Шинки смотрит прямо на Метала, – это внимательный взгляд, пронизывающий, въедливый. Таким взглядом Шинки смотрел на всех них по первости – за глаза Канкуро называл его зверёнышем и однажды получил за это великолепный нагоняй от Темари. В конце концов, Шинки был – и есть, – всего лишь ребёнком. Дети невероятно хрупки, думает Ли, держа ладонь у Метала на спине, и наклоняет голову, вглядываясь Шинки в лицо.

– Ты злишься на него? – спрашивает он тихо, и Шинки удивлённо моргает, сам собой сжимая руки в кулаки.

– За что? – не понимает он.

Или только делает вид, что не понимает, – Ли в любом случае здесь не для того, чтобы выводить его на чистую воду. Любая из его эмоций будет нормальна – в конце концов, он не знает, где его отец.

– За то, что он нашёлся, а Гаара – нет, – поясняет Ли и смотрит, как решительно Шинки поджимает губы.

Обычно он анализирует всё тщательным образом – бывает, даже просит время, чтобы подумать, – но в этот раз не колеблется.

– Нет, – говорит он твёрдо и обиженно хмурится: непривычное выражение для его всегда не по-детски сосредоточенного лица. – Почему вы так решили?

В его голосе Ли тоже слышит обиду, и потому поднимает ладони к лицу.

– Я не хотел тебя задеть, – признаётся он, и по лицу Шинки видно, что тот нисколько не сомневается в чужой искренности. – Прости, если так вышло, – Ли вглядывается в него так пристально, будто надеется, что все его тревоги улетучатся сами собой просто от слишком настойчивого взгляда. Это не работает, к сожалению. – Как ты сам?

Шинки опускает голову, изучая ступеньку порога у собственных ног. С ним нет вороха его песка, и Ли понятия не имеет, где именно он оставил его на этот раз, – в пределах Резиденции Шинки по большей части чувствует себя в достаточной безопасности. Он долго молчит, разглядывая в мутных сумерках что-то, одному ему известное, а потом беспомощно пожимает плечами – как самый настоящий ребёнок.

– Нормально, – говорит он и тяжело хмурится, отчего-то, видимо, неудовлетворённый собственным ответом. – Я просто… – он останавливается на полуслове, и Ли ужасно жаль, что он не говорит больше: не потому, что не хочет, а потому, что не может. Что-то вертится у него на кончике языка, рвётся прямо в укромную темноту между ними, но так и остаётся лишь беспокойной неоформленной мыслью на той стороне голосовых связок. – Ничего, – Шинки еле слышно вздыхает сквозь стиснутые челюсти, кивком головы показывая на спящего Метала. – Я рад, что он в порядке.

Ли очень хочет прижать Шинки к себе – просто, чтобы дать ему понять, что он не один. Он снова протягивает ему руку, и хотя прекрасно знает, что Шинки не возьмёт её, всё равно пытается.

– Хочешь спать сегодня с Металом? – спрашивает он, заранее понимая, какой ответ получит, но не останавливается.

В таких вопросах, он знает, главное, не ответ – главное, уделённое внимание. Шинки привычно качает головой, хотя в этот раз Ли видит, что он колеблется.

– Нет, – отзывается он, тушуясь. – Не хочу вас стеснять.

– Я могу поспать в кресле, – возражает Ли, но Шинки непреклонен: в этом он похож на Ли и Гаару одновременно.

– Не надо, – он снова хмурится, отводя взгляд в сторону. – Думаю, что сегодня ночью я хочу побыть один.

Ли не нравится такой поворот событий, но он не спорит – в конце концов, комната Шинки совсем рядом. Если что-то и в самом деле произойдет, Ли услышит.

– С тобой всё будет в порядке? – спрашивает он прежде, чем отпустить Шинки, и тот кивает с нехарактерной для ребёнка взрослой уверенностью.

– Да, – он поджимает губы. – Вам не нужно волноваться ещё и за меня.

Ли грустно улыбается.

– Я всегда буду за тебя волноваться, – обещает он и кивает, когда Шинки вежливо склоняет голову в его сторону. – Добрых снов.

Шинки уходит к себе, и Ли снова остаётся один на один с собственными тревогами. Метал под его ладонью нервно дёргается, и Ли сползает к нему, чтобы обнять его со спины. Ожидание кажется ему невыносимым, но сейчас всё, на что он способен, – это ждать.

Ли ненавидит себя за это.

Chapter 11: Гаара VI

В этот раз его будят намеренно – Гааре тщедушно кажется, будто мгновение назад он неосторожно проглотил Чидори, и теперь оно искрится прямо в его сухом от жажды и изнурения горле. Эту боль он знает хорошо.

– Просыпайся, – сопит человек, хватая его за локоть.

Гаара не знает, тот же это человек, что приходил запечатывать его в прошлый раз, или какой-то другой, потому что для него они все разговаривают и ведут себя совершенно одинаково. Он пытался найти в них различия, но каждый раз у него было слишком мало времени, чтобы сосредоточиться, так что эта загадка так и остаётся нерешённой.

– Давай, садись, – велит ему человек в респираторе и действительно сажает его на какую-то жёсткую скамью. – Тебя хочет видеть Мастер, так что сделай вид, что тебя всё устраивает.

Голос под маской кажется елейным – Гаара мог бы оценить его, но он занят тем, что пытается понять, что находится под его спиной: спинка скамьи или стена из песчаника. Пахнет раскалённым за день песком, хотя в месте, где его держат, довольно холодно, – судя по всему, они всё ещё в пустыне. Быть может, в одном из старых заброшенных фортов или в подземном убежище, но всё ещё достаточно близко к поверхности. Это все умозаключения, на которые его хватает, – надзиратель бьёт его по истерзанным щекам наотмашь, чтобы, видимо, привести в некое подобие сознания, но с таким истощением и без малейшего проблеска чакры легче было бы сразу положить Гаару в гроб.

Пока его хлопают по ноющему лицу и остервенело трясут, как тряпичную куклу, Гаара слышит быстрый перестук шагов со стороны, и только тогда вдруг задаётся вопросом – кто такой этот Мастер, который хочет его видеть? И зачем ему нужно видеть Гаару? Мысли в голове вязкие и липкие, как жирные мухи, неуклюже попавшиеся в паутину. Канкуро однажды рассказал, что пробовал курительные травы страны Камня, и описал свои ощущения так же – контрастная рябь перед глазами, страшная слабость во всём теле и тягучий, словно патока, мыслительный процесс. Додумать Гаара не успевает, потому что ритмичные шаги стихают прямо рядом с ним, и он слышит тихий смешок откуда-то сбоку.

– Прекрасно, – тянет чужой голос, и надменные интонации в нём вдруг кажутся Гааре неуловимо знакомыми.

Где-то он его, должно быть, слышал, но он совершенно точно не помнит, где именно. Иногда ему кажется, что временами он забывает даже собственное имя.

– Мы не можем больше запечатывать его этой техникой , – сообщает кто-то сбоку.

Гаара не видит, кто именно, – он вообще ничего толком не видит. Рябь перед глазами перемешивает цвета и линии, а в ушах у него низко гудит – его неимоверно тошнит от этих интенсивных ощущений. Он думает о несчастной сестре в самые тяжёлые дни её естественного цикла и, кажется, начинает понимать причины и несправедливость её дурного настроения.

– Ещё несколько процессов, и мы просто убьём его, – подаёт голос кто-то третий: для Гаары они все звучат одинаково. – Вы же не для этого его похитили.

Для чего тогда, думает Гаара с любопытством, а сам подслеповато щурится, тщетно пытаясь сосредоточиться, – голова буквально раскалывается на части. Должно быть, именно так люди чувствуют себя наутро после грандиозной попойки. Гаара не знает, как чувствуют себя люди после грандиозных попоек, потому что он почти не пьёт. Ли же не пьёт никогда по причинам национальной безопасности, но есть ещё Канкуро, и Гаара думает, что обязательно спросит его об этом из чистого любопытства, когда… Он осекается в своём бессвязном потоке мыслей, когда думает о Ли и Канкуро. В груди у него болезненно зудит, и он пытается поднять каменную руку, чтобы расчесать этот тлеющий очаг под рёбрами. Ничего у него, само собой, не выходит – он даже пальцем пошевелить не может.

– Рот закрой, – велит тот, первый, с этой неуловимо знакомой надменной интонацией. – Его нельзя держать в сознании.

– Мы можем попробовать держать его без чакры, но не с этой техникой, – возражает кто-то, и человек с надменным голосом шикает на него.

– Нет, – судя по тону, он скалится. – Его нельзя держать в сознании.

– Слушайте, в нём уже давно нет Зверя, – заявляет кто-то чересчур наглый: этот голос Гааре импонирует. – Он не может быть настолько сильным.

Гаара слышит, как кто-то весело цокает языком, – а это веселье ему не нравится.

– Не Шукаку давал ему силы, когда он годами выкашивал население Суны на своё усмотрение, – кто-то сплёвывает Гааре под ноги, и тот мысленно морщится. – Ему ни в коем случае нельзя думать.

Тут неизвестный ему человек всё же прав – Гаара и в самом деле готов думать обо всём на свете. Часто из этого даже получаются приличные вещи.

– Тогда дайте нам другую технику, – требует кто-то по-детски обиженным тоном. – Если он сдохнет, вы в первую очередь обвините в этом нас.

– Само собой, – надменно фыркает тот, кто говорил первым. – Заставьте его спать, – велит он, и Гаара слышит два шага, отмеряющих расстояние до него. – Я принесу вам новую технику.

Чужое присутствие ощущается дуновением ветра на холодных щеках и удушающим запахом сандала – Гаара хмурится, когда кто-то хватает его за скулы, дёргая, как вздумается. Он никак не реагирует – в конце концов, за это время с ним обращались и хуже.

– Всегда хотел посмотреть, как ты выглядишь без своего песка, – говорит кто-то ему прямо в лицо, и Гааре вдруг кажется, что ему нечем дышать. – Такой же никчёмный человечишка, как и все остальные. Всего лишь букашка в моих руках, – чужие пальцы давят так сильно, будто человек перед ним собирается сломать ему скулы. – Никто за тобой не придёт, – продолжает он, смеясь Гааре в лицо. – Ты умрёшь так же жалко, как твой отец, и никто даже не будет знать, где искать твоё тело.

В висках тяжело стучит, когда этот человек, наконец, отпускает его – Гаара с трудом фокусирует взгляд вслед за его голосом, но не видит ничего кроме холщовой накидки и глухой маски под капюшоном. Человек, что разговаривает столь надменно, изо всех сил пытается скрыть от него своё лицо и свой голос, потому что…

Гаара хрипло кашляет вместо того, чтобы рассмеяться во всё горло, когда кто-то грубо сталкивает его обратно на холодный пол, – всё просто.

Гаара знает этого человека.

Chapter 12: Ли VI

Канкуро выглядит белее мела – даже сложный узор его лица не придаёт ему свежести. Он не спал всю ночь и только-только вернулся с внеочередного заседания Совета – Ли сует ему в руки чашку крепкого кофе и закрывает плотные жалюзи на кухне, когда Канкуро угрюмо морщится на полуденное солнце.

– Больше всего меня настораживает, – продолжает он, когда перестаёт ругать каждого, с кем сидел сегодня с утра бок о бок за одним столом, – что половина Совета посмела не явиться на заседание, – он качает головой и неуклюже промахивается мимо чашки. – Баки был в бешенстве.

– Я думаю, злее всех там был ты, – Ли вкладывает ему в ладонь печенье, и Канкуро хмыкает чуть более добродушно.

– Ну, я постарался изо всех сил, – причитает он. – Была бы здесь Темари, Зал Советов пришлось бы собирать по кирпичикам, священное там место или нет.

Он тяжело вздыхает, разглядывая своё отражение в чашке, и Ли складывает руки на груди, опираясь бедром о столешницу у раковины.

– Ты ей так и не позвонил?

Канкуро сверлит его угрюмым взглядом исподлобья – будто решает, записывать его в список потенциальных врагов сейчас или отложить до вечера.

– Чтобы что? – спрашивает он глухо и агрессивно вгрызается в несчастное печенье. – Чтобы она себе там места не находила? Или чтобы принеслась сюда на всех парах, бросив семью и все свои дела?

– Она его сестра, – возражает Ли, но Канкуро его не слушает.

– А я его брат. А ты, – он показывает печеньем на Ли, – его муж. А они, – и кивает головой на верхний этаж, – его дети, – Канкуро с размаху запихивает печенье в рот. – И я уверен, что все мы сегодня ночью не спали.

Он угрожающе давится и тут же угрожающе закашливается – Ли предусмотрительно стучит его по спине, хотя готов выскочить за семейным ирьёнином в любой момент. Помирать Канкуро, правда, не собирается: у него как минимум есть ценное мнение, а как максимум – не менее ценные планы. Откашлявшись, он пристально щурится на Ли прямо поверх чашки.

– Если ты в обход меня решишь ей доложить, я не посмотрю на то, что Гаара любит тебя без памяти, – Канкуро тычет в него пальцем. – Ясно тебе?

Ли поднимает открытые ладони к лицу в примирительном жесте – напоминать, что в случае подобного радиомолчания Темари уничтожит их обоих, как только узнает обо всём, он не собирается. Если Канкуро и в самом деле хочет оказаться в гробу в столь юном возрасте и столь изощрённым способом – да кто Ли, в самом деле, такой, чтобы его отговаривать.

– К слову, – Канкуро наспех разбирается со всем своим скудным завтраком и снова обращается к Ли: на этот раз без претензионных жестов. – Я не просто так не пустил тебя с утра в пустыню, – он плотно смыкает губы, когда Ли вскидывает бровь в немом вопросе. – Мне нужно, чтобы ты возглавил отряд.

Ли подбирается – утром он собирался присоединиться к поисковым группам, оставив Шинки присматривать за Металом, но Канкуро велел ему молча ждать в Резиденции. Ли начал было с ним спорить прямо посреди коридора перед Залом Советов, испугав осунувшуюся Мацури, но Канкуро вдруг с неожиданной для него силой схватил Ли за плечи и, воровато оглянувшись по сторонам, покачал головой.

– Просто сделай так, как я велю.

Ли знает, чем грозит пропажа Казекаге, – политическим склоками, борьбой за власть, попытками перетянуть одеяло на себя или навлечь на Суну беду извне. Совету легче заткнуть дыру в капающем кране, чем искать настоящую причину протечки, – в конце концов, Гаара уже пропадал. Чёрт, он даже умирал за Суну и её жителей, а им легче принять за факт возможность, что он мёртв, и выбрать нового Каге – так эта система и работает. Ли ничего не может с собой поделать – он ненавидит людей, что раз за разом делают Гааре больно, когда тот старается изо всех сил.

Это просто нечестно.

– Эксперты уже вдоль и поперёк исследовали тела, а также места, где мы нашли отряд АНБУ, а ты – Метала, – Канкуро качает головой, отталкивая от себя пустую чашку. – У них есть для нас примерные направления для поиска, но они… – он качает головой, и Ли весь обращается в слух. – Там ничего нет. Это пустынные места: без городов, селений, защитных укреплений, фортов, подземных источников и оазисов. Если Гаару действительно похитили, им нужно держать его где-то, – Канкуро пожимает плечами. – Уж вряд ли они стали бы держать его в палатке посреди пустыни.

Ли думал об этом – о том, зачем кому бы то ни было снова похищать Гаару. Причин более чем достаточно, но все они на самом деле всего лишь бесполезная попытка отвлечься от самой страшной мысли – мысли о том, что Гаару не похитили, а уже…

– Не думай об этом, – велит Канкуро, и Ли заторможенно моргает. – Мы найдём его, – лицо его становится жёстким, будто разрисованная фарфоровая маска. – Слышишь?

Ли стискивает кулаки до ноющей боли в костяшках, когда решительно кивает ему в ответ, – конечно, думает он, сцепив зубы.

Они обязательно найдут Гаару.

Chapter 13: Гаара VII

– Как думаешь, он что-нибудь понимает? – слышит Гаара, когда просыпается.

Глаз он не открывает – и потому, что не хочет выдать себя, и потому, что, скорее всего, не сможет этого сделать. Тело больше не кажется одним удушливо пульсирующим синяком, а в голове непривычно ясно – будто кто-то дал ему волшебную микстуру от головокружения. Вероятно, та отвратительная запечатывающая техника вводила его в подобное состояние – чтобы он не мог толком думать. Ну, попытка была прекрасная – в конце концов, он ведь действительно не мог.

– Он? – кто-то пинает Гаару в живот, и тот не охает только потому, что от голода и истощения у него нет сил. – Да он спит десятым сном. Или ты, что? – слышит Гаара тяжёлое сопение через маску респиратора. – Не доверяешь моим способностям?

– Делать мне больше нечего, – фыркает второй, и Гаара слышит звон цепей: этот звук ему закономерно не нравится. – Я просто подумал, что нам не следует заговариваться при нём.

– Так молчи тогда, – ворчит первый, и Гаара слышит приближающиеся шаги. – Давай, его надо подвесить.

Чудесно, думает Гаара, когда его грубо хватают под руки, – он даже не притворяется крепко спящим, потому что сил показать, что он пришёл в сознание, у него всё равно нет. Думается при этом в разы лучше, хотя всё ещё ощутимо тяжело – должно быть, сказывается сильное истощение.

– Ну и тяжёлый он, – ворчит тот, что заговорил первым: его голос кажется более низким. Теперь Гаара может их различать, даже несмотря на глухие маски, прижатые к лицам его надзирателей. – А выглядит таким тощим.

– Ты не видел, какую дуру с песком он таскал, когда был ребёнком? Я всё надеялся, что он под ней сломается, а он теперь уважаемым человеком стал, – щерится тот, что, судя по разговору, усыпил Гаару в прошлый раз. – Тащи давай и рот закрой.

Гаару действительно тащат – прямо по голому полу, через все выемки, сколы и другие неровности. Из одежды на нём остались только рваные штаны и льняная рубашка, так что каждую выбоину Гаара буквально ощупывает собственной спиной – слишком много новых ощущений для человека, что всю жизнь прячет себя под Бронёй.

– Если бы он был в сознании, он не был бы таким тяжёлым, – снова причитает тот, первый. – Он как мешок с трупом.

– Так он и есть труп, ты же сам понимаешь. Как только Мастер наиграется, он сразу же прихлопнет вертлявого ублюдка, – с ожесточением выплёвывает второй. – Если бы не его мелочное желание поиздеваться напоследок, мы убили бы его прямо там, посреди пустыни – ещё и вместе с мальчишкой, будь он неладен.

Гаара чувствует, как на руки падают, вероятно, кандалы. Это больно, но он прилежно молчит – в конце концов, прямо рядом с ним организуется весьма интересная беседа. Значит, навредить Металу они не смогли – это хорошо. Ли уже нашёл его, Гаара знает – по крайней мере, мысль, что Метал теперь в безопасности, придаёт ему чуть больше сил, чтобы не сойти с ума.

– У Мастера какая-то горькая обида на него, – первый, судя по всему, опускается на колени перед Гаарой и смотрит ему прямо в лицо.

Тот слышит, как второй фыркает.

– У половины Суны горькая обида на него, – напоминает он с насмешкой, и Гаару тошнит, как тошнит каждый раз, когда он вспоминает, сколько ужаса и боли причинил людям, которых теперь защищает ценой собственной жизни. – Хватит языком молоть, вдруг он слушает!

В повисшей тишине Гаара отчётливо чует негодование.

– Ты же сказал, что твоей технике можно доверять! – возмущается первый.

– Доверяй, но проверяй, – хмыкает второй с издёвкой, и кто-то из них наотмашь бьёт Гаару по лицу.

Тот не реагирует, хотя щека полыхает огнём, – только по инерции склоняет голову на бок от удара. Первый сдавленно хмыкает, а затем Гаара слышит, как дребезжат цепи, – тем неприятным вибрирующим звуком, когда их протаскивают через катушки. Вслед за этим звуком Гаара чувствует, как его волочат по полу, – он бьётся лопаткой о выступ, его спускают, вероятнее всего, по ступеням, а затем цепи, вонзившиеся ему в запястья свинцовыми оковами, вздёргивают его вверх. Плечи кажутся ему деревянными, когда он виснет ничком в этом неизвестном пустом пространстве, – боль такая сильная, что глаза слезятся сами собой.

– Отлично, – первый отряхивает руки. – Мастер умеет выбирать техники.

– Ага, умеет, – отвечает второй, и Гаара понимает, что уже не раз слышал его голос. – Я уже задолбался накладывать на него ту дурацкую печать. Ты бы знал, сколько сил она жрёт, – ворчит он сквозь респиратор, и Гаара отчётливо слышит приглушённый шорох снимаемой накидки. – В последний раз я и впрямь испугался, что он сейчас помрёт, – человек явно скалится, – а я отвечай потом.

– Справились, и ладно, – отзывается первый и дёргает цепи, должно быть, проверяя прочность: плечо у Гаары буквально трещит от боли. – Держит вроде хорошо.

– Пусть повесит, – второй радостно усмехается. – Зови остальных, будем в формулах разбираться.

– Так точно.

После Гаара слышит быстрые шаги и гулкий стук закрываемых дверей. Оставшийся человек, судя по размеренным звукам его шагов, с любопытством ходит вокруг него кругами, а когда, наконец, застывает прямо перед ним, Гаара вдруг чувствует, как тяжелеет его голова.

– Ещё рано просыпаться, – воркует его надзиратель, прикладывая пальцы к его взмокшим вискам, и Гаара снова стремительно погружается в беспокойный сон.

Что ж, по крайней мере этот сеанс оказался интереснее прочих.

Chapter 14: Ли VII

Гаара лежит в зелёной траве, абсолютно неподвижный, а Наруто кричит, словно полоумный, на пожилую женщину, лица которой Ли никак не может рассмотреть. Каждая морщина на коже старейшины Чиё всю жизнь стояла у Ли перед глазами, а теперь он даже не может вспомнить, какого цвета были её волосы. Быть может, они были седыми? Он отвлекается от неё, когда снова смотрит на лежащего Гаару, – тот мёртв, понимает вдруг Ли.

Гаара мёртв, а Ли даже не знает, как он умер.

Снова.

Ли вскакивает, как от толчка, – в пустой спальне так темно, что не видно даже вытянутой перед собой руки. Он на ощупь находит выключатель маленькой лампы на прикроватной тумбочке, и тусклый свет бьёт ему прямо в беззащитные глаза. Ли не морщится – привык, – и устало опускается обратно на застеленную кровать. Небо за окном ещё тёмное, а значит, он проспал не так уж и долго – быть может, полчаса или час. Утром ему выступать с элитным отрядом по поручению Канкуро, а он даже не может сомкнуть глаз перед столь серьёзной миссией – какая безответственность.

Ли разворачивается на спину и раскидывает руки в стороны – под ладонь попадается холодная подушка, и Ли с сожалением смотрит на пустую половину кровати. Было время, когда Гаара вообще не спал, потому что Зверь внутри него раз за разом обещал ему ночные кошмары наяву, если Гаара посмеет хоть на мгновение сомкнуть глаза, но после извлечения Шукаку сон буквально стал его спортивным хобби. Канкуро рассказывал, что в первые полгода Гаара только и делал, что спал, – в кровати, у кровати, на спинке дивана в гостиной, на столах в теплице, в кресле посреди кабинета и даже, предусмотрительно прикрыв глаза шляпой, на заседаниях Совета, от чего Канкуро пребывал в перманентном восторге. Гаара спал так много и так часто, будто пытался выспаться за все бессонные годы, которые вынужден был прожить, и Ли тоже не раз заставал его спящим прямо посреди горшков в его личных теплицах. Ли грустно улыбается, когда разворачивается на бок и вжимается лицом в чужую подушку, – она всё ещё пахнет Гаарой, и в груди у Ли снова и снова болезненно ноет.

Он не успевает подумать о чём-то ещё, тревожном или, наоборот, отстранённом, потому что вдруг слышит приглушённый грохот откуда-то из коридора. За дверью Ли оказывается в мгновение ока и по пути к источнику звука заглядывает к Металу – тот целый день таскался за Ли тихой тенью, а в промежутках отвлекал Шинки от учёбы. С шоком, вызванным минувшими событиями, Метал справился, а вот с волнением – нет, и оно переросло в желание раз за разом проверять, все ли из его близких на месте и не пропал ли кто-нибудь ещё. Шинки его паранойю не поддержал, но и не оттолкнул – к хождениям по кругу, само собой, не присоединялся, но спускался на кухню каждый раз, когда Метал звал его, и Ли, видя облегчение на лице сына, был ему за это благодарен.

Напереживавшись за день по самое горло, Метал спит так крепко, что его, наверное, не разбудишь даже из пушки, – он лежит на животе, подмяв под себя и одеяло, и свою плюшевую черепашку с идеально ровными кругами вокруг вышитых глаз, и лишь изредка беспокойно вздрагивает во сне. Ли прикрывает дверь в его комнату, оставляя небольшую щель, и пробирается дальше, к спальне Шинки – оказывается, что в ней-то, собственно, всё и дело.

На полу перед Шинки лежит небрежно брошенный стеллаж – он небольшой, поэтому шума от него получилось не так много, как получилось бы от старого добротного книжного шкафа, стоящего у Гаары в кабинете, например. Часть полок сломалась при падении, и теперь пыльные книги и облезлые свитки, которые Шинки с большим интересом берёт из архивов и библиотеки для чтения, валяются по всей бамбуковой дорожке перед кроватью, вывернутые страницами вверх или раскатанные хрупким пергаментом во все стороны. Вместе с бумагой на полу лежат и осколки глиняной фигурки – она всегда стояла на одной из нижних полок. Ли смотрит на этот бедлам, вскинув брови в немом вопросе, но Шинки лишь качает головой – сна у него ни в одном глазу.

– Простите, – говорит он вежливо, – я не хотел вас разбудить, – и небрежно кивает на беспорядок у себя под ногами. – Я неосторожно задел шкаф, и он упал.

– Задел? – пробует Ли осторожно, и его вкрадчивый тон, лишённый даже намёка на укоризну, заставляет Шинки уткнуться взглядом в пол.

– Я его уронил, – признаётся он нехотя спустя несколько минут. – Специально.

На фоне тусклого света настольной лампы Шинки выглядит хрупкой птичьей фигурой с полыми костями – сломается, если неосторожно коснуться его. Ли с трудом сглатывает и кладет ладонь на дверной проём.

– Я могу войти?

Шинки медленно кивает, так и не поднимая на него взгляда, – то ли потому, что устал, то ли потому, что стыдится. На самом деле, стыдиться ему нечего – он всего лишь испуганный и расстроенный ребёнок, потерявший отца. Ли прекрасно его понимает.

Он спрашивает прежде, чем сесть на краешек заправленной кровати, и Шинки садится рядом с ним – не так далеко, чтобы показаться невежливым, но и не настолько близко, чтобы Ли мог легко до него дотянуться. Шинки очень чувствителен к своему личному пространству, и этим он тоже похож на Гаару.

– Расскажи мне, зачем ты это сделал, – просит Ли, когда Шинки вдумчиво складывает руки на коленях. – Я не буду ругать тебя, это всего лишь вещи. Их можно починить, – Ли видит, как Шинки вздрагивает, смотря на разбросанные перед ними книги. – Если тебе есть, что сказать, я просто не хочу, чтобы ты держал это в себе.

– Отец держит, – возражает Шинки непреклонно. – И с ним ничего не случилось.

Ну, это достаточно громкое заявление, думает Ли отстранённо, а сам говорит:

– Он не держит, – и видит, как пытливо Шинки разглядывает его краем глаза. – По крайней мере, теперь.

Такой ответ того не устраивает – Ли заметил, что Шинки вообще бывает очень сложно угодить.

– А раньше?

Ли бросает на него настороженный взгляд. Гаара не любит говорить о прошлом – насколько больно он делал людям вокруг себя раньше, настолько же больно ему теперь от мысли, как много вреда он причинил, – но кто-то должен отвечать на вопросы. Ли решает не останавливаться на подробностях – в конце концов, дело совершенно не в них.

– У твоего отца было тяжёлое детство, – пробует Ли в надежде, что эта короткая дежурная фраза сделает своё дело, но Шинки не сводит с него пристального взгляда: в этой укромной, почти бархатной темноте он неуловимо похож на готового к манёвру ястреба. – Никто не научил его жить с его собственными эмоциями, и ему пришлось научиться этому самому. Получилось не сразу, но всё же получилось, потому что твой отец всеми силами пытается исправить то, что натворил, когда не знал, что ещё ему делать с его вынужденным одиночеством, – Ли замечает, как Шинки отводит хмурый взгляд, и пожимает плечами, показывая, что всё в порядке. – Я знаю, ты слышал об этом.

Ли и сам слышал тысячу и один слух о Гааре, как в границах Суны, так и далеко за её пределами – вместе с постом Казекаге Гаара получил должность главного героя целой пачки городских легенд и небылиц, поэтому люди, не знавшие и никогда его прежде не видевшие, до сих пор не могут понять, что из этого правда, а что всё-таки ложь.

– Отец никогда, – Шинки хмурится ещё больше, становясь похожим на Гаару так сильно, что в груди у Ли снова болит, – не рассказывал мне об этом.

Что ж, это не удивительно.

– И я не думаю, что расскажет, – признаётся Ли: ему хочется положить ладонь Шинки на плечо в жесте немой поддержки, но он видит, что сейчас не время. – Это не те вещи, которые хочешь рассказывать о себе людям.

Шинки думает какое-то время – тени рисуют на его чистом лице те же самые узоры, которые он старательно наносит на скулы каждый божий день. В конце концов он лишь тяжело вздыхает:

– Хорошо, – и качает головой, стискивая подрагивающие пальцы на коленях. – Но это не имеет никакого значения, потому что…

Шинки спотыкается, не в силах закончить, и Ли неохотно, но всё же заканчивает за него:

– Потому что его снова нет рядом?

Шинки вскидывается чересчур резким для него движением. Он выглядит так, будто его поймали на чём-то абсолютно страшном и строго запрещённом, и теперь он не знает, куда себя деть.

– Я просто… – выпаливает он, а затем морщится от досады на, должно быть, самого себя. – Отец пропал, – цедит он сквозь зубы. – Мы понятия не имеем, что с ним, а я веду себя как ребёнок.

Эти слова, сказанные столь серьёзным детским голосом, делают Ли нестерпимо больно – в конце концов и он, и Гаара считают, что дети должны оставаться детьми.

– Ты и есть ребёнок, – говорит он непреклонно, и столь непривычный для него тон мешает Шинки возмутиться лишний раз. – И твой отец делает всё, чтобы ты был всего лишь ребёнком, – Ли кладёт локти на колени, с трудом пытаясь подобрать правильные слова. Гаара всегда утверждает, что у него легко получается ладить с людьми, но на самом деле это отнимает просто львиную долю сил. – Его часто нет рядом, это правда, – Ли разминает кулак в попытке сосредоточиться, – но, как я говорил тебе ранее…

Он не успевает закончить – чёрный песок, блестящий в свете настольной лампы, вихрится вокруг острых щиколоток Шинки, а затем в мгновение ока окутывает его с ног до головы. Откуда только выполз?

– Я знаю! – рявкает он и тут же вздрагивает, судя по всему, испуганный количеством шума, который сам же и наделал. – Я знаю, – повторяет Шинки громким шёпотом, и песок обнимает его за плечи. – Я просто…

Он опускает потухший взгляд, бездумно разглядывая собственные колени, и Ли кладёт ладонь на кровать, лишь обозначая собственное присутствие, – он здесь не для того, чтобы спугнуть ребёнка.

– Волнуешься за него и скучаешь по нему? – подсказывает он просто, и Шинки смотрит на него украдкой, пряча лицо в ворохе своего песка.

– Да, – говорит он наконец, и голос его срывается. – Что будет, если он не вернётся? – Шинки разворачивается к Ли всем телом, и песок на его плечах щерится иглами. – Что будет, если вы так его и не найдёте?

Ли не раз задавал себе этот вопрос – прошли всего лишь сутки, а ему кажется, что он засыпает с этой мыслью и просыпается с ней же уже целые годы. Это отвратительное ощущение – оно заставляет опускать руки в отчаянии, но Гай-сенсей никогда не учил Ли сдаваться, и он не может позволить себе сломаться.

Он опускается с кровати на пол одним быстрым движением. Песок у Шинки на плечах щерится иглами и беспокоится, трепеща рябью, но сам Шинки будто не ожидает от Ли подобной прыти – на его бледном лице, чистом от краски, застывает настороженное выражение. Ли садится перед ним на колени и кладёт ладони по обе стороны от него, чтобы тщедушно спрятать в кольцо собственных рук от целого мира. Он знает, что это невозможно, – но он хотя бы попытается.

– Я обязательно найду его, Шинки, – обещает Ли с такой упрямой уверенностью, что её, наверное, можно есть ложкой, как воздушное желе. – Я верну его тебе и Металу, и всем остальным, кто с нетерпением ждёт его возвращения. Всё будет хорошо, – он заглядывает Шинки прямо в глаза и видит в них всего лишь испуганного ребёнка. – Ты мне веришь?

В этот раз Шинки не колеблется.

– Да, – говорит он тихо, не отрывая от Ли взгляда, полного затаённой надежды. – Вам я всегда верю.

Ли широко улыбается ему в ответ – Шинки на мгновение морщится, как если бы что-то вдруг ослепило его, и Ли склоняет перед ним голову вежливым жестом.

– Я рад, – признаётся он, стараясь не нарушить границ больше, чем Шинки ему уже позволил. – Мне остаться с тобой сегодня?

Шинки отводит взгляд так, будто ему неловко отвечать, – как если бы он очень хотел, но по каким-то причинам не мог себе позволить. Ли терпеливо ждёт, когда он решит, но прежде, чем согласиться, Шинки неуклюже колеблется.

– Вы не хотите остаться с Металом? – спрашивает он осторожно, рассеянно смотря на разбросанные перед ними книги и свитки. – Ему иногда снятся кошмары.

Я понадоблюсь Металу завтра утром, а тебе я нужен прямо сейчас, думает Ли, смотря, как Шинки хмурится в ожидании ответа, но вслух говорит:

– Если что-то будет не так, я услышу, – он ободряюще улыбается. – И его сейчас даже за уши из кровати не вытащишь.

Шинки кивает, соглашаясь с ним, – он прекрасно знает, как крепко Метал умеет спать.

– Хорошо, – он снова смотрит на Ли своим въедливым взглядом, слишком взрослым для ребёнка. – Вы уйдёте утром?

Тот кивает.

– Выступаем перед рассветом, – Ли сосредоточенно поджимает губы, думая о том, как много нужно сделать и не сойти при этом с ума от перманентной тревоги и ядовитого чувства ложной надежды. – Нас ждёт много работы.

Шинки разглядывает его обеспокоенное лицо так внимательно, будто пытается найти в нём ответы на все свои так и незаданные вопросы.

– Я видел карты господина Канкуро, – признаётся он, коротким движением ладони снимая ворох песка с опущенных плеч. – Это большие области.

– Он говорит, что они пустые, – начинает Ли, но Шинки вдруг качает головой.

– Это не совсем так, – он поднимается на ноги и, обойдя Ли по дуге, садится посреди разбросанных книг и свитков. – Пустыня наводнена развалинами.

Шинки долго перебирает смятую и кое-где порванную бумагу, аккуратно складывая тома, что попадаются ему под руку, в ровные стопки, и на его серьёзном лице Ли видит затаённую досаду – теперь он злится на самого себя за несдержанность. Ли садится рядом с ним, смотря, как быстро Шинки сортирует тубусы свитков по группам, а затем раскрывает один из них – крупный и такой старый, что оба его стержня, когда-то расписанные витиеватыми узорами, давным-давно облезли, а пергамент между ними выцвел даже ещё раньше, вероятно, истлев под агрессивным пустынным солнцем. Ли не сразу понимает, что на рисовом пергаменте есть линии и подписи, – приходится хорошо присмотреться, чтобы увидеть хотя бы намёк на них. Шинки берёт со стола лампу – песок заботливо вкладывает её корпус ему в ладонь, – и ведёт пальцем вдоль еле заметных отметок.

– Это песчаный бассейн к западу от тех мест, где вы нашли Метала, – говорит Шинки, сосредоточенно щурясь. – Когда-то эта территория была заселена одной из древних цивилизаций уже после того, как океан в этой области высох и оставил после себя лишь голую пустыню, – он останавливает палец в месте, где Ли с большим трудом может разглядеть небольшие фигуры, похожие на слитые треугольники с общим основанием. – Это их города – столица и другие поселения. Конечно, они давно ушли под дюны, и их больше нет на картах.

Ли хмурится, жестом прося Шинки убрать руку, – он знает эти территории, потому что однажды Гаара водил его туда. Под высоким звёздным небом, накрывшим их чёрным куполом, не было совершенно ничего – только звенящая пустота пустыни и они двое посреди бесконечных песков.

– Сколько лет этим картам? – спрашивает Ли, смотря, как Шинки пожимает плечами.

– Сотни или даже тысячи, – он хмурится, кончиком пальца обводя острый край одного из стержней. – Исторические справки об этом времени довольно скудные.

– Ты нашёл их в архиве?

Шинки сосредоточенно кивает.

– Они никому не нужны, кроме старых архивариусов, – говорит он с очень детской обидой на вещи, которые не может контролировать, и Ли не сдерживает улыбки.

– Ты у них на хорошем счету, – смеётся он, и Шинки несколько сконфуженно смотрит в сторону упавшего шкафа.

– Не говорите им, что я испортил некоторые из их книг, – просит он уязвлённо. – Я приведу их в порядок.

Ли делает такой жест, будто закрывает рот на молнию.

– Слово настоящего шиноби, – обещает он, смотря, как Шинки благодарно кивает в ответ, и снова склоняется над картами. – Даже если когда-то здесь и были города, то теперь от них, вероятно, ничего не осталось, – Ли качает головой. – Гаара никогда не говорил, чтобы в этой области что-то было.

Его авторитетному мнению Ли доверяет – Гаара знает пустыню как свои пять пальцев, и если где-то под песком и в самом деле спала бы древняя крепость, он бы уже играючи вытащил её на поверхность, чтобы исследовать вдоль и поперёк на досуге. Он делал так ни раз и однажды даже взял Ли с собой в эту археологическую миссию – форту, что они разрыли, было больше пяти сотен лет, и он, замурованный в холодном подземном песчанике, прекрасно сохранился.

Шинки досадливо кивает.

– Возможно, так и есть, – соглашается он неохотно, сверля карту решительным взглядом. – Возможно, эти города были разрушены до основания ещё тогда, и теперь не осталось даже фундаментов, но если…

Он поджимает губы так, будто пугается собственного упрямства, и тогда Ли кладёт ладонь ему на плечо, мягко сжимая хрупкую кость в пальцах, – песок настороженно шелестит откуда-то из сумеречных углов, готовый в любой момент сломать Ли руку, но ничего не происходит. Шинки лишь уязвлённо вздрагивает под его ладонью.

– Я проверю для тебя, – улыбается Ли, и Шинки вскидывает к нему нерешительный взгляд. – Хорошо?

Плечо у Ли под ладонью вдруг рывком опадает – как если бы Шинки наконец сбросил с себя тот огромный неподъёмный камень, что таскал с собой всё это время. Голова его опускается, и Ли видит, как он безрезультатно морщится в попытке справиться с тем колючим комком, что наверняка застрял у него прямо в горле. Ли не торопит его – лишь гладит по плечу, готовый ждать столько, сколько потребуется.

– Спасибо, – выдавливает Шинки наконец, и, втихаря шмыгнув носом, украдкой осматривает беспорядок вокруг себя.

Ли понимает его без слов.

– Я помогу тебе, – улыбается он, поднимаясь на ноги. – Давай поставим всё на место.

Ночью Шинки беспокойно дёргается у Ли под ладонью – тот поглаживает его по спине сквозь сон, пытаясь показать, что он рядом, – а ранним утром, перед рассветом, Ли просыпается один. Из-за ещё тёмного, затянутого ночной дымкой горизонта лениво подглядывает самый первый из солнечных лучей, и Ли, умывшись холодной водой, спускается вниз. Шинки сидит за столом в обеденной зоне с книгой в руках – рядом с ним, подтянув колени к груди, клюёт носом Метал, обнимая плюшевую черепашку, а между ними стоят пустые тарелки, сложенные аккуратной стопкой, и чашки с чаем. Метал вздрагивает, когда слышит шаги сверху, – приоткрывает один глаз и улыбается, когда видит отца.

– Привет, пап, – зовёт он, и Ли целует его в макушку, кладя ладонь ему между лопаток.

– Всё в порядке? – уточняет он, кивая в сторону темноты за окном. – Ещё очень рано.

Метал шмыгает носом.

– Это я виноват, – ворчит он, стискивая несчастную черепашку в руках ещё крепче. – Меня разбудил кошмар, поэтому я пришёл к вам и увидел, что Шинки тоже не спит.

– Проснулся посреди ночи и не смог снова уснуть, – отзывается тот, даже не глядя на них, и переворачивает страницу.

Метал кивает.

– Мы решили, что посидим здесь вдвоём, – он пожимает плечами. – Шинки читает мне про древних людей.

– Да? – Ли треплет волосы у Метала на макушке, и тот забавно морщит нос, пытаясь пригладить их обратно. – И как поживают древние люди?

– Изобретают колесо и больше никогда не ходят пешком, – Шинки показывает на рисунок в книге, и Метал кивает со знанием дела.

– Моя любимая часть, – он вскидывает к Ли голову. – Ты уже уходишь?

Шинки тоже отрывает взгляд от книги, и теперь они пялятся на него вдвоём – в чужих глазах Ли видит хрупкую надежду, искреннее волнение и страх перед неизвестностью. Он садится между ними на колено и берёт их обоих за руки – Метал тут же впивается в его ладонь с такой силой, что даже Ли становится больно, а Шинки лишь чуть сжимает пальцы, чтобы обозначить своё присутствие.

– Присмотрите друг за другом, пока меня не будет, хорошо? – просит он, поглаживая костяшки их кистей большими пальцами, и Шинки решительно кивает, показывая, что с ним они не пропадут.

Что ж, это правда, думает Ли, улыбаясь.

– Я буду по тебе скучать! – сообщает Метал громким шёпотом и хватает отца поперёк туловища, вжимаясь лицом в его солнечное сплетение.

– Я постараюсь вернуться как можно быстрее, – обещает Ли, целуя сына в лоб, когда тот вскидывает к нему голову. – Вместе с Гаарой.

Лицо у Метала становится совсем несчастным – он так сильно скучает по Гааре и так сильно винит себя в том, чего никогда не смог бы сделать, что в груди у Ли болезненно стучит. Он хочет сказать Металу, что тот ни в чём не виноват, но слышит приглушённый грохот откуда-то с подвального этажа, где Канкуро несанкционированно организовал себе очередную мастерскую, как только его сестра вышла замуж и переехала в Коноху, и оборачивается на звук.

– За господином Канкуро тоже нужно присмотреть, – тянет Шинки, будто читая мысли Ли, и снова смотрит в книжку. – Он не спал две ночи подряд.

– Разве он не идёт с вами? – удивляется Метал, заглядывая Ли в лицо. – Я думал, вы пойдёте вместе.

– Он должен остаться, чтобы руководить Суной, пока Гаары нет на месте, – отзывается тот, и Метал хмурится с таким видом, будто не понимает, как такое вообще возможно.

– Но Гаара его брат, – он качает головой и смотрит прямо на Шинки: тому приходится оторваться от текста под таким пристальным взглядом. – Если бы ты пропал, и я не смог бы пойти тебя искать, я бы чувствовал себя ужасно.

Шинки настороженно поджимает губы – Ли знает, что он тронут, но видит, что Шинки пока не понимает, как вести себя с такой открытой искренностью.

– Поэтому не бросайте его, ладно? – улыбается Ли и снова целует Метала в лоб. – Ему нужна ваша поддержка.

Шинки вновь кивает, опуская взгляд в книгу, а Метал лихо вскидывает ладонь к виску – по крайней мере, несмотря ни на что, в них обоих ключом бьёт целая жизнь.

Это всё, чего Ли хочет от них на самом деле.

Chapter 15: Гаара VIII

В этот раз ему приходится проснуться из-за ужасной, истязающей боли. За последние пробуждения Гаара узнал о боли всё, что не мог прочитать в книгах, и теперь точно знает, что эта – самая отвратительная из них. Он открывает рот, чтобы закричать, но из горла не рождается ни единого звука – язык такой сухой, что хочется его откусить, но у Гаары нет сил, чтобы сжать сведённые болезненной судорогой челюсти.

– Что-то мы не то делаем, – слышит он приглушённый голос и узнаёт его: это человек, который погружал его в сон. – Он разве должен так корчиться?

– Тебе жалко, что ли? – спрашивает второй голос, и его Гаара тоже слышал в прошлый раз. – Пусть помучается.

– Да я-то не против, – огрызается первый. – Проблема в том, что если мы оступимся хоть в одном месте, он очень быстро и благополучно сдохнет. Лично мне, знаете ли, не жалко, – тишина вдруг становится почти торжественной. – Но кто будет отвечать перед Мастером?

– Мастер мог бы наложить такую сложную печать и сам, – ворчит кто-то, кого Гаара осознанно слышит впервые: это третий голос в его коллекции.

– У Мастера много дел, – возражает четвёртый голос: по-видимому, женский. – Ты что, не можешь справиться даже с такой работой?

– Закрой рот, – рычит третий, и, вероятно, из-за респиратора звук выходит бурлящим. – Ты сама вчера прекрасно облажалась, когда напоролась на песочный шип.

– Я не знала, что эта сфера так может! – шипит женщина рассерженно. – Если вы за минувшие сутки без моего ведома прошли курсы «Сто тридцать пять защитных техник Песчаного Гаары, и что с ними делать, чтобы не сдохнуть», то могли бы и поделиться!

Тишина на мгновение становится неловкой.

– Да кто этого не знает-то, – бурчит третий, видимо, царапая затылок под ремнём маски. – Все мы видели, как он в эту скорлупу прячется, и что бывает с теми, кто имеет глупость её тронуть.

– Я не видела, – упрямится женщина. – И вы мне не сказали, – обвиняет она. – Вы понимаете, что успех операции зависит от слаженности и информированности всех членов команды?

– Может, тебе ещё рассказать, что вода обычно мокрая, трава летом зеленая, а солнце всё-таки горячее? – спрашивает первый голос с ядовитой издёвкой, и сначала Гаара слышит какую-то приглушённую возню, а потом всё стихает.

– Успокойтесь, – говорит кто-то настолько глухо, что его слов почти не разобрать из-за, должно быть, плотно прилегающей к его лицу маски. Кажется, будто этот человек тяжело дышит. – Мы должны закончить нашу работу, а после – разойдёмся и больше никогда друг друга не увидим.

– Было бы славно, – фыркает женщина, а затем всё снова становится тихо.

Гаара слышит, как шумит ветер где-то высоко над головой, и как дышат люди, судя по всему, сидящие прямо перед ним. Потоки чужой чакры кажутся ему лишь невесомым прикосновением птичьего пера к разгорячённой щеке, но за всей той зудящей болью, что испытывает его искалеченное тело, он не может различить больше ничего – только треск в костях, пульсацию в синяках и жар в бесконечно стучащих висках.

– Ладно, – подводит черту первый голос. – Для начала надо вырезать формулу у него на груди.

– А ты точно специалист по печатям? – уточняет третий голос с насмешкой, и Гаара слышит приглушённый возглас.

– Да сколько можно уже? – возмущается второй: должно быть, они ломают голову над принципом предстоящей техники уже не первый час, потому что каждый из их голосов полон усталого раздражения. – Он прав, давайте прото сделаем свою работу!

В мимолётной тишине слышен лишь бесшумный стук чужих сердец – он кажется Гааре грохотом молотка по наковальне.

– Чем вырезать будем? – спрашивает женщина спокойно. – У меня есть ритуальный кинжал, – тихий лязг металла о металл сопровождает её голос. – Всё, что осталось от культов Бунпуку.

– Отлично, – ворчит первый, и его голос заглушает шелест спешно убираемых свитков. – Давайте начинать.

Гаара чувствует, как рубашку на нём разрезают, чтобы обнажить беззащитную грудь, – он всё ещё подвешен посреди неизвестности, будто тряпичная кукла, набитая затхлой соломой, и едкая боль, вонзающаяся в него символ за символом, заставляет его лишь мысленно кричать в слепую пустоту. На самом деле это невыносимо – кажется, будто проходят месяцы и годы.

Гаара просто хочет, чтобы всё это, наконец, закончилось.

Chapter 16: Ли VIII

Они исследуют указанные экспертами области пустыни сектор за сектором – сенсоры, следопыты, лучшие ищейки Суны. Ли упрямо ведёт их через величественные дюны в неизвестность – на своём пути они встречают лишь пустоту и горы безмолвного песка. Канкуро был прав – здесь ничего нет.

Совершенно ничего.

– Капитан, – зовёт Такеучи, ставя ладонь у лба козырьком: он стащил очки на шею, и теперь ему приходится щурится, чтобы рассмотреть фигуру Ли на фоне раскалённой пустыни. – Солнце уже в зените, нам нужно уйти в тень.

Если бы это помогло ему найти Гаару, Ли сгорел бы дотла под агрессивным солнцем пустыни, даже ни секунды не размышляя. Он делает короткий жест рукой, показывая, что услышал, и мельком всматривается в линию высохших и покосившихся кактусов в полутысячи шагах от них, а когда хочет уже развернуться, чтобы присоединиться к отряду, осекается. Что-то привлекает его внимание – какое-то еле уловимое движение.

– Капитан? – зовёт Такеучи настороженно, но Ли не слышит его.

На одном из кактусов Ли видит мёртвый цветок – его уродливые лепестки давно высохли под яростным жаром, но всё ещё каким-то чудом не рассыпались в труху. И один из них еле заметно дрожит – будто от порыва воздуха. Воздуха, который идёт откуда-то снизу, – это то место, понимает Ли, когда чертит в уме карту секторов.

То место, о котором ему говорил Шинки.

Chapter 17: Гаара IX

Печать, которую припрятал для него так называемый Мастер, соткана из ночных кошмаров, – Гааре кажется, что он терял сознание трижды, пока его грудь разрывало раскалёнными добела формулами.

– Вот так, – говорит один из голосов, и Гааре так нестерпимо больно, что он снова не может различить их. – Ещё немного, и запечатывание закончится.

– Я устала, – ворчат откуда-то сбоку: сквозь респиратор слышно сдавленное шипение. – Это слишком сложная для меня техника.

– Она всего лишь требует хорошей концентрации, – возражает кто-то с насмешкой, и глухой бас с угрозой шикает ему в ответ.

– Не нужно считать нас неучами лишь потому, что у тебя что-то получается лучше, чем у нас.

– Хватит ругаться, как дети, – рявкает, кажется, первый из голосов. – Смотрите, – велит он, и Гаара слышит в его тоне нетерпение. – Ему больно.

Он прав – Гааре так невыносимо больно, что он не может толком дышать. Он больше не чувствует ни затёкших от вынужденного положения рук, ни сведённых судорогой челюстей, ни дрожи рёбер, расписанных символами и формулами. Собственное тело будто отвергает его – выплёвывает склизкой кровавой трухой в холодную пустоту под ним, и всё, что Гаара может, это раскрыть сухой рот, чтобы истошно закричать. У него не получается – из горла вырывается лишь жалкий, задушенный хрип. Кто-то смеётся рядом с ним.

– Как бы я хотел посмотреть на это лет пятнадцать назад! – хохочет человек, вливающий в него свою ледяную чакру, распознать которую Гаара в своём нынешнем состоянии просто не способен. – Теперь я понимаю, почему Мастер не стал убивать его сразу!

– Мастеру следует быть осторожнее, – шепчет кто-то совсем рядом, и Гааре кажется, что от этого невесомого шёпота его барабанные перепонки лопаются, словно свежие, набухшие соком ягоды. – В конце концов, вся Суна его ищ…

Каркающий смех и пульсирующая боль стихают одновременно – это значит, что люди вокруг него по каким-то причинам остановили технику. Это странно – Гаара думал, что осталось совсем немного. Он понятия не имеет, какой конечный эффект у печати, и, если честно, даже не хочет думать о возможных последствиях – он кажется себе разорванной, выпотрошенной куклой, от которой осталось лишь несколько обугленных лоскутов. Сомкнутые веки жгут пустые слёзы – в них нет никакого смысла, но это единственный способ, которым его истерзанное тело может выразить собственную боль. Гааре кажется, что проходят целые годы блаженной тишины, а затем он слышит приглушённый звон цепей и лишь спустя какое-то время догадывается, что это звук его оков. Он не сразу понимает, что они дрожат.

Что дрожит всё вокруг.

– Ты ведь поставил ловушки в атриуме? – спрашивает самый высокий из всех голосов, и Гаара различает среди глухих вибрирующих звуков утробное рычание сквозь маску респираторов.

– За кого ты меня принимаешь?!

– Заткнитесь оба! – велит самый низкий из голосов: этот человек дышит тяжелее всех. – Они не могли найти нас. Это невозможно, – должно быть, он качает головой. – На это место нельзя просто наткнуться, а они не могли знать о нём!

В тяжёлых звуках земной дрожи тишина ощущается почти мёртвой. Гааре кажется, что его сердце стучит громче ударов землетрясения.

– Конечно, не могли! – рявкает один из голосов, самый нервный, и Гаара слышит звук глухого удара. – Поднимись туда, проверь, – велит он и ещё одним ударом, видимо, пресекает возражение. – Мы закончим эту дурацкую печать.

Кто-то уходит – слышно гулкий перестук шагов по каменным полам, – а затем символы на окровавленной груди Гаары снова начинают вспыхивать. Нет, думает он тщедушно, вскидывая брови в немом ужасе. Только не это.

Не снова.

– Теперь ты тоже думаешь, что Мастеру следовало самому разбираться со своим заказом? – ворчит кто-то совсем рядом, и Гаара слышит удушливый вскрик.

– Мастер нанял нас, потому что мы делаем грязную работу, – рычит самый низкий из голосов, и сквозь маску респиратора этот рык кажется звериным рёвом. – Посмотри на него. Посмотри! – рявкает человек, и Гаара чувствует, как беспокойно дрожит чужая чакра: это ощущение бьёт его по щекам наотмашь и терзает его грудную клетку. – Ему больно. Он подавлен. Я уверен, что сейчас всё, чего он хочет, это умереть. Это и есть грязная работа, – человек отпускает кого-то, кого он, по-видимому, удерживал, и Гаара слышит сдавленный кашель. – И мы её сделаем.

Они снова складывают печати, но жгучая боль так и не вгрызается Гааре в затылок – всё вокруг дрожит и трясётся, будто тектонические плиты, удерживающие пустыню на своих древних плечах, вновь приходят в инфернальное движение. Гаара судорожно вздыхает, набирая полное горло мелкой мраморной пыли, – откашляться он не может, потому что у него попросту нет никаких сил. Краем уха он слышит звук осыпающегося песчаника, болезненные стоны и сдавленные ругательства. Кто-то истошно кричит откуда-то из глубины утробного грохота, натянутые цепи дрожат, до крови впиваясь в его ободранные запястья, и тогда Гаара чувствует – теперь он во все лёгкие дышит массивом чакры, что в одно мгновение окутывает его со всех сторон, будто кокон шелкопряда. Гаара пытается ухватиться за её потоки, но не может продраться сквозь бурное течение – совсем рядом гремит битва, и в её пылу не слышно ничего, кроме приглушённого треска чужих техник.

Гаара покашливает, пытаясь вытряхнуть из безжизненного горла кровь и пыль, а затем с трудом разлепляет сухие губы – кажется, будто на язык падает капля чистой воды. Будто омывает его иссохший рот, наполняет истлевшую глотку и заливает слипшиеся лёгкие шумящим потоком. Чужая чакра бушует вокруг, словно яростный шторм, словно огромная волна кричащего прибоя, и Гаара пьёт её, потому что знает её, как свои пять пальцев. Среди всего обилия цветов, запахов и ощущений, он знает её.

Ли здесь.

Тот появляется намного быстрее, чем Гаара ожидает, хотя возможности следить за временем у него нет, а его внутренние часы сбились ещё после первого пробуждения. Гаара с нервной дрожью в истерзанной груди слышит своё собственное имя откуда-то издалека, как из-под толщи воды, и с трудом открывает сухой, непослушный рот. Он зовёт Ли, зовёт его изо всех сил, но не произносит ни звука – впрочем, Ли находит его сам.

Он всегда его находит.

– Боги, – цедит Ли сдавленно, и Гаара чувствует его дыхание на собственной щеке. – Гаара, ты слышишь меня?

Он всё слышит, но не может ответить, поэтому с трудом – через оглушительную боль, режущую его наживую, – открывает воспалённые глаза. Лицо Ли прямо перед ним, и Гааре кажется, что он снова готов потерять сознание, но в этот раз – от облегчения. Если Ли здесь – значит, всё в порядке.

Ли вскидывает голову куда-то вверх – он не трогает Гаару, хотя плечи его дрожат, и тот догадывается, что он отправил кого-то наверх, чтобы обезвредить возможные ловушки на цепях.

– Есть что-нибудь? – кричит он, и Гаара различает на его лице красные пятна: будто от ожогов.

Он уже видел такие.

– Всё чисто! – отзывается откуда-то сверху знакомый голос, и Ли делает нетерпеливый жест рукой.

– Тогда опусти его! – велит он, и голос его прерывается тяжёлым дыханием, когда он вновь смотрит прямо перед собой. – Боги, Гаара, – причитает он снова, и его ладони осторожно ложатся тому под рёбра. – Что они с тобой сделали?

По тону его голоса Гаара слышит, что Ли не просто зол, – он в ярости, – но эта мысль тонет в водовороте боли, которую причиняет чужое касание. Гаара морщится, и это заставляет Ли отпустить его.

– Прости, – шепчет он испуганно, но Гаара только с трудом качает головой: он снова открывает рот, и по его сухому языку стекают лишь сдавленные хрипы.

– Всё в порядке, – хочет сказать он. – Я выдержу, – хочет заверить он. – Просто забери меня отсюда.

Ли не может разобрать его увядающие хрипы – это просто невозможно, – но, несмотря ни на что, он делает именно то, чего от него ожидают. Не всегда, но временами они в самом деле понимают друг друга без слов – теперь Гаара знает, насколько это может быть ценным.

– Прости, если сделаю тебе больно, – просит Ли, обвивая крепкие руки вокруг Гаары, но не касаясь его.

Гаара думает, что готов, но когда цепи с грохотом рушатся куда-то вниз, ему кажется, что его руки – от самых плеч до кончиков пальцев – остаются вместе с ними. Боль такая резкая и острая, что Гаара сдавленно стонет, – Ли подхватывает его, держа под спину, и это ощущение фейерверком взрывается у Гаары в мокрых висках. Это просто невыносимо больно.

– Я держу тебя, держу, – шепчет Ли, видимо, стараясь не двигаться лишний раз, чтобы не спровоцировать ненужное касание. – Прости, – просит он снова. – Я знаю, что ты это ненавидишь, но мне придётся нести тебя на руках.

Иного выбора у Гаары всё равно нет – он лишь болезненно морщится, когда Ли одним движением берёт его под спину и колени, закидывая его ноющие руки себе на шею. Гааре приходится сильно постараться, чтобы вцепиться пальцами в ворот его банлона, и только тогда он вдруг понимает, насколько Ли горячий, – он знает, почему.

– Сколько Врат ты открыл? – хочет спросить он, но лишь невнятно бормочет Ли в шею.

Тот, само собой, его не понимает – Гаара чувствует, как быстро они перемещаются в пустом пространстве. Держать глаза открытыми он больше не пытается – в этом нет никакого смысла. В конце концов, он с Ли.

– Такеучи! – зовёт тот громко, и тогда Гаара, наконец, понимает, кого именно Ли отправлял проверять цепи. – Где госпожа Масао и её муж?

Мальчишка молчит, должно быть, тщательно вслушиваясь, чтобы отследить всплески чужой чакры. Он хороший сенсор – в конце концов, когда-то Гаара обучал его сам.

– Она только что закончила с тем верзилой из пятёрки, – Такеучи довольно хмыкает. – Она победила.

– А господин Хикару?

– Он в атриуме, латает раненых, – голос у мальчишки вдруг вздрагивает. – Фуко сильно досталось, но она жива.

– Он будет нужен нам, когда мы… – Ли прерывает себя, и его раскалённое дыхание обжигает Гааре щёку. – Не засыпай, – требует он, и тон его голоса, всегда собранный и сосредоточенный, кажется теперь испуганным. – Гаара, не засыпай!

Тот не может ничего ему обещать – ему кажется, что какая-то исполинская рука тащит его за шиворот прямо в голодную безбрежную темноту.

– Господин Хикару! – кричит мальчишка Такеучи, по-видимому, в рацию. – Мы нашли господина Гаару, он сильно ранен, и ему требуется первая помощь, поэтому если вы…

Гаара ничего больше не слышит – руки Ли привычно греют его посреди этой мёрзлой пустоты, и в этот раз Гаара падает в неё с удовольствием.

Chapter 18: Ли IX

Фонарь на входе в блок реанимации светится аварийным сигналом – Ли слышит, как разгорается огнём чакра вышколенных ирьёнинов по ту сторону дверей, но совсем не слышит Гаару, и это пугает его до дрожи в сбитых кулаках. Он не сенсор, и не способен заметить всплеск чужой чакры или отличить одну от другой, но он всегда слышит Гаару – всегда.

Теперь Гаара молчит.

Ли сверлит закрытые двери пустым взглядом, и всё, чего ему на самом деле хочется, это вырвать крепкие петли с корнем и прижать Гаару к себе. Ли этого, конечно, не делает – теперь он может только ждать.

Снова.

Он вздрагивает, когда одна из дверей приоткрывается, – Канкуро протискивается в эту узкую щель, словно юркий кот, и подслеповато моргает, когда видит Ли прямо перед собой.

– Ты вернулся? – спрашивает он, кладя ладонь на чужое плечо. – Не ранен? – он кивает, когда Ли отрицательно качает головой. – Как остальные?

Ли остался с отрядом в пустыне, когда отправил Гаару вместе с Такеучи и его призывом прямиком в Суну – Гааре требовалась квалифицированная помощь, а Ли был капитаном, и ему нужно было закончить работу в поле.

– Выжило трое, – чеканит он невпопад, не сводя взгляда с закрытых дверей у Канкуро за спиной. – Женщину завалило руинами, когда я разбил пол атриума и ещё несколько этажей под ним, а ещё одного мне… – Ли спотыкается на полуслове, закрывая ноющие глаза: ему кажется, что он не спал столетиями. – Он пытался сбежать. Уже после того, как мы вытащили Гаару, – он с трудом сглатывает. – Я догнал его.

Канкуро смотрит вниз – кровь у Ли на руках уже давно засохла, и теперь ему придётся потрудиться, чтобы отмыть её с дрожащих пальцев.

– Я забил его до смерти, – говорит Ли совершенно пустым голосом, и его тон, судя по всему, сильно пугает Канкуро. – Я просто не мог остановиться, – Ли с остервенением морщится, потому что не может врать самому себе. – Не хотел, – поправляется он, а затем моргает, будто приходя в себя. – Все члены моего отряда живы, а пострадавшим уже оказывают помощь.

Канкуро отстранённо кивает – взгляд его насторожен, когда он смотрит на Ли и на его испачканные в крови руки.

– Иногда я забываю, что ты тоже умеешь убивать, – признаётся он рассеянно. – И что ты убиваешь.

Ли стискивает челюсти – мигающий фонарь над реанимационным блоком ослепляет его.

– Я готов понести наказание, – говорит он, смотря, как Канкуро пялится на него во все глаза, обрисованные густыми тенями.

– Ты с ума сошёл? – скалится он. – Я не то, что не отправлю тебя под трибунал, я тебе ещё руку пожму.

– Он был свидетелем, – возражает Ли, но Канкуро непреклонен.

– У нас есть ещё трое, – фыркает он и озадаченно поджимает сухие губы. – Он, быть может, и рассказал бы нам чего-нибудь полезного, но, мужик, – Канкуро качает головой и показывает на двери у себя за спиной. – То, что они сделали с ним, непростительно.

Ли будто бьют по щеке наотмашь – всё, что он натворил, сейчас совершенно неважно.

– Как он? – спрашивает Ли испуганно. – Как Гаара?

Канкуро вскидывает брови, когда изучает его наверняка жалкое лицо, – Ли просто не может держать себя в руках.

– Его пытали всё это время, держали без сознания, ему сильно досталось, – он качает головой, ожесточенно скалясь. – Если целью было замучить его до смерти, то у них это почти получилось, – а затем он, тяжело выдохнув сквозь сцепленные зубы, находит в себе силы, чтобы ободряюще улыбнуться. – Но он поправится. Ирьёнины говорят, что угрозы для жизни больше нет. Эй, – зовёт Канкуро, встряхивая Ли за плечи. – Всё в порядке, Ли, – напоминает он. – Всё закончилось.

Тот отстранённо кивает – колючий комок в его горле становится таким огромным, что Ли просто не может дышать, а потому лишь сдавленно вздыхает. С Гаарой всё будет хорошо, думает он, стискивая кулаки с такой силой, что лоскуты перчаток на его руках буквально трещат по оставшимся швам. Всё закончилось, думает он, и в его бедной груди раскалённой пружиной закручивается задушенное рыдание.

– Чел, пожалуйста, – просит Канкуро, почти испуганно заглядывая Ли в лицо. – Только не начинай рыдать, потому что в таком случае я…

Глаза у него тоже на мокром месте – в этой беде они по одну сторону баррикад.

– Это от Кибы, – цедит Ли сквозь ядовитые слёзы и зажимает верхнюю часть лица ладонью, чувствуя, как сильно давит под рёбрами.

– Что? – не понимает Канкуро, и Ли слышит в его голосе характерную дрожь.

– Ты подцепил это слово от Кибы, – поясняет Ли, сглатывая удушливое рыдание. – «Чел», – вздыхает он судорожно. – Это он так всегда говорит.

Он ни на что не намекает, но Канкуро всё равно пихает его кулаком в плечо.

– Ой, заткнись, – велит он, впрочем, совершенно беззлобно. – Ничего не хочу слышать от тебя, – заявляет Канкуро надменно, а затем устало прижимается лбом к плечу Ли. – Спасибо, – говорит он вдруг, наконец закрывая воспалённые от бессонных ночей глаза. – Спасибо, что вернул его.

Ли с трудом кивает – слёзы душат его и мешают ему говорить, но он ничего не делает, чтобы остановить их. Всё закончилось, думает он.

Всё, наконец, закончилось.

Chapter 19: Гаара Х

– Прости, – говорит Гаара тихо, и его глухого голоса почти не слышно за назойливым писком аппаратуры. – Я заставил тебя и остальных волноваться.

Ли сжимает его ладонь так крепко, что становится больно, но Гаара молчит – теперь это неважно. Броня не бьёт Ли наотмашь за такую наглость лишь потому, что у Гаары всё ещё нет ни жизненных сил, ни чакры, чтобы поднять в воздух хотя бы одну несчастную песчинку. Он кажется себе таким беспомощным и жалким, что тошнота сама собой подходит к горлу удушливым комком, и Гаара сглатывает его, сжимая руку Ли в ответ.

– Ты не должен извиняться, – привычно упрямится тот, и Гааре приятно слышать его возражения. – Это вина лишь тех, кто напал на тебя и сделал с тобой… – Ли смотрит на его забинтованную грудь с болью во взгляде. – Всё это, – заканчивает он зло, и скулы на его лице обостряются. – И мы всё ещё не знаем, почему.

– У меня есть пара идей, – отзывается Гаара, и вместе с ним отзывается глухая боль под его рёбрами: печати временно повредили циркуляцию его собственной чакры. – Но для этого мне нужно уйти отсюда.

Ли так яростно качает головой, что его волосы лохматятся во все стороны, – теперь он выглядит забавно, но ему совершенно не до смеха.

– Нет уж, – он кладёт широкую ладонь Гааре на живот таким жестом, будто и в самом деле ожидает, что тот вот-вот сбежит из палаты. – Тебе нужно восстановиться.

– Я достаточно пропустил и не могу позволить себе валяться в постели, – цедит Гаара сквозь зубы, щурясь, и Ли так громко вздыхает, словно Гаара одним своим присутствием делает ему физически больно.

– Хорошо, – соглашается он и отпускает чужую руку. – Вставай.

Гаара с подозрением смотрит на него исподлобья и, приподнявшись на локтях, тут же понимает, почему Ли так легко ему уступил, – ослабшие руки не держат его, и он в то же мгновение падает обратно на подушку. Досада грызёт его лёгкие и царапает рёбра изнутри – истово точит, будто жук-короед. Гаара ненавидит чувствовать себя слабым или беспомощным, а за последнюю неделю ему пришлось прожить в этом ощущении больше, чем он когда-либо собирался. Он сдавленно рычит, и сам себе напоминает побитого койота – хочется оттолкнуть Ли, когда тот наклоняется, чтобы поправить его подушку, но Гаара этого не делает.

Ли этого не заслужил.

– Что теперь скажешь? – интересуется тот, снова садясь рядом, и смотрит, как Гаара упрямо пялится в идеально белый потолок.

– Не хочу слышать нотации от тебя, – сообщает он въедливо, и Ли вскидывает брови с возмущением. – Кто-нибудь смотрел тебя? – спрашивает Гаара, протягивая руку, чтобы взять Ли за лицо. – Сколько Врат ты открыл, когда искал меня?

Это вопрос, на который Ли никогда не хочет отвечать, но Гаара точно знает, что не меньше пяти. Его Врата – это буквально карт-бланш для такой ситуации, и если бы Ли представился шанс разорвать их все до самых последних, чтобы спасти Гаару, он бы сделал это, даже не задумавшись. Гаара не хочет развивать эту мысль – Ли жив, и это главное.

– Меня подлатали в поле, этого вполне достаточно, – возражает Ли, пожимая плечами. – Ты же знаешь, что на мне всё быстро заживает.

Гаара знает – это он проболтался в мощнейших печатях блока реанимации целых три дня, а Ли вскочил с больничной койки после того, как Гаара сломал ему большую часть костей в теле, чуть ли не в тот же момент, как очнулся. Иногда, сжимая искалеченную им же руку Ли в чернильной темноте, Гаара думал о том, как больно это было тогда и как больно бывает сейчас, – что ж, теперь он, по-видимому, знаком со всеми видами боли лично.

– Харуно Сакура на моём месте была бы в ярости, – беспощадно напоминает Гаара, и Ли поджимает губы, пытаясь спрятать от него бегающий взгляд. – Покажись ирьёнинам хотя бы ради неё, если не можешь ради себя.

– Со мной всё в порядке, – ворчит Ли, снова ловя его ладонь и целуя острые костяшки одну за другой. – Я просто не хочу тебя оставлять.

– Ну, тебе придётся когда-нибудь, – Гаара высвобождает ладонь из его пальцев, чтобы погладить его по лицу. – Нужно позвать мальчиков.

Ли улыбается, поворачивая голову так, чтобы поцеловать Гаару в ребро ладони.

– Канкуро приведёт их, – обещает он, кладя сбитые локти на край больничной койки. – Они уже знают, что ты очнулся.

Гаара открывает рот, чтобы расспросить о них, как дверь в палату распахивается с угрожающим грохотом, – мальчишка Такеучи смотрит на них во все глаза, и лицо его при этом мертвенно бледно. Ли тут же подбирается, а Гаара чувствует, как тяжелеет в ноющей груди, – что ещё?

– Кто-то напал на Резиденцию, – выпаливает Такеучи, и Ли тут же вскакивает на ноги. – Господин Баки стянул всех дежурных к Резиденции и перекинул им в помощь один из отрядов АНБУ, охраняющих господина Казекаге, – мальчишка кланяется ему, вежливо сложив ладони перед собой. – Меня отправили вам сообщить.

Рука Ли, покрытая грубыми шрамами от укусов песка, сама собой сжимается в кулак – Канкуро сказал, что он убил одного из людей, захвативших Гаару, когда тот попытался сбежать. Канкуро был прав – они оба постоянно забывали, что Ли тоже умеет убивать. Это кажется чудовищно неестественным – Ли защищает и нападает, играючи выводит противника из строя, но никогда не убивает. Гаара убивает – но не Ли.

– Известно, что с мальчиками? – спрашивает он, с трудом сглатывая, и Гаара видит на его сосредоточенном лице тень от яростной тревоги.

Такеучи виновато качает головой.

– Нет, – признаётся он. – Господин Баки велел доложить вам о сложившейся ситуации. Я отправлюсь к Резиденции вместе с вами.

Гаара слышит, как Ли цокает языком в безмолвной досаде, – в его истерзанной груди тоже предательски громко стучит. Он только что очнулся и ещё даже не видел никого из собственных детей – Гаара пытается приподняться на локтях почти бессознательно, как вдруг различает глухой смешок со стороны дверей.

– Дурной из тебя гонец, – сообщает скрипучий голос, и мальчишка Такеучи буквально подпрыгивает на месте.

– Достопочтеннейший господин Эбизо! – вскрикивает он, склонняясь так низко, что только чудом не расшибает собственный лоб о порог больничной палаты. – Простите мне мою бестактность!

Старик Эбизо, сухой и худой, как скрюченное безжалостными ветрами деревце, и впрямь вплывает в палату – последний раз Гаара видел его, когда они решали неприятные вопросы о южных территориях. Это было три года назад, и за это время Эбизо ни на йоту не изменился – будто само время законсервировало его. Когда-то он активно участвовал в заседаниях Совета, уже будучи почтенным стариком, но этого периода не застал даже Баки – теперь же Эбизо появляется на людях лишь изредка, делясь своей мудростью, взращённой годами изоляции, только с избранными.

Ли рядом с Гаарой тоже склоняет голову в немом почтении, но Эбизо только небрежно машет сморщенной ладонью, и широкий рукав его одеяния сползает до самого локтя, обнажая побелевшие со временем татуировки, – такие набивали участникам тайных подразделений Суны много лет назад.

– Да бросьте, вы оба, – ворчит он, разве что не закатывая глубоко посаженные глаза: за такими кустистыми бровями сразу и не различишь. – Берите пример с господина Казекаге – он и глазом не моргнул в моём присутствии.

– То господин Казекаге, – шепчет Такеучи с затаённым восхищением. – Ему, наверное, можно.

Эбизо качает головой, похожей на идеально ровное яйцо, а затем молча указывает костлявым пальцем в сторону круглого окна, откуда открывается прекрасный вид почти на всю Суну, а главное – на Резиденцию.

– У вас обоих есть работа, молодые люди, – напоминает он, а затем переводит свой костлявый палец, источенный временем, на Гаару. – Не у тебя, господин, – он снова качает головой и его брови трепещут вслед за движением, похожие на угрей в стоячей воде. – Тебе нужно отдохнуть.

Ли виновато смотрит на Гаару прежде, чем склониться над ним.

– Прости, но тебе придётся остаться здесь, – говорит он, целуя Гаару в шрам на лбу, и Эбизо у Ли за спиной вдумчиво поджимает потрескавшиеся губы. – Я удостоверюсь, что с ними всё в порядке.

Выбора у Гаары в любом случае нет – и потому, что даже если он попытается, у него ничего не выйдет, и потому, что Ли играючи уложит его обратно на койку в случае острой необходимости, поэтому он вынужден согласиться. Ли забирает мальчишку Такеучи с собой – он бы выпрыгнул прямо в окно, как они обычно делают в Конохе, если бы окна в коренастых зданиях Суны были для этого предназначены, но они маленькие и наглухо запертые в вечном ожидании очередной песчаной бури, поэтому они оба, вежливо откланявшись, исчезают за дверью. Гаара остаётся один на один с Эбизо и писком аппаратуры – голова у него нещадно трещит от усталости, очередного витка тревоги и боли, что ему пришлось вынести за последнюю неделю. Не так он, конечно, представлял себе свой отдых, о котором все вокруг него без устали твердят.

– Тебе сильно досталось, – начинает Эбизо дипломатично, но Гаара грубо перебивает его: ни с кем из Совета он не церемонится.

– Если тебе есть, что сказать, то говори прямо сейчас, – требует он, показывая на собственный шрам, куда Ли поцеловал его мгновением назад. – Я прекрасно знаю, о чём шепчутся на заседаниях Совета в моё отсутствие.

Эбизо озадаченно хмурит свои косматые брови, а затем, видимо, догадавшись, лишь небрежно пожимает хрупкими старческими плечами.

– Раньше я действительно крайне плохо относился к мужеложцам, – он осекается, поглядывая на Гаару исподлобья. – Или как вас теперь называют. Так было положено. Суна всегда была чересчур закостенелой и ужасно консервативной, – Эбизо чешет пятно на морщинистой щеке, а затем с интересом ребёнка всматривается Гааре прямо в лицо. – Пока ты не пришёл к власти.

– И? – требует тот.

Чужое мнение по поводу методов его правления мало интересует Гаару – достигнутые им и его Администрацией результаты говорят сами за себя. Его люди всегда сыты, в безопасности, и им нечего бояться – этого достаточно.

Эбизо устало вздыхает – быть может, в таком возрасте жить становится действительно тяжело.

– Я очень стар, господин, – сообщает он спокойно. – Когда живёшь столько лет, начинаешь задумываться обо всех правилах и законах, которым прилежно следовал всю свою жизнь, и в конце концов приходишь к выводу, что в этом не было никакого смысла, – он подходит к окну, складывая дрожащие от старости руки за спиной. – Люди любят друг друга, несмотря ни на что, – Гаара, к собственному удивлению, слышит в его скрипучем голосе искреннюю улыбку. – Разве это не прекрасно?

Какое-то время они оба молчат – слышно только свист беспокойного ветра по ту сторону окна. Надвигается песчаная буря – её приближение зудит у Гаары в затылке, а он не может сделать ничего, чтобы встретить её, как полагается.

– У тебя есть люди, которые могут выполнять твои распоряжения, – говорит вдруг Эбизо, так и не посмотрев на него, хотя Гаара точно знает, что не произнёс ни слова. – Они всё сделают без тебя. Твоя задача – руководить.

– Я знаю, какова моя задача, – огрызается Гаара, сверля взглядом чужой затылок, спрятанный под несколькими слоями льняной ткани. – Ты пришёл, чтобы напомнить мне о моих обязанностях?

Эбизо молча качает головой, хотя Гаара отчётливо слышит с его стороны хорошо спрятанную насмешку, – старик прожил так много лет, что теперь все в Суне, должно быть, кажутся ему всего лишь глупыми безалаберными детьми. Что ж, по-видимому, таково проклятье старости.

– Я пришёл, чтобы удостовериться, что с тобой всё в порядке, – признаётся вдруг Эбизо таким участливым тоном, будто разговаривает с любимым внуком. Насколько Гааре известно, у него никогда не было собственных детей. – Моя сестра отдала жизнь за тебя, чтобы искупить свою вину перед тобой, и я поклялся приглядывать за тобой впредь, – тощие плечи Эбизо на мгновение опускаются. – Ради её памяти.

Гаара поджимает сухие губы.

– Я бесконечно благодарен старейшине Чиё, – заявляет он. – Если бы не она, у меня не было бы ничего, что я имею сейчас, – в таких вещах он никогда не лжёт. – Я был бы мёртв.

Гаара склоняет ноющую голову – он проспал несколько дней после изнуряющих техник экстренной реанимации, но этот сон не принёс ему облегчения. Он понятия не имеет, сколько дней минует прежде, чем он сможет вновь почувствовать стремительный поток чакры в собственной груди. Эбизо вдруг глухо смеётся, так и не отвернувшись от окна, – это на удивление приятный смех.

– Я рад, что ты ценишь её жест даже несмотря на то, что она с тобой сделала, – он, наконец, смотрит на Гаару из-под косматых бровей. – Ты хороший человек, и, судя по тому, как расцвела Суна в твоих руках, отличный правитель, – Эбизо склоняет голову к плечу, смотря, как Гаара озадаченно хмурится. – И я бы хотел, чтобы всё оставалось таким же и впредь.

Он вдруг разворачивается к двери всем сухим телом, чутко прислушиваясь, и Гаара сосредотачивается вслед за ним, пытаясь нащупать чужое присутствие, но не слышит ничего – зато теперь он прекрасно понимает, о чём идёт речь.

– У тебя есть какие-то мысли? – спрашивает Гаара одними губами, потому что Эбизо отлично различает каждое из его слов. – Подозреваемые?

– Возможно, – отзывается тот туманно и кивает в сторону окна. – У них не получилось хорошо тебя спрятать, хотя они очень старались. Признаться, тот факт, что молодой Зверь Конохи нашёл тебя так быстро в погребённых под песком крепостях, веками не обозначавшихся на картах, сильно меня удивил. Твоих похитителей, я думаю, тоже, – Эбизо сосредоточенно меряет шаркающими шагами палату и останавливается возле двери. – Они боятся, что ты кого-нибудь из них вспомнишь.

Гаара качает головой – ему всё ещё трудно слушать, но он уже без труда различает чакру всех, кто в настоящий момент присутствует в больничном корпусе.

– Мне нечего вспоминать, – возражает Гаара. Можно сказать, что он частично лжёт, но есть вещи, которые он пока не будет рассказывать посторонним. – Они всегда были в дыхательных масках и почти всё время держали меня без сознания, – он хмурится, когда кладёт ладонь на пульсирующую болью грудь. – Я помню их лишь по голосам, и то смутно.

– Для кого-то вроде тебя этого достаточно, разве нет? – Эбизо отходит от двери, снова складывая руки за спиной. – Так что боятся они вполне обоснованно.

– В таком случае я был и остаюсь их целью, – Гаара стискивает челюсти, бросая взгляд в окно. – Какой смысл нападать на Резиденцию, когда меня в ней нет?

В висках настойчиво стучит – он волнуется за мальчиков и ничего не может с этим поделать. Эбизо поднимает костлявый палец перед лицом, безмолвно показывая, что Гаара упускает самую суть.

– Вся Суна охраняет больничный корпус и твою палату, как зеницу ока, и подобраться к тебе теперь – та ещё задачка, – он весело хмыкает, приглаживая брови. – Для чего им тогда нападать на твой дом?

Ответ так прост, что Гааре ломит затылок.

– Чтобы отвлечь внимание, – понимает он, и Эбизо щёлкает сухими пальцами.

– Ты будешь защищать своих детей, они это знают, – он снова пожимает плечами. – Но мы тоже в курсе, поэтому я велел Баки поделить силы поровну: половину отрядов оставить с тобой, а половину – направить в Резиденцию, – Эбизо морщит крючковатый нос со знанием дела. – Хотя я бы ограничился и одним молодым Зверем.

– Эти люди умны и опасны, – угрожающе шипит Гаара в ответ на столь опрометчивую небрежность. – Они пленили меня.

– Насколько мне известно, твой супруг способен разобраться со всеми проблемами, требующими физической силы, даже не будучи в сознании, – Эбизо всматривается в Гаару так пристально, что тому вдруг становится не по себе: он редко испытывает это неприятное беспомощное ощущение. – Должен сказать, что как правитель, ты выбрал отличную партию.

– Спасибо, – цедит Гаара без какого-либо энтузиазма и не складывает руки на груди лишь потому, что не хочет сбить прозрачные трубки, идущие от катетера на сгибе его локтя. – Что-то ещё?

Эбизо качает головой, словно болванчик, – Гааре сильно не нравится чувствовать себя кому-то должным, но он благодарен старику за помощь. Не часто в Совете встретишь людей, что выступают на его стороне.

– Пока это всё, – Эбизо вежливо кивает Гааре на прощание и кладёт сухую ладонь на ручку двери. – Если что-нибудь вспомнишь, дай мне знать через Канкуро, а пока мы продолжим допрашивать наших гостей.

Гаара помнит достаточно, чтобы начать собственное расследование, но для начала ему нужно переговорить с Канкуро по этим вопросам.

– Молчат? – спрашивает он угрюмо, но Эбизо лишь пугающе улыбается себе под нос.

– О, они расколются, – обещает он, и Гаара впервые слышит, чтобы его голос звучал так мстительно. – Как только в их ртах не останется целых зубов, – Эбизо пожимает птичьими плечами прежде, чем выйти. – Всегда раскалываются к этому моменту.

Татуировки на его руках говорят о принадлежности к корпусу дознания – когда-то, по словам Баки, он был самым жестоким дознавателем во всей стране Ветра и даже далеко за её пределами. В Конохе зверствовал клан Яманака, а в Суне дознанием руководил Эбизо и его беспощадные ученики. Гаара не сомневается, что под его рукой, пускай теперь старой и ссохшейся, преступники рано или поздно откроют рты.

Какое-то время он просто лежит, изучая пустую палату бессмысленным взглядом, а затем начинает усердно думать, анализируя собственные оборванные воспоминания, – ему нужно дать Канкуро полную информацию прежде, чем они начнут спускать собак на своих. А они начнут – его надзиратели говорили о нём так, будто росли вместе с ним, а человек, которого они называли Мастером, имеет с ним личные счёты. Тот, кто решил похитить его, отлично знает, что происходит в самом сердце Суны, поэтому искать придётся среди своих. Гаара судорожно вздыхает, бросая короткий взгляд в окно, – улицы привычно переполнены людьми, наслаждающимися спокойствием перед нападением очередной песчаной бури, и среди слоняющихся толп нет никакого волнения. Гаара возвращается к собственным раздумьям, прикрывая ноющие веки, – Ли со всем разберётся. Он обещал, а Гаара привык верить ему без оговорок.

Спокойно подумать ему не дают, потому что сначала в его палату приходит Сейджуро – руководитель больничного корпуса, талантливый ирьёнин и отец Такеучи, – чтобы в очередной раз осмотреть его, а затем из-за дверей осторожно выглядывает Мацури. Она видит, что Гаара в сознании, а потому, согласно протоколу, садится перед его койкой на колено и склоняет перед ним голову.

– С Шинки и Металом всё в порядке, – докладывает она быстро, и пока что Мацури единственная, кто говорит Гааре именно то, что он хочет услышать. – Кто-то проник в Резиденцию через старые подвальные помещения и попытался напасть на Метала, но он…

Она как-то неуклюже осекается, поднимая голову, и переводит встревоженный взгляд с Сейджуро на Гаару.

– Что? – хмурится тот, беспокоясь, что Метал ранен, но Мацури лишь тяжело вздыхает.

– В общем, одну из стен в западном крыле придётся восстанавливать, – она смятённо смотрит себе под ноги. – Он всё же сын господина Ли.

Что ж, это чистая правда, и стены Гааре не жалко – тем более, что в западном крыле уже давно никто не живёт.

– Как Шинки? – спрашивает он только, и Мацури улыбается.

– Не дал преступнику сбежать, так что у нас есть ещё один свидетель.

Вряд ли нападавший мог далеко убежать, когда им умудрились пробить целую стену, но в способностях Шинки Гаара не сомневается – он просто рад, что всё в порядке.

– Слава богам, – вздыхает Сейджуро, омывая руки после осмотра. – Думаю, с вас уже хватит переживаний, господин.

Мацури поднимается на ноги и складывает руки перед собой – по её решительному виду понятно, что она полностью согласна с Сейджуро.

– Я оставлю вас, – говорит она, вежливо склоняя голову. – Вам надо отдохнуть.

Гааре уже надоело слушать, что ему якобы надо отдохнуть, но, к своему собственному неудовольствию, он прекрасно понимает, что все вокруг него отвратительно правы.

Ему и правда надо отдохнуть.

Chapter 20: Ли Х

Ли ловит Метала буквально в прыжке – он не сомневается, что Гаара будет рад ему, но прыгать на него, только-только выпущенного из блока реанимации, Ли не разрешает. Впрочем, Метал не обижается – на его покрасневшем лице так много эмоций, что он путается в них сам, не в силах молчать при виде Гаары.

– Я так скучал! – кричит он, вертясь вокруг больничной койки заведённой юлой. – Прости, что не смог тебя защитить! Я буду тренироваться каждый день, чтобы стать очень сильным, как ты или папа, и тогда никто не посмеет забрать тебя снова! – Метал бросает свою плюшевую черепашку Гааре под бок и сам пытается залезть на койку, но Ли предусмотрительно придерживает его за шиворот. – Как ты себя чувствуешь? Всё хорошо? Тебе не больно? Ты сильно исхудал, тебе срочно нужно живительное карри! – переживает Метал, вставая на носки, чтобы заглянуть Гааре в лицо. – Я так рад, что ты вернулся! Мы так сильно переживали! Не спали по ночам, папа даже сидел с нами обоими, да, Шинки?

Тот в отличие от Метала ведёт себя более сдержанно – стоит поодаль, почти у самой двери, и лишь смотрит, как Метал прыгает вокруг Гаары, время от времени пытаясь подлезть ему под бок. Ли кивает ему, показывая, что он тоже может подойти, но Шинки только качает головой, не решаясь сдвинуться с места, и в его глазах Ли видит целый водоворот эмоций, справиться с которым было бы трудно даже взрослому: страх и облегчение, досада и обида, злость на самого себя и отчаянное желание быть нужным. Ли бросает на Гаару взгляд мальком – тот машет рукой, веля ему отпустить Метала, но Ли смотрит на него скептически.

– Брось, – фыркает Гаара устало. – Я выдержу всю любовь, что у него есть для меня.

– Ой, у меня её много! – радуется Метал и оборачивается, надувшись. – Отпусти меня, пап, я хочу обнять Гаару!

– Обещаешь не задавить его? – улыбается Ли, и Метал с впечатляющим энтузиазмом показывает ему большой палец.

– Слово настоящего шиноби!

Ли смеётся, отпуская Метала, и тот в мгновение ока забирается к Гааре на койку, бросаясь ему на шею.

– Ты опять такой холодный! – возмущается он, изо всех сил сжимая Гаару в руках: будто в инстинктивном страхе потерять его снова. – Почему солнце тебя совсем не греет?

– Я не очень люблю солнце, – признаётся Гаара, кладя ладонь Металу на спину, и тот удивлённо пялится на него во все глаза.

– Зачем тогда ты живёшь в пустыне?

Гаара с трудом пожимает плечом – Метал держится рядом и старается не виснуть на нём мёртвым камнем, но Гааре всё равно тяжело.

– Потому что я несу ответственность за Суну и её жителей, – отзывается он спокойно и откидывает волосы Металу со лба.

Тот озадаченно хмурится.

– Кто тогда несёт ответственность за тебя?

Гаара бросает красноречивый взгляд на Ли, и тот лишь беззаботно разводит руками.

– Твой папа, – признаётся Гаара, смотря, как Метал поджимает губы со знанием дела.

– Он может! – соглашается он, и они с Гаарой шепчутся о чём-то ещё: Метала так много, что он занимает собой почти всё пространство огромной палаты.

Ли осторожно подходит к Шинки – тот стоит у самых дверей, сжимая в побелевших пальцах край собственного банлона, и Ли видит, насколько ему неуютно. Видит, насколько Шинки озадачен и разозлён тем, что не может разрешить себе вести себя так же, как ведёт себя Метал, – наивно, беззаботно и оглушительно громко, как самый обычный счастливый ребёнок. Шинки не может позволить себе такое поведение не потому, что не хочет, а потому, что не может, – он совершенно не похож на Метала, но это не делает его хуже. Как Гаара отличается от Ли, так и Шинки отличается от Метала, и это абсолютно нормально – просто Шинки ещё слишком мал, чтобы понять это. Он не должен прыгать и веселиться, не должен вести себя так, как ведут себя другие, но и винить себя в том, какой он есть, он тоже не должен. Ли хочется обнять его, но он прекрасно знает, что Шинки не оценит его внезапного порыва, – в конце концов, у него есть собственные потребности.

– Ты в порядке? – спрашивает Ли и позволяет себе лишь положить ладонь Шинки на плечо.

Тот нервно вздрагивает – как если бы вообще не заметил, что Ли стоит рядом с ним.

– Да, – кивает он несколько неуклюже, и взгляд его уязвлённо бегает. Глаза у него на мокром месте, но он никогда не позволит себе заплакать на людях. – Я рад, что отец вернулся, – Шинки сдавленно вздыхает в попытке замаскировать судорожный всхлип. – Что вы вернули его, господин Ли.

Тот качает головой – плечо под его ладонью предательски дрожит, и Шинки, должно быть, ненавидит себя за это. Он не должен – видят боги, он не должен.

– Ты можешь не обращаться ко мне в таком официальном тоне, – напоминает Ли в очередной раз, зная, что Шинки снова проигнорирует его замечание. – Я считаю тебя своим сыном, – он пожимает плечами, краем глаза замечая, как Шинки каменеет от этих слов. – Мы одна семья, так что в этом нет никакой необходимости.

– Я знаю, – отзывается тот лишь для того, чтобы не молчать, и Ли гладит его по плечу.

– И я не смог бы найти его без твоей подсказки, – договаривает он, и тогда Шинки смотрит на него в изумлении: краска на его удивлённом лице кажется грозной тенью надвигающейся бури. – Твоя карта.

Глаза у Шинки становятся круглыми – само собой, он не знает никаких подробностей.

– Те крепости?.. – начинает он, но закрывает рот, когда Ли кивает ему в ответ.

– Я бы ни за что на свете не обратил внимание на такую мелочь, если бы ты не сказал мне, что в этой области могут быть погребённые под песком руины, – улыбается он ободряюще, смотря, как губы у Шинки дрожат. – Это ты нашёл его.

Голову Шинки поспешно опускает – Ли сжимает его плечо, показывая, что он рядом, и тогда Метал оборачивается к ним обоим.

– Шинки! – зовёт он, а затем одним прыжком подлетает к ним и хватает того за руку. – Пойдём! – настаивает он, когда Шинки упрямится, неспособный в одиночку справиться с собственными страхами. – Ты ведь так ждал Гаару!

Ли не успевает остановить Метала – тот бывает удивительно прытким, если ему нужно, – и Шинки приходится столкнуться со своими сомнениями и переживаниями лицом к лицу. Ли хватает сына поперёк груди прежде, чем тот бросается обратно к Гааре, и Метал оборачивается к нему, смотря с немым вопросом. Ли только качает головой, молча прося его оставаться на месте, и тот, настороженно всматриваясь отцу в лицо, слушается.

Шинки стоит перед Гаарой с опущенной головой и выглядит так, будто взошёл на эшафот, – Ли видит, что Гааре больно смотреть на собственного ребёнка, заживо погребённого под толщей невысказанных эмоций.

– Шинки, – зовёт Гаара тихо, и от его голоса тот дрожит ещё больше.

– Прости меня, – всхлипывает он вдруг, закрывая лицо сгибом локтя. – Прости меня, – повторяет он, как заведённый, и Ли впервые в жизни видит, чтобы он действительно плакал. – Ты возлагал на меня столько надежд, а я вёл себя, как ребёнок, и подвёл тебя!

Ли больно слышать эту отчаянную исповедь, и он сжимает Метала в руках так сильно, что тот впивается в его предплечья пальцами. Глаза у него тоже на мокром месте – он всегда искренне переживает за брата.

– Шинки, – зовёт Гаара снова, и ему приходится постараться, чтобы взять чужое лицо в ладони: он с трудом заставляет собственные руки сгибаться. – Посмотри на меня.

Шинки вздрагивает раз, второй, а затем, сдавленно всхлипнув напоследок, поднимает тяжёлую голову – Ли не видит его лица.

– Ты и есть ребёнок, Шинки, – говорит Гаара твёрдо. – Мой ребёнок, – он оглаживает чужие скулы в неуклюжей, но искренней попытке приласкать. – И я не возлагаю и никогда не возлагал на тебя никаких сверхъестественных надежд. Тебе не нужно лезть из кожи вон, чтобы стать достойным меня, потому что это мне нужно стать тебе достойным отцом. Я виноват перед тобой, – Гаара опускает взгляд, с досадой прикрывая глаза, и Шинки с остервенением качает головой.

Самое тревожное в том, что у него есть представление, каким он должен быть, – каким должен быть сын Казекаге из Суны, и Шинки изо всех сил пытается влезть в эти рамки, несмотря на возраст и собственные возможности. Когда-нибудь это может плохо закончиться, и они оба – и Ли, и Гаара, – прекрасно это понимают. Никто из них этого не позволит – они просто хотят, чтобы у их детей было детство.

– Ты сказал, что несёшь ответственность за Суну и её жителей, и это действительно так, – Шинки стискивает кулаки до побелевших костяшек в тщетной попытке взять себя в руки. – Этого не изменишь, так и должно быть. У тебя много работы, и она слишком важна по сравнению…

На мгновение Ли кажется, что Гаара его ударит, – просто, чтобы привести в чувство, – потому что отчётливо видит, как лицо у Гаары стремительно темнеет. Но вместо этого тот склоняет к Шинки голову и целует его в лоб – тем же тёплым родительским жестом, каким Ли всегда целует Метала перед сном. Гааре сложно разрываться между семьёй и обязанностями, но это не значит, что он не попробует, – иногда хватает всего лишь одного маленького шага навстречу.

Ли знает.

Гаара прислоняется ко лбу Шинки, не выпуская его лица из сухих ладоней, – он редко проявляет столь открытую тактильность, и Ли понимает, как важно Гааре показать, сколько для него значит его собственный ребёнок.

– Ничто не имеет важности, если речь идёт о тебе, Шинки, – говорит он тихо, и его спокойный тон заставляет того мелко подрагивать.

Он, обычно собранный, теперь понятия не имеет, куда ему деть собственные руки, и дрожь его тела лишь показывает, насколько он растерян и беспомощен, – Шинки не умеет справляться ни со своими, ни с чужими эмоциями, так же, как раньше этого не умел Гаара. Никто не научил его, что ему делать со злостью, обидой, страхом, одиночеством, и Гааре пришлось научиться этому самому – в своё время он наломал достаточно дров и теперь не позволит подобному случиться и с Шинки.

– Ты не слаб и не жалок, если скучаешь по кому-то, – говорит он так, чтобы его слышал только Шинки, и тот слушает, затаив дыхание. – Связи с людьми – это самое ценное сокровище, что у нас есть, и если ты позволишь мне, я постараюсь сделать нашу связь крепче.

Шинки снова судорожно всхлипывает. Должно быть, Гаара говорит ему именно то, чего он так сильно желал и чего боялся никогда не услышать, – что его любят и видят. Что он, несомненно, нужен отцу и что отец всегда о нём помнит. На самом деле это лишь капля в море, но Ли видит, как она делает своё дело.

– Я так рад, что ты в порядке, – шепчет Шинки сквозь рваные вздохи, и Гаара обнимает его одной рукой за плечи, прижимая к себе.

Ли вздрагивает, когда Метал снова оборачивается к нему, – ресницы у него ожидаемо мокрые, но лицо при этом невероятно серьёзное.

– Я думаю, нам нужно оставить их вдвоём, – говорит он шёпотом, и Ли треплет его по голове.

– Конечно, – соглашается он таким же шёпотом. – Давай-ка пока изучим террариум на посту, если медсёстры нам разрешат.

Медсёстры им разрешают – они вообще души не чают в Метале, – поэтому у Шинки с Гаарой есть время, чтобы побыть наедине. Ли отводит мальчишек в Резиденцию ближе к ночи – Метал решает, что они с Шинки будут спать вместе, и тот, к удивлению Ли, соглашается, хотя выглядит так, будто ему намного легче просто не спорить, чем выслушивать сотню встречных вопросов. Это не похоже на Шинки – обычно он прямой, как палка, и похож в этом на Гаару до боли в висках. Ли придерживает его под спину, когда Метал взлетает вверх по лестнице, чтобы перетащить подушку и одеяло Шинки к себе в комнату.

– Ты уверен, что не хочешь побыть один? – спрашивает Ли осторожно.

Конечно, он не хочет оставлять Шинки одного после такой эмоциональной бури, но у того есть жёсткие границы и представления о личном пространстве, и Ли поклялся себе уважать их. Также он обращается с Гаарой – уходит, если тот не хочет его видеть, и остаётся, если Гаара ему разрешает.

Шинки лишь качает головой и бездумно обнимает себя за плечи – это непривычный для него жест. Ли кажется, что он всё ещё пытается спрятаться, хотя прятаться ему не от кого.

– Всё в порядке, – отзывается Шинки хрипло. – Сегодня я не хочу быть один.

Ли улыбается, когда гладит его по спине. Будет сложно, думает он, но они обязательно справятся – всегда справлялись. Ли хочет спросить, не нужно ли Шинки что-нибудь, но осекается, когда слышит, как Метал громко извиняется перед шиноби из АНБУ, которому не повезло охранять Резиденцию изнутри, – должно быть, бедолага не успел слиться с местностью, когда Метал вдруг нарисовался на горизонте. Ли спешит подняться наверх, и Шинки следует за ним безмолвной тенью – по-видимому, ему есть, о чём подумать.

Метал уже сидит на кровати, когда Ли заглядывает к нему в комнату, – он притащил с собой и чужую подушку, и чужое одеяло, и даже стопку тех книг, что Шинки держит на тумбочке у кровати.

– Почитаем про твоих древних людей? – спрашивает он, широко улыбаясь.

Шинки качает головой, но в этот раз не потому, что отказывается, – Ли кажется, что в его несколько растерянном голосе прячется очень робкая улыбка.

– Лучше почитай мне комиксы про твоих динозавров, – просит он, и от этого заявления Метал светится, как целая электростанция на окраине Конохи.

Ли остаётся с ними в эту ночь. Шинки засыпает ещё в середине первого комикса, но Метал не обижается на него – только запихивает Шинки под бок свою черепашку и укрывает его одеялом. Ли долго сидит в темноте детской, слушая как Метал ёрзает с бока на бок, слишком возбуждённый, чтобы спокойно уснуть, и, наконец, позволяет себе дышать полной грудью. Всё в порядке, думает он, прикрывая глаза рукой.

Теперь, когда они все снова вместе, всё в порядке.

Chapter 21: Гаара XI

Информации намного меньше, чем хотелось бы, – проходят сутки, а никто из нападавших не открывает рта. Один из них даже глотает раскрошенный зуб, полный цианида, но заботливые ирьёнины Эбизо буквально вытаскивают его с того света, – и всё начинается по-новой.

– Мы знаем, кто они, мы знаем, чем они живут, но мы понятия не имеем, кто их всех объединил, – Канкуро ходит из угла в угол, сложив руки за спиной, и Гаара с излишним вниманием следит за его нервными метаниями, потому что делать ему всё равно больше нечего. – Как, говоришь, они его называли?

– Мастером, – повторяет Гаара в третий раз за последний час.

Канкуро всегда просит озвучивать уже известные факты снова и снова, до тех пор, пока в его голове вдруг не щёлкнет, – Гааре не жалко.

– Мы предполагаем, что он большая шишка, имеет с тобой личные счёты и талантлив в редких техниках, – Канкуро останавливается посреди палаты и кивает сам себе. – Такими темпами можно большую часть Совета отправить в сердце песчаной бури.

Идея Гааре нравится, но он всё же выступает за справедливость – вину сначала нужно доказать.

– Он хорошо прятался, – начинает Гаара ещё раз, смотря, как Канкуро сверлит его пристальным взглядом в ожидании озарения. – Шиноби, что поймали меня, хороши в выслеживании и похищении, но не в использовании столь редких и сложных техник, – он морщится, когда под рёбрами начинает тянуть: будто тело помнит каждую секунду, проведённую в спутанном сознании посреди ничего. – Думаю, что если бы этот Мастер взялся за дело сам, я был бы давно мёртв.

Слово больно режет Канкуро по уху – он озлобленно скалится, но быстро берёт себя в руки ради общего дела. Гаара знает, что он обещал себе не лезть на рожон, и знает, что Канкуро старается это обещание выполнить, хотя ему трудно усидеть на месте, когда все его рефлексы велят ему незамедлительно действовать, – что ж, такова цена его нынешнего положения.

– Хотел подольше тебя помучить, отдав на заклание дилетантам? – выплёвывает Канкуро, стискивая кулаки.

Гаара бросает взгляд в окно – небо над Суной всё ещё непривычно чистое и высокое, но наступающая буря буквально зудит в ноющих висках.

– В том числе, – он кивает, не отрывая взгляда от крыши Резиденции. – И наверняка не хотел, чтобы след его чакры остался на мне.

– Да, в таком случае наши быстро бы разобрались, в чём тут дело и кто тут замешан, – Канкуро качает головой: вопросов как всегда больше, чем ответов. – Если бы мы знали, зачем ему было похищать тебя, стало бы намного проще, – продолжает он, но Гаара поджимает губы, возражая.

– Вряд ли, – он пожимает плечом, когда Канкуро смотрит на него. – Он сказал, что я сдохну, как отец, и никто не будет знать, где лежит моё тело, – Гаара смотрит на собственные ладони. – Наш объект либо радикально настроен против моей политики, либо…

Он замолкает, когда линии на ладони плывут перед глазами, – Гаара всё ещё слишком слаб, чтобы вести дела самостоятельно. Об этом ему говорят Сейджуро, Канкуро, Ли, все остальные и даже собственное тело, и этот факт ужасно Гаару раздражает, потому что он – да, ненавидит чувствовать себя таким беспомощным. Кажется, он уже думал об этом, вчера или даже сегодня.

– Либо? – подсказывает ему Канкуро, и Гаара всматривается в рисунок на его лице.

– Либо я убил кого-то из его близких.

Канкуро хмыкает себе под нос.

– Угу, – говорит он задумчиво. – Для такой ситуации отлично подходит остальная часть Совета, – Канкуро снова качает головой. – Знаешь, иногда я удивляюсь, что они всё ещё нас не убили.

– Вероятно, выгода превышает убытки, – отзывается Гаара бесцветно. – Тем более, мало кто из них на самом деле хочет оказаться на моём или твоём месте, – он видит, как Канкуро хмурится, и поясняет. – Ответственность.

Тот отмахивается от Гаары, как от назойливой мухи.

– Это ты тут такой ответственный, – ворчит он, на всякий случай стреляя глазами по сторонам: он всегда начеку, готовый выхватить свиток с марионеткой из-за спины в любой момент. – Большинству из них лишь бы прибрать к рукам побольше ресурсов, – Канкуро поджимает разрисованные губы. – Я думаю, дело в другом.

Гаара приглашает его продолжить:

– В чём же? – и Канкуро поднимает на него настороженный взгляд: будто боится, что Гаара не оценит его слов.

– Они всё ещё тебя боятся, – говорит он после заминки.

Ну, это совсем не новость, думает Гаара отстранённо. В конце концов, Шукаку отвечал лишь за его бессонницу и ужасающие запасы чакры – всё остальное Гаара сотворил своими собственными руками.

– Хорошо, – сообщает он спокойно, и Канкуро смотрит на него скептически. – Я клялся, что буду опорой и защитой для людей Суны, но не для тех, кто тем или иным способом пытается навредить другим.

Канкуро цокает языком со знанием дела.

– Удобно.

Гаара предупреждающе скалится в его сторону:

– Честно, – и Канкуро вскидывает открытые ладони к лицу.

– Я не осуждаю, – поясняет он, хмыкнув. – Будь моя воля, я бы повесил их всех перед Главными Воротами.

Гаара щурится, потому что Канкуро откровенно лукавит.

– Некоторые из них тебе нравятся, – напоминает он, и тот лишь весело фыркает.

– Чего только не сделаешь ради благополучия дорогих сограждан, – скалится он и осекается в тот же момент, когда слышит, как тяжело и шумно Гаара вздыхает. – Всё в порядке? – уточняет он, изо всех сил стараясь не быть похожим на курицу-наседку, и всё же неуловимо напоминая её. – Позвать Сейджуро?

Гаара морщится, когда качает головой, – в висках ритмично стучит. Он чувствует, что уже успел значительно устать, хотя проснулся не больше трёх часов назад – Сейджуро и его эксперты говорят, что таков побочный эффект как наложенных на него техник, так и физического истощения.

– Вмешательство было грубым, небрежным и основательно повредило систему циркуляции чакры, а без чакры далеко не уйдёшь, господин, – сказал ему Сейджуро, когда Гаара пришёл в себя. – Восстановить её можно, но для этого потребуется три вещи.

– Какие? – спросил Гаара одними губами, потому что сил говорить в голос у него на тот момент не было.

Сейджуро лишь грустно улыбнулся – потому что наверняка догадывался, что ни одной из перечисленных вещей у Гаары не будет.

– Терпение, время и много отдыха.

По крайней мере, он не умирал – то были хорошие новости. Плохие же заключались в том, что Гаара с удовольствием бы отдал руку на отсечение, лишь бы покрыть Бронёй хотя бы половину собственного лица – просто, чтобы снова почувствовать себя цельным. Это не дело – сидеть в проклятой палате, когда на Метала напали дважды, а его самого похитили и держали в плену. Кто-то должен за это ответить, и Гаара очень хочет узнать, кто именно будет отвечать.

Он открывает рот, чтобы высказать Канкуро всё, что он думает о своём вынужденном положении, как в дверь тихонько стучат.

– Это Мацури, – говорит Канкуро, но Гаара знает и сам: по крайне мере, он может различать чужую чакру и следить за ней на приличных расстояниях.

Это радует.

– Господин Эбизо просит вас к нему, – сообщает Мацури, обращаясь к Канкуро, и вежливо кланяется Гааре. – Как вы себя чувствуете?

Как будто меня несколько раз подряд вбили в каменный пол Обратным Лотосом и ещё добавили сверху, думает Гаара, а вслух говорит:

– Лучше, чем вчера, – и почти не врёт.

Он честно старается сосредоточиться на положительных моментах – Ли говорит, что это очень важно для процесса восстановления. Он, к неудовольствию Гаары, непревзойденный мастер в процессах восстановления, поэтому Гаара считает, что его можно слушать в данных вопросах. Мацури, впрочем, ему не верит – она работает с ним достаточно давно, чтобы знать, когда он не договаривает, но читать ему нотации она не решается. Вместо этого она улыбается:

– У меня есть для вас подарок, – и отходит в сторону. – Может быть, он вас немного взбодрит.

Ли показывает большой палец из-за её плеча, ослепляя Канкуро белизной зубов, и тот деловито хмыкает со своего поста посреди палаты, потирая глаз кулаком.

– Если бы мне такой подарок сделали, я, быть может, и не возился бы тут со всеми вами, – заявляет он совершенно беззлобно.

И хотя звучит он более чем добродушно, Гаара вдруг ловит себя на мысли, что ему ужасно хочется его подцепить, – он понятия не имеет, откуда взялось это мелочное, почти ребяческое желание, но останавливаться не желает. В конце концов, Гааре и правда любопытно.

– Как твои взаимоотношения с Инузукой Кибой? – спрашивает он как бы между делом, и Канкуро в тот же миг хватает Мацури за локоть.

– Так, пошли-ка, куда мне там надо, – ворчит он, как брюзгливый старик, и машет Гааре рукой на прощание, очевидно, стараясь убраться из поля его зрения как можно быстрее. – Хорошо повеселиться, калека, – Канкуро тычет Ли пальцем в грудь, когда протискивается из палаты мимо него. – Присмотри за ним, – велит он строго, и Ли с широкой улыбкой на лице салютует ему в ответ.

– Сделаю всё в лучшем виде.

Он провожает Канкуро с Мацури ободряющим взглядом – всё же они спускаются прямиком в подземелья Эбизо, – а затем подходит к Гааре. Тот догадывается, с чего Ли начнёт, поэтому заранее тяжело вздыхает, – из-за назойливого писка аппаратуры у него болит голова, а от катетера, стоящего в локтевом сгибе, ужасно чешется рука. Тем не менее, жаловаться Гаара не собирается – сегодня он и в самом деле чувствует себя лучше.

– Со мной всё в порядке, – заверяет он, когда Ли садится в кресло у его койки. – Хуже не стало.

– Я рад это слышать, – признаётся тот честно, протягивая Гааре руку, и привычным движением сплетает с ним пальцы. – Мне просто нужно было увидеть, что ты всё ещё здесь.

Гаара собирается сказать, что он никуда не денется, но события минувших дней заставляют его хорошенько подумать над этой мыслью. Он непривычно долго молчит, и Ли настороженно заглядывает в его лицо.

– Что-то не так? – беспокоится он.

Гаара не хочет тревожить его пространными размышлениями ни о чём, поэтому лишь качает головой, неуклюже переводя тему разговора.

– Как мальчики? – спрашивает он, и в горле у него становится неожиданно сухо. – Как Шинки?

Прошлым вечером он уходил от Гаары в разбитых чувствах – Шинки не выглядел расстроенным, но казался уязвлённым и беспомощным. Даже взял Ли за край рукава в бессознательном поиске опоры прежде, чем тот забрал их с Металом домой.

– Он справится, – обещает Ли, когда, вероятно, видит, как сильно Гаара взволнован. – Он знает, что ты любишь его, – он улыбается, и этого достаточно, чтобы Гаара ему поверил. – На самом деле это всё, что ему было нужно.

Гаара прикрывает глаза ладонью – он привык, что Броня скрывает его лицо, и хотя Темари уверяет, что в его мимике нет ни грамма гибкости, ему кажется, что он открыт, как выпотрошенная книга. Ли склоняется, чтобы поцеловать его в запястье, – ссадин от железных оков почти не осталось благодаря упорной работе Сейджуро.

– Он такой же молчаливый и сдержанный, как и всегда, но я вижу, что ему намного легче, – Ли пожимает плечами, улыбаясь. – Метал всё утро пытается научить его стойке на руках и ещё не получил ни одного замечания.

– Удивительно, – соглашается Гаара: кажется, будто с его истерзанной груди спадают тяжёлые оковы. – И как успехи? – интересуется он и поясняет, когда Ли вскидывает брови в немом вопросе. – Со стойкой на руках.

Ли смеётся – Гааре ужасно нравится слушать его смех.

– Пока что Шинки ловит его песком, чтобы Метал не сломал себе спину.

– И ни одного замечания? – уточняет Гаара, и Ли качает головой со знанием дела.

– Даже ни одного косого взгляда.

Что ж, им обоим есть, о чём подумать, и Гаара рад, что Шинки не оттолкнул его, – эта мысль помогает ему двигаться дальше. Он прикрывает ноющие веки и инстинктивно сжимает ладонь Ли, когда тот начинает гладить его побелевшие костяшки.

– Если они продолжат в том же духе, из них получится отличная команда, – замечает Гаара, и Ли весело фыркает.

– Кто будет их тренировать?

Гаара пожимает плечами – движение всё ещё даётся ему с трудом из-за глухой боли в груди. Кажется, будто вырезанные над рёбрами символы продолжают гореть огнём, хотя Сейджуро сделал всё, чтобы вывести их с его кожи вплоть до последней крупицы чужой чакры, – видимо, с фантомной болью Гааре тоже придётся познакомиться.

– Мы вместе, я думаю, – он хмурится, смотря на Ли в упор. – Хотя ведущая роль в любом случае будет у тебя, – Гаара трогает косточку у него на запястье. – Ты всегда был с ними, когда меня не было рядом.

Они не часто говорят об этом – больше потому, что Ли никогда не предъявляет никаких претензий. Это не значит, что они у него и в самом деле есть, – просто Гааре, как и Шинки, важно услышать, что всё в порядке.

– Ну, я ведь не перестал быть шиноби, когда у меня появились дети, но мне всегда легче разобраться с миссиями, чем тебе с делами, – Ли размерен, как безбрежный океан в солнечную погоду. – Может, если бы я сидел при тебе и следил за детьми, тебе было бы спокойнее.

Он приятно смеётся, хотя Гааре совсем не до смеха.

– Нет, – отрезает он, и его неожиданно резкий тон заставляет Ли нахмуриться.

– Почему? – не понимает тот.

Гаара не может представить себе, чтобы Ли вдруг перестал быть шиноби, – чтобы бросил всю ту жизнь, что есть у него и Метала в Конохе, чтобы переехал в забытую богами пустыню и сел при Гааре прилежным супругом и родителем. Нет, думает Гаара.

Это просто невозможно.

– Это никогда не было твоим стремлением, – возражает он, очерчивая линии грубых шрамов на левой руке Ли, и прижимает чужую ладонь к губам. – Ты всегда хотел быть шиноби. Я не имел права отбирать у тебя мечту, – Гаара качает головой: в висках ломит так же болезненно, как ломит каждый раз, когда он видит, какую ужасающую боль когда-то причинил человеку, которого любит и с которым воспитывает детей. – Я бы больше не смог.

Они оба знают, о чём именно он говорит, но Ли яростно качает головой – он никогда не задаётся вопросом: «А что было бы, если?»

– Ты ничего у меня и не отбирал, – упирается он решительно и сжимает ладонь Гаары обеими руками. – Я всё ещё шиноби, и я всё ещё выполняю миссии – с учётом моих перемещений, бывает, что ещё и на две страны сразу, – а в свободное от работы время воспитываю наших детей, – Ли пожимает плечами: он всегда так легко говорит вещи, для которых Гаара с таким большим трудом подбирает слова. – Мне не на что жаловаться.

Ли звучит совершенно искренне – он никогда не лжёт. Гаара знает, но ему всё равно нужно услышать. Нудный писк аппаратуры кажется настоящей пыткой – звенит в ушах и толкает в чернильную пропасть.

Гаара решается.

– Ты никогда не жалел? – спрашивает он, и в груди у него ядовито ноет: это ни физическая, ни фантомная боль. Эта та боль, которую не вылечить лекарствами или техниками, и Гаара слишком хорошо с ней знаком. – Не думал, что совершил ошибку?

Ли хмурится, когда рассматривает его лицо, – солнце освещает линии его скул и изгиб его поджатых губ янтарным светом.

– О чём ты? – спрашивает Ли настороженно: так, будто ему не нравится, какой оборот принимает их разговор.

Гаара ему не помогает.

– О нас, – поясняет он и чутко щурится, когда Ли сжимает его руку с такой силой, что становится по-настоящему больно.

Тот, судя по всему, видит непривычную мимику на чужом лице, потому что в то же мгновение разжимает пальцы, – они мелко дрожат, как если бы он был одновременно разозлён и взволнован. Гаара понимает, что с таким супругом, как он, это вполне себе естественный набор чувств.

– Гаара, – начинает Ли, но тут же закрывает рот, должно быть, понимая, что все его аргументы не будут достаточно сильными, чтобы отстоять его позицию в этом споре. Затем он лишь тяжело вздыхает и прижимает ладонь Гаары к собственной щеке. – Я и представить себе не мог, что моя жизнь будет такой полной и яркой, – говорит он после небольшой заминки и мягко улыбается, когда заглядывает Гааре в лицо. – Ты подарил мне её, и мне не о чем жалеть. Я бы мог жалеть о чём угодно, Гаара, но не о тебе, – он поворачивает голову, чтобы поцеловать ребро чужой ладони. – И не о нас.

Он настроен решительно – что десять лет назад, что сейчас. Гаара даже перечислить не может, как много эмоций он испытывает к Ли, потому что они просто не поддаются описанию, – он даже не знает, как многие из них называются. Поэтому Гаара позволяет себе чувствовать – это то, чему Ли научил его когда-то.

– Хорошо, – говорит он тихо, рассматривая еле заметные точки веснушек на чужом лице. – Мне нужно было это услышать.

– Я знаю, – Ли улыбается, но улыбка быстро уступает место взволнованности на его лице. Он неловко мнётся, но всё же спрашивает. – А ты?

Гаара хмурится.

– Что – я?

Ли виновато поджимает губы – так, будто сам вопрос кажется ему кощунственным.

– Ты когда-нибудь жалел о нас?

Собственно, таким он и является – Гаара смотрит на Ли с укоризной.

– Нет, – рубит он с плеча, и Ли должен прекрасно понимать, что не дождётся от Гаары никаких пояснений, но он их и не требует: ему всегда достаточно просто знать.

– Я люблю тебя, – Ли прижимается к чужой ладони лицом, будто в попытке спрятаться от окружающего мира. Гаара слышит, как тяжело он дышит. – Я так боялся, что ты не вернёшься. Что мы так и не сможем тебя найти, – признаётся он глухо, и его свободная ладонь осторожно ложится Гааре на бок: Ли старается не задеть болезненные места ненароком. – Что ты…

– Я здесь, – перебивает Гаара, вплетая пальцы в его волосы: он не хочет, чтобы Ли договаривал и чтобы вообще думал об этом. – Я с тобой.

Ли поднимает к нему голову: глаза у него как и всегда на мокром месте, но улыбка – подозрительно лукавая.

– Это я с тобой, – возражает он, когда тянется к Гааре, и тот в отместку щёлкает Ли по носу прежде, чем поцеловать его.

Губы у Ли привычно сухие и тёплые – они всегда трескаются от жара пустыни, и Гаара поначалу мягко трогает их собственными губами, вдумчиво пробуя на вкус, а затем сминает Ли рот, и тогда…

Красноречивое покашливание со стороны дверей заставляет Ли нервно дёрнуться – он пытается отпустить руку Гаары, но тот не даёт ему вырвать ладонь из собственной хватки. Гаара хмурится, смотря в сторону двери, и не закатывает глаза только потому, что привык держать лицо, – человека, что решил наведаться к нему в палату, он бы с удовольствием не видел до конца своей жизни.

– Господин Казекаге, – улыбается советник Хиро из Долины Зыбучих Песков, и его улыбка кажется чересчур наигранной. – Господин Ли, – Хиро склоняет перед ними голову учтивым жестом, но Гаара знает, что это всего лишь глупый спектакль: как и большая часть Совета, Хиро терпеть не может ни самого Гаару, ни его ближайшее окружение, ни даже людей, что хорошо о нём отзываются. – Извините, что прервал ваше столь трогательное… – он демонстративно поджимает губы, – воссоединение.

Ли вежливо склоняет голову в ответ и бросает быстрый взгляд в сторону Гаары. Тот с подозрением щурится – ему не нравится, что он не заметил чужого приближения. Теперь же он не чувствует и чужой чакры – по-видимому, потому, что Хиро старательно её прячет. Гаара хмурится – зачем?

– Вы хотели обсудить какой-то вопрос? – спрашивает он в своей обычной грубой манере, и слышит, как Ли вздыхает: того по какой-то причине волнует тот факт, что Гаара так невежлив с коллегами. – Найдите Канкуро, всеми делами сейчас руководит он.

Ли бросает на него ещё один настороженный взгляд – в первую очередь потому, что не верит, что Гаара не хочет заняться текущей работой. Гаара, само собой, хочет – но не с подачи Хиро. Есть люди, с которыми он всегда держит дистанцию.

– Что вы, я просто хотел узнать, как ваше здоровье, – Хиро пожимает плечами, и его взгляд оценивает Гаару с ног до головы. – Говорят, вам сильно досталось.

– Терпимо, – отзывается тот, не собираясь участвовать в этих социальных играх. – Это всё, что вы хотели узнать?

Он чувствует, с какой силой Ли сжимает его ладонь, – судя по его лицу, он расстроен грубостью Гаары, но тот не планирует извиняться.

Вот ещё.

Хиро не спеша обводит палату задумчивым взглядом – каждый раз, когда он обращает свой взор на Гаару, тому кажется, будто его оценивают, как кусок мяса на рынке.

– До меня дошли слухи, что вас держали в ужасно старой крепости, давным-давно погребённой под песком, – сообщает он, поджимая тонкие губы, и его немолодое лицо ломается в выражении наигранного сочувствия. – Ужасно.

Выглядит Хиро, как человек, купивший билет на дорогую выставку, которая так и не смогла произвести на него впечатления. Как будто ему обещали, что Гаара вытащит из себя Шукаку, а оказалось, что Шукаку с ним нет уже очень давно. Хиро бросает взгляд на Ли – Гаара воспринимает это как личное оскорбление.

– Просто удивительно, как только у вас получилось его найти, – Хиро качает головой: волосы его собраны в узел на затылке, и несколько прядей скользят вдоль его острых скул. – Это безлюдные, труднопроходимые места, – он щурится, и за этот едкий взгляд, так бесцеремонно обращённый к Ли, Гааре хочется вышвырнуть этого человека из палаты. – А вы совершенно незнакомы с пустыней.

– Я бы с этим поспорил, – улыбается Ли, но Хиро не разделяет его веселья. – Но это не только моя заслуга. Если бы я не был в курсе о руинах, я бы не знал, куда смотреть.

Хиро смеряет Ли неприятным оценивающим взглядом – Гаара знает, что именно тот думает о нём и всей его семье. Его мало интересует, в каком состоянии находится его собственная репутация, но он никогда не хотел, чтобы политические игры, в которых он вынужден участвовать, касались его семьи. Ли, несомненно, талантливый шиноби – он может постоять и за себя, и за всех них разом, но это не то, чего бы Гаара хотел для него.

– Я слышал, что людей, захвативших вас, допрашивают, – продолжает Хиро как ни в чём не бывало, и складывает руки за спиной: его тёмные одежды, вышитые клановыми узорами, идут складками.

Гаару начинает раздражать манера его общения – тон Хиро ему не нравится.

– Для человека, который не участвует в защите Суны, вы слишком много знаете, – замечает он. – Насколько я помню, ваша область – это экспорт.

Хиро в ответ на такое замечание лишь закатывает глаза и глухо фыркает. Столь явная насмешка в его голосе откровенно раздражает – Гаара терпеть не может, когда с ним говорят подобным образом.

– Быть может, я и не стою на защитных стенах в дозоре, но я участвую в защите Суны. В конце концов, это одна из функций Совета, – напоминает Хиро, и взгляд его кажется хищным, как у голодной плотоядной птицы. – В подобной ситуации мы все должны держаться вместе.

Гаара щурится – Ли мягко гладит его по руке, чтобы успокоить, но это не помогает. Иногда Гаара действительно жалеет, что голос Шукаку больше не стучит в его висках барабанным набатом.

– Я рад, что вы всё же заинтересованы в безопасности Суны, но пока мне нечего вам рассказать, – лжёт он, не сводя взгляда с ровного, словно фарфоровая маска, лица Хиро. – Старейшина Эбизо ведёт допросы, но я не помню толком ни этих людей, ни того, что они со мной делали.

Хиро осматривает его так внимательно, что кажется, будто его взгляд почти физически ощупывает Гаару, – ощущение отвратительное. Ему кажется, что его рассматривают под огромной лупой, как пустынного муравья.

– Что ж, в таком случае я буду молиться за ваше выздоровление, – Хиро вежливо кланяется напоследок прежде, чем, наконец, покинуть их. – Надеюсь, в конце концов вы вспомните достаточно, чтобы помочь нам наказать всех причастных к вашему исчезновению.

Гаара ничего ему не отвечает – только смотрит, как он расправляет узкие плечи под тканью тяжёлых одежд, и выходит за двери. Какое-то время они с Ли нерешительно молчат – только убедившись, что за дверью в палату никого нет, Гаара открывает рот.

– Я… – начинает он, но Ли не даёт ему договорить.

– Ну и фазан, – фыркает он, качая головой. – Такой надменный.

В висках у Гаары вдруг оглушительно щёлкает – догадка такая неожиданная, что ему почти нечем дышать.

– Что ты сказал? – спрашивает он хрипло. – Повтори.

Ли озадаченно хмурится.

– Что именно повторить? – уточняет он неуверенно. – Про фазана или про то, что этот человек кажется ужасно надменным?

Надменным, думает Гаара, и в груди у него бешено стучит.

Надменным.

– Ты слышишь запах? – спрашивает он, осекаясь, и Ли невозмутимо кивает.

– Сандал, – он заглядывает Гааре в лицо, очевидно, беспокоясь о его взбудораженном состоянии. – В Зале Советов всегда так пахнет.

Гаара сжимает его руку с такой силой, что Ли ненароком шипит. Все пазлы собираются в одну большую картинку, и Гааре она откровенно не нравится.

– Я могу попросить тебя найти Канкуро? – вздыхает Гаара, и Ли охотно кивает, даже ничего не спрашивая: Гаара знает, что всегда может на него положиться.

– Само собой, – Ли целует его в ребро ладони и поднимается на ноги. – С тобой?..

– Всё будет в порядке, – уверяет его Гаара, бросая взгляд в сторону двери. – Просто найди Канкуро.

Ему есть, что сказать брату, и этот разговор им обоим не понравится.

Chapter 22: Ли XI

Ветер свистит между плоскими крышами и лижет шершавым языком прямо в губы – Ли фыркает, когда воздух, который он вдыхает, наполняет его глотку мелкими колючими песчинками. Солнца почти не видно за нависшими над Суной тучами, и их угольные тени растекаются по опустевшим улицам, будто морок. Метал подле него смотрит в окно с тревогой.

– С тобой точно всё будет хорошо? – спрашивает он, сжимая в руках свою плюшевую черепашку. Он выглядит таким беззащитным, что у Ли отчаянно болит в груди. – Тебе обязательно идти на эту миссию?

Тот пожимает плечами – жилеты шиноби Суны всегда казались ему тяжелее, чем жилеты от формы Конохи. Будто вся пустыня в одночасье опускается ему на спину, и Ли вынужден тащить её на собственном хребте до тех пор, пока, вероятно, не погибнет под её раскалёнными дюнами.

– Приказы не обсуждаются, – улыбается он ободряюще и присаживается перед Металом на колено.

Тот сжимает черепашку крепче – ветер бросает горсть песка в закрытое окно, и Метал вздрагивает от этого звука.

– Гаара отдал тебе такой приказ? – Метал хмурится, когда Ли кивает в ответ. – Зачем? – дуется он, но в его глазах Ли видит оголтелый страх. – Почему он отправляет тебя в самый разгар бури?

Глаза у Метала на мокром месте, а губы дрожат – он с трудом пережил пропажу Гаары и не перенесёт ещё и пропажи отца. Ли не собирается никуда пропадать, конечно, но он шиноби – люди его профессии обычно редко доживают до пенсии.

– Это не так, – он качает головой, беря Метала под острые локти: просто, чтобы показать, что он рядом. – Мне не нужно уходить в пустыню.

– Это будет внутренняя миссия, на территории Суны? – спрашивает Шинки, и Ли поворачивает к нему голову: тот сидит, обложившись новыми свитками из архива, и что-то старательно записывает себе в тетрадь. – Охрана? Дозор? – перебирает он, всматриваясь Ли в лицо, а затем чутко щурится. – Преследование?

Шинки хорошо соображает, но Ли не может рассказать ему подробностей – во-первых, потому, что это запрещено регламентом, а во-вторых, потому, что он и сам знает немного.

– Мне нужны люди, которым я могу доверять, – сказал ему Гаара, когда просил Ли присоединиться к Канкуро и его отряду в этот вечер. – Мы должны быть осторожны.

Ли осторожен, поэтому лишь качает головой.

– Это секретная миссия, – шутит он в попытке рассмешить Метала, но тот пугается ещё больше.

– Тогда это вдвойне опаснее! – он топает ногой, и глаза у него круглые от страха. – А если ты не вернёшься?

Ли гладит его по плечам и рукам, чтобы успокоить.

– Дыши, – напоминает он, и они с Металом начинают дышать одновременно. – Давай, вместе со мной.

Шинки наблюдает за ними со своего места, и лицо у него встревоженное – он, кончено, упрямо прячет эту тревогу под плотно поджатыми губами, но Ли знает его достаточно хорошо, чтобы видеть то, что Шинки так отчаянно хочет спрятать. Он целует Метала в лоб, когда у того перестают дрожать губы, и сын вдруг вцепляется в него с такой силой, что становится ощутимо больно.

– Не уходи! – плачет он, вжимаясь лицом в чужой живот. – Не оставляй меня одного!

У Ли сердце кровью обливается, когда он гладит Метала по голове, но как бы ни было тяжело, он должен оставить собственного ребёнка здесь и сейчас – Гааре нужна его помощь, и приказы не обсуждаются. У Ли есть ещё пара минут до выхода, чтобы настроить Метала положительно, но он не успевает и рта раскрыть – железный песок мягким ворохом оплетает плечи Метала, и тот охает от неожиданности, замечая чёрные мерцающие песчинки вокруг.

– Ты не один, – возражает Шинки, так и не оторвавшись от своих записей. – Я останусь с тобой.

Ли ужасно благодарен ему за участие. Он не может винить Метала в его страхах, но и поделать с ними тоже ничего не может, поэтому помощь со стороны оказывается как нельзя кстати.

– Спасибо, – говорит Ли одними губами, смотря, как Шинки кивает в ответ, и целует Метала в макушку.

Тот громко всхлипывает, утирая слёзы кулаком, а затем поводит плечами – так, будто ему неуютно в этой глухой шубе из чёрного песка.

– Можно мне тебя обнять в таком случае? – просит он, сверля взглядом бумаги перед Шинки на столе, и тот вскидывается, настороженно щурясь.

Ли думает, что он откажет, – Шинки почти никогда и ни с кем не обнимается, – но тот, к удивлению Ли, кивает. Встаёт из-за стола и только чудом не падает, когда Метал бросается ему на шею так быстро, что песку Шинки приходится волочиться за ним следом – Метал виснет на нём камнем и обнимает так крепко, будто хочет сломать Шинки все рёбра. Тот, судя по лицу, чувствует себя неловко – замирает поначалу, не зная, куда ему деть собственные руки, а затем неуклюже кладёт их Металу на спину. Ли был бы рад, окажись у него под ладонью фотоаппарат, но у него совершенно нет времени – он должен идти.

– Возвращайся быстрее, пап, – просит Метал, когда Ли накидывает на голову капюшон.

– Берегите себя и отца, – говорит Шинки напоследок, и Ли, уже закрывший лицо глухой дыхательной маской, показывает им большой палец.

Широкие улицы Суны кажутся вымершими – остались только агрессивный ветер, сбивающий с ног, и бдительные отряды безопасности. Ли замирает у закрытых дверей Резиденции и чутко слушает – вибрация в воздухе такая явная, что стучит в висках. Что-то происходит, думает Ли, запрыгивая на фонарный столб у декоративного сада, разбитого на территории Резиденции.

Что-то происходит.

Chapter 23: Гаара XII

Подземелья Эбизо – не самое приятное место для пребывания. Как и любое подземелье, они закономерно тёмные, сырые и холодные – в них почти нечем дышать. Песчаная буря зверствует на подходе к Суне, а дышать Гааре нечем здесь – он с трудом опирается на трость и сдавленно кашляет. Он терпеть не может подземелья – больше потому, что в одном из таких его когда-то держал собственный отец. Это было давно, но ощущение – страха, одиночества, скованности, – осталось.

На входе в глубокую нишу с камерами его встречает один из людей Эбизо – он низко кланяется, и Гаара может видеть лишь половину его лица под головным убором.

– Господин Казекаге, – приглашает его незнакомый ему шиноби, и Гаара инстинктивно щурится в бесполезной попытке запомнить его лицо.

Надо признать, что хоть Шукаку и был самим себе на уме, памятью он славился великолепной – благодаря его прозорливости Гаара помнил всех, кого видел хоть раз в жизни, а теперь ему приходится работать самому. Пока они с Шукаку были одним целым, он и представить себе не мог, что помнить и запоминать – это так трудно.

Эбизо стоит перед камерами песчаным изваянием и легко склоняет голову в знак приветствия, когда Гаара заходит под каменный свод, – этим подземельям так много лет, что никто уже не помнит, когда и кто их построил. Впрочем, Гаара всегда может спросить об этом у Шинки – тот в восторге от любой истории, которую он только может найти в библиотеках и архивах страны Ветра.

– Выбирайте, – позволяет Эбизо, и Гаара идёт вдоль камер, рассматривая незнакомые лица.

Он никогда не видел этих людей, но знает, что именно они пытали его, – на самом деле это не тот вид знакомств, которые импонируют Гааре. Он обводит тяжёлым взглядом каждого из пленников – теперь те выглядят лишь высохшими тенями, оставшимися на стенах по прихоти знойного солнца. Один из них высок и худ от природы, второй – крепок, космат, и лицо его изрезано серпами Масао из ударного отряда, а третий – у камеры третьего Гаара останавливается. Песок в его тыкве беспокойно шуршит, отражая состояние владельца, – Гаара пока ещё не способен контролировать привычные запасы чакры, но немного сил у него всё-таки есть. Конечно, если Сейджуро узнает, что он ушёл из больничного корпуса по собственному желанию, не предупредив никого из персонала, то будет в ярости – так что времени у Гаары не так уж и много.

Он смотрит достаточно долго и весьма въедливо для того, чтобы человек перед ним раскрыл рот, – в его зубных рядах не хватает верхнего клыка и пары нижних резцов, а некоторые пальцы, вероятно, оставшиеся без ногтевых пластин, аккуратно обработаны и забинтованы, потому что Эбизо никогда не даст пленнику умереть от сепсиса в середине допроса. Гаара не может сказать, что одобряет подобные методы дознания, но и их вероятную пользу не отрицает – на самом деле, ему совершенно не хочется связываться с Эбизо.

– Чего пялишься? – цедит заключённый хрипло, и Гаара узнаёт его голос: это человек, которого Гаара в своём заключении встретил первым.

Тон его голоса теперь не кажется насмешливым или высокомерным, каким он был, когда этот человек бил Гаару или спорил с товарищами по команде. Здесь, в холоде, тесноте и сырой грязи своего нынешнего дома, он больше не мастер по печатям – он всего лишь живой мертвец. Должно быть, что-то в лице Гаары меняется, когда он машет Эбизо рукой, потому что человек приходит в инстинктивный ужас, – он ничего не говорит, но в его глазах, чёрных от ударов, которые он уже пережил, плещется оголтелый страх. Гаара может лишь догадываться о том, что Эбизо делал с ним здесь, в тишине своих пыточных подвалов, но на самом деле его это не касается – он пришёл сюда лишь для того, чтобы уточнить одну маленькую деталь.

– Джиро из Суны, – представляет пленника Эбизо, когда его люди сажают того в просторной допросной по-соседству. – Джонин, мастер запечатывающих ниндзюцу из поколения шиноби перед тобой, – пока Эбизо резюмирует, Гаара смотрит, как пленник вяло брыкается в попытке вырваться из чужих рук: не потому, что не хочет бежать, а потому, что просто не может заставить изнурённое тело двигаться. Гааре знакомо это ощущение. – Около двенадцати лет назад дезертировал из группы дозора, которая исследовала найденный в то время Рассветный Форт вблизи Горбатых Дюн.

– Отступник? – уточняет Гаара, изучая осунувшееся лицо Джиро: тот крепко стискивает опухшие челюсти в попытке показать, что не боится, но Гаара видит, что это не так.

Джиро в ужасе, потому что не знает, что ждёт его дальше. Гаара не хочет портить ему процесс ожидания – да и к тому же, он ещё и сам не знает.

– Они все отступники, – кивает Эбизо. – Все пятеро – нукенины и наёмники, – скрипит он угрожающе. – Благо, что двое из них уже мертвы.

Не сплёвывает он Джиро под ноги лишь потому, что слишком хорошо воспитан, но по его ледяному тону понятно, с каким ожесточённым презрением он относится к тем, кто предал страну Ветра.

– И все из Суны? – спрашивает Гаара.

Эбизо качает головой.

– Громила, – он показывает на второго заключённого: тот сверлит их пустым взглядом из-под косматых бровей, – из южных земель, а погибшая женщина выросла в Ущелье Оазисов, откуда был родом Бунпуку. Когда-то состояла в последнем из его кровавых культов, – Эбизо приглаживает брови. – Остальные родились в Суне.

– А напавший на Резиденцию? – уточняет Гаара. – Я знаю, что он пытался покончить с собой.

Эбизо глухо хмыкает.

– Пытался, да не вышло. Как только твои ирьёнины поставят его на ноги, мои люди допросят его, как следует, – тянет он так, будто вовсю наслаждается одним только процессом ожидания. – Но пока нам неизвестно, кто он и откуда, – Эбизо складывает сухие руки за спиной и расправляет костлявые плечи, склоняя к Гааре голову. – С чего начнём?

Эбизо показывает на богатый арсенал, разложенный на столах и стойках вокруг, – все инструменты чистые, заточенные и блестят, как новые. Эбизо щепетилен в вопросе собственного дела – он считает, что руки и рабочее место всегда надо держать в чистоте. Гаара лишь качает головой, показывая, что пыток при нём не будет, – пока что он просто хочет поговорить.

– Они не желают разговаривать, – Эбизо поджимает сухие губы, и Джиро смотрит на него с яростной ненавистью. – Только кричать.

– У меня немного вопросов, – возражает Гаара и садится напротив Джиро, опирая трость о край стола.

Взгляд напротив испепеляет его в труху, но Гаара не обращает внимания – у них уже была возможность сделать ему больно. Теперь, вероятно, его очередь.

– Кто нанял вас, чтобы похитить меня? – спрашивает он первым делом, смотря, как Джиро дёргает разбитым ртом.

Должно быть, он слышал этот вопрос так часто, что у него скоро не останется ни зубов, ни ногтей, но Гааре нужен ответ прямо сейчас.

– Для чего? – продолжает он спокойно, складывая руки перед собой. – Из-за денег? – перебирает он, изучая чужую реакцию, и к собственному удовольствию попадает со второй попытки. – Или ради мести?

Джиро непроизвольно дёргается – он сильно истощён и не способен контролировать собственное тело. Теперь Гаара хорошо знает это беспомощное ощущение – он щурится, рассматривая лицо напротив. Эти глаза, наполненные яростью, эти черты, обведённые страхом, он видел каждый раз, когда играючи сжимал кулак напоследок. Причины чужой ненависти ему понятны, а вопрос, который он задаёт следом, теперь всегда окунает его в бочку ледяной воды прямо с головой.

– Я убил кого-то из твоих близких? – спрашивает Гаара и чувствует, как еле заметно вздрагивает чакра Эбизо у него за спиной.

Джиро фокусирует на нём плавающий взгляд. Кажется, будто его истязали слишком рьяно и слишком долго, чтобы он всё ещё мог говорить, но он всё же раскрывает разбитый рот, украдкой поглядывая в сторону Эбизо, – будто действительно боится, что старик вот-вот схватится за щипцы или молот.

– Нет, – говорит Джиро, фыркая: то ли в попытке показать, что ему не страшно, то ли в попытке откашлять кровь в сухой глотке. – Мне просто заплатили за тебя.

Гаара демонстративно обводит взглядом допросную – проёмом она совмещена с камерами, чтобы каждый заключённый видел, что ждёт его впереди.

– Неужели тебе заплатили так много, что ты и в самом деле готов умереть, – Гаара бросает взгляд на пленника в первой камере: тот буквально теряет последние крохи сознания от истощения, – в этом месте?

Джиро бессознательно вздрагивает – вид инструментов, что вскрывали и ещё будут вскрывать его плоть, заставляет его нервно трястись. Эбизо хорошо знает свою работу – он мастер в том, чтобы низвести человека до состояния животного, сражающегося за жизнь на последнем издыхании. Джиро, тем не менее, всё ещё пытается храбриться – видимо, в его жизни было что-то, что закалило его даже перед подобного рода ужасом.

– Ты был на моём месте, – цедит он озлобленно: из-за выбитых зубов и распухших дёсен внятная речь даётся ему с большим трудом. – Видеть тебя в такой состоянии – дорогого стоило.

Он пытается смеяться – звуки, судорожно вырывающиеся из его горла, похожи на карканье голодных воронов. На Гаару это не производит никакого впечатления.

– Я восстановлюсь и продолжу жить дальше, – замечает он ровным тоном, наблюдая, как Джиро болезненно скалится от его слов. – А ты либо умрёшь здесь под пытками старейшины Эбизо, либо сгниёшь в тюрьме, когда ему удастся выбить из тебя то, что нам нужно, – Гаара склоняет к нему голову. – А ему удастся – рано или поздно.

Джиро и сам это понимает. Половина его товарищей мертва, другая половина заживо гниёт по-соседству с ним, а человек, что нанял их, по-видимому, так и не пришёл им на помощь – у него нет будущего. Тем не менее, Джиро ожесточённо скалится.

– Пускай, – сплёвывает он. – Лучше так, чем под началом такого, как ты.

Гаара прикрывает глаза на мгновение – персональная ненависть всегда ослепляет. К сожалению, он знает, что это такое.

– Ты почти не был под моим началом. Ты сбежал, – возражает Гаара, чувствуя, как жалкие остатки чакры теплятся в чужой груди. – Почему?

Он догадывается, что дело в нём, но хочет знать подробности – сейчас для него важна каждая деталь. Джиро его не разочаровывает – должно быть, он ждал так бесконечно долго, чтобы сказать это Гааре в лицо.

– Все думают, что ты изменился, но это не так, – шипит он, дёргая руками в кандалах. – Такие, как ты, не меняются, – Джиро скалит чёрные от крови зубы, и голос его полон удушливой ненависти. – Вы не заслуживаете уважения, любви, семьи, – он судорожно хрипит, когда давится воздухом и сухостью в горле. – Детей.

Гаара качает головой.

– Не тебе судить о подобных вещах, – уязвляет он, и его подчёркнуто дипломатичный тон, вероятно, выводит его собеседника из себя. – Ты отнимаешь жизни.

Джиро выглядит так, будто Гаара только что ударил его по щеке, – он дёргается в каком-то осоловелом удивлении, а затем снова захлёбывается каркающим смехом. Люди Эбизо, застывшие по четырём сторонам допросной, украдкой переглядываются, готовые скрутить его по первому требованию.

– Как и ты, – скалится Джиро, но Гаара снова качает головой.

Каждый раз, когда он говорит об этом, ему кажется, что он недостаточно – недостаточно винит самого себя, недостаточно скорбит, недостаточно работает, чтобы исправить то, что когда-то сотворил своими собственными руками. Как будто он так и не стал тем, кто заслуживает всего, что есть у него теперь, и никогда уже не станет.

– Я больше этого не делаю, – говорит Гаара, но Джиро лишь фыркает ему в ответ.

– Как будто это что-то меняет, – его израненный рот ломается, когда он пытается нагло ухмыльнуться. – Твои дети знают? О том, что их отец на самом деле убийца каких поискать? – спрашивает Джиро, откровенно наслаждаясь каждым из высказанных им слов. – А твой драгоценный супруг? Как они относятся к тебе? Им всё равно? Или они боятся тебя? – взгляд у Джиро темнеет, как если бы сознание решило покинуть его. – Надо было остаться и расколоть ту сферу, – говорит он вдруг вкрадчивым шёпотом, и выглядит так, будто не понимает, что на самом деле происходит. – Нужно было убить мальчишку, – шипит Джиро, и тогда Гаара понимает, что он говорит о Метале. – Лучше смерть, чем жизнь с таким монстром, как ты.

– Замолчи, – велит Гаара: он не может позволить кому-то втягивать в этот кромешный ужас своих детей.

– Я мог бы его освободить, – продолжает Джиро так, будто не слышит его, и тогда Гаара хватает его за лицо: стол достаточно узкий, чтобы ему не нужно было далеко тянуться.

– Закрой рот, – шипит он низко, и его глухой тон заставляет Джиро прийти в себя.

Он быстро моргает – взгляд его бегает, когда Гаара отпускает его, и Джиро с трудом сглатывает, осматриваясь по сторонам.

– Я думал, ты хотел, чтобы я говорил, – фыркает он, а затем всматривается в лицо Гаары и видит там что-то, что снова заставляет его открыть рот. – Он, кстати, рыдал белугой, – говорит Джиро в очередной попытке сделать Гааре больно: не физически, так словами. – Мальчишка, – поясняет он, откидываясь на жёсткую спинку стула. – Было хорошо слышно. Так боялся тебя потерять. Как можно… – Джиро хмурится, вероятно, пытаясь понять, почему в мире существуют люди, что любят и волнуются за такого, как Гаара. – Может, он такой же, как ты? – роняет он вдруг, и Гаара хмурится, окидывая Джиро предупреждающим взглядом. – Может, они оба такие же? – тот глухо выдыхает, обескураженный этой неожиданной догадкой. – Монстры, которым лучше сдохнуть прежде, чем…

Гаара не может его слушать. Ему всё равно, если кто-то считает его монстром, – это целиком и полностью его вина, – но он не может допустить, чтобы кто-то говорил подобное о его детях.

Только не о них.

– Господин? – спрашивает Эбизо, когда, должно быть, слышит шелест песка, но Гаара молчит.

Этот въедливый, угрожающий звук заставляет Джиро вытянуться по струнке, и Гаара видит, как сознание буквально покидает его истерзанное тело. У него недостаточно песка, чтобы сформировать хотя бы часть Песчаного Гроба, но Джиро об этом не знает – он полон инстинктивного, животного ужаса, когда песок хватает его за щиколотки и начинает ползти вверх.

– Нет, – шепчет он, дёргая скованными руками в бесполезной попытке сбежать, а затем начинает истошно кричать на одной высокой, дрожащей ноте. – Нет, убери это! Убери!

Он бьётся, словно мотылёк, упавший на источник света, и Гаара ждёт до тех пор, пока песок не покрывает его по самое горло, – Джиро кричит так громко, что закладывает уши. Он так сильно боится, хотя выдержал все пытки, что Эбизо приготовил для него, что Гаара понимает, – в этот раз он угадал. Когда он поднимает ладонь, чтобы сжать руку в кулак, Эбизо снова пытается вмешаться.

– Гаара, – зовёт он тихо. – Ты сказал, что больше не убиваешь.

Вряд ли он беспокоится о пресловутой репутации Гаары – Эбизо больше волнует, что у него не останется экземпляра для допросов. Гаару же это не интересует.

– Я больше не убиваю, это правда, – отзывается тот и начинает смыкать пальцы. – Но это не значит, что я забыл, как это делается.

Его тон такой угрожающий, что Эбизо ненароком отшатывается от него, – так же, как отшатывались от него все, когда Шукаку брал над ним контроль. Канкуро прав – люди всё ещё его боятся. Что ж, думает Гаара, это правильно.

Некоторым и правда стоит его бояться.

– Прекрати! – орёт Джиро, когда песок смыкается вокруг его горла. – Хватит! Убери это от меня!

Он плотно окутан этой липкой, чистой и искренней паникой, которой может быть окутан только человек, который прекрасно знает, что вот-вот умрёт. В кончиках пальцев зудит и покалывает – удивительно, как давно Гаара не испытывал этого низменного чувства. Чувства волнительного удовлетворения от осознания, что прямо сейчас ты кого-то убьёшь, – легко, играючи и без какой-либо цели.

Просто потому, что можешь убить.

– Скажи, кто был вашим Мастером, – требует Гаара, смотря, как Джиро сходит с ума от страха.

– Я не могу! – надрывается тот. – Он достанет меня!

– Это невозможно, – возражает Гаара, чувствуя, как дрожит чужая чакра позади него. – Старейшина Эбизо не подпустит к вам никого.

Джиро бешено мотает головой, будто надеется, что этим беспорядочным движением скинет назойливый песок с собственного тела, – слой на нём такой тонкий, что даже если и сожмёт, то лишь оцарапает, но никак не сможет раздавить. У Гаары совсем нет сил, чтобы раздробить ему хотя бы часть костей, но Джиро об этом не знает, и его страх перед Гаарой так велик, что он совсем ничего не соображает.

– Он здесь, он проберётся! – вопит он, давясь рыданиями. – Он убьёт меня, если я скажу, кто он!

– Я убью тебя, если ты не скажешь, кто он, – говорит Гаара безжалостно, и песок начинает сжимать Джиро со всех сторон.

– Нет, не надо! – голос у того срывается, но он продолжает дёргаться. – Прекрати! – лицо его испачкано кровью, слезами и грязью. – Хватит!

– Я спрошу ещё раз, последний, – повторяет Гаара нетерпеливо. – Кто был вашим Мастером?

Джиро скулит, будто раненый зверь.

– Я не… – начинает он, но давится собственным голосом и лишь качает взмокшей головой.

Гаара прикрывает глаза.

– У меня нет на тебя времени, – и прежде, чем он полностью сжимает кулак, Джиро, наконец, выкрикивает.

– Это Хиро! – выдавливает он с трудом и начинает рыдать, как испуганный до смерти ребёнок, потерявшийся в темноте. – Советник Хиро из Долины Зыбучих Песков!

Гаара бросает взгляд на Эбизо – тот поджимает губы, щёлкает пальцами, и двое человек из его охраны мгновенно исчезают за сырыми сводами. Джиро сидит, свесив грязную голову поверх песчаного кокона, – слёзы и слюна пачкают его избитое лицо, и он выглядит как сумасшедший, брошенный к воротам лечебницы. Гаара разжимает кулак – песок сползает на пол, обиженно шурша, но Джиро этого как будто не видит. Кажется, что Гаара свёл его с ума одним лишь своим присутствием.

И он оказался прав.

– Я не убивал никого из твоих близких, – говорит Гаара, опираясь ладонью на стол, чтобы встать. – Я пытался убить тебя. Мало кто пережил объятия моего Песчаного Гроба, – он, конечно, лукавит, но суть в том, что раньше он никому не давал поблажек: каждый, кто попадал в его песчаную ловушку, погибал. – Почему я тебя не убил?

Джиро почти не дышит – его лицо белое и измождённое.

– Твой отец вмешался тогда, – хрипит он, с трудом глотая затхлый воздух. – Он спас меня в тот день.

Гаара поджимает пересохшие губы – в груди отвратительно тянет.

– Была причина, по которой я хотел тебя убить? – спрашивает он в стыдливой надежде, что Джиро был подослан Советом, как убийца, но тот лишь качает головой.

– Нет, – отвечает он так тихо, что Гаара почти не слышит его голоса. – Я всего лишь попался тебе под руку.

Тишина в подземельях такая громкая, что Гаара не слышит ничего, кроме яростного стука собственного сердца. Это то, с чем он живёт и будет жить всю оставшуюся жизнь, – с чувством ужасающей, истязающей его вины, и Гаара согласен.

Это всё, что он может сделать для мёртвых.

– Я рад, что мой отец спас хоть кого-то, – бросает он прежде, чем уйти.

Джиро у него за спиной похож на сломанную куклу – он не роняет ни звука, когда люди Эбизо берут его под руки, чтобы отвести обратно в камеру. Быть может, теперь он хочет лишь одного – чтобы всё это наконец-то закончилось.

Гааре знакомо это ощущение.

Chapter 24: Ли XII

Человек, которого они выслеживают, оказывается советником Хиро, что приходил в палату Гаары четыре дня назад, – они ловят его в подземном убежище под Восточной стеной, и по побелевшему лицу Канкуро Ли догадывается, что они понятия не имели о существовании этих катакомб. Ветер над Суной верещит на одной высокой, яростной ноте – здесь же, в могильной тишине витиеватых переходов, выложенных сырым песчаником, слышен лишь шум чужого дыхания.

– Стой на месте, если не хочешь, чтобы Карасу свернула тебе шею, – предупреждает Канкуро: его жуткая марионетка удерживает Хиро, и лезвия в её конечностях влажно блестят в сантиметре от чужих глаз. – Лучше тебе начать говорить.

Хиро не выглядит испуганным – лицо его так надменно, будто это он держит их под контролем, а не они его. Ли оборачивается к Такеучи – тот слушает чужую чакру, и судя по всему, какой-либо опасности не отмечает. У Ли же в висках болезненно стучит – он привык доверять своей интуиции.

– Ты не имеешь права трогать меня без официальных бумаг, – напоминает Хиро с кривой улыбкой на лице. – Я член Совета Суны, в конце концов.

Канкуро молча отгибает подол накидки – свиток с печатью Казекаге висит на его поясе, как ядовитый паук. Хиро почти не меняется в лице, но Ли видит, как на мгновение вздрагивают острые линии его немолодого лица.

– Одна из твоих пешек открыла рот, – поясняет Канкуро, а затем кивает головой в сторону вещей, разложенных на столах: это дорогое и редкое снаряжение для перехода пустыни в разгар песчаной бури. – И весь этот набор говорит о том, что ты пытаешься сбежать.

Хиро невозмутимо фыркает – лицо он держит очень хорошо.

– Я собирался отправиться в Долину, чтобы навестить могилы близких, – возражает он, морщась, когда Карасу скрипит шейными шарнирами у него над ухом. – У меня есть разрешение.

Канкуро скалится – он ненавидит бури и предателей, и Ли знает, что его терпение уже на исходе.

– Я ничего не подписывал, – цедит он, пуская дрожь по нити чакры: лезвие у Карасу на конечности переливается в свете тусклых фонарей. – Так же, как и Гаара.

– Мне достаточно подписей пяти членов Совета, а свиток с разрешением вы должны были найти у меня дома, – он щурится, оглядывая их всех друг за другом: будто примеряется, кого ударить первым. – Если вы нашли меня здесь, то, вероятно, уже перевернули вверх дном моё поместье.

– Это ты будешь в суде рассказывать, – рычит Канкуро, заставляя Карасу схватить Хиро поперёк туловища, и нетерпеливо машет рукой. – Крутите его.

Госпожа Масао делает шаг вперёд – Ли видит, как лезвие её серпа сверкает в дрогнувшем свете подземных огней, и тогда всё происходит. Хиро выбрасывает обе ладони вперёд так быстро, что движение кажется незаметным. Затем он быстро складывает каждой рукой разные печати, и одна из них позволяет ему выскользнуть из хватки Карасу, а вторая – кидает технику прямо в сторону Такеучи. Тот низко охает, пока Ли тянет его за шиворот и бросает себе за спину, – техника режет Ли скулу, когда он уворачивается от неё, а затем в труху раздрабливает перекрытия у него за спиной. Низкий гул от падающих кусков песчаника заставляет каменные полы дрожать под ногами – если стена начнёт осыпаться, под угрозой завала окажутся не только они, но и люди, что живут прямо у восточной границы Суны.

– Только не упусти его! – кричит госпожа Масао Такеучи, и тот выискивает среди общего потока чакры ту, что должна вовсю греметь под низкими сводами, но лицо у него растерянное.

– Я не чувствую его чакры! – кричит он, выхватывая саблю из ножен, и Ли отбрасывает кусок песчаника, падающий им на головы.

– Сосредоточься, – велит он ободряюще, высматривая движение со стороны. – Ты хороший сенсор, Такеучи, ты обязательно сможешь найти его.

Мальчишка воодушевляется, – ему нужно время, поэтому Ли прикрывает его до тех пор, пока дрожь под ногами не стихает. Обвал не такой страшный, как могло показаться, но он открывает бездну над головой и позволяет Хиро скрыться в мутной пыли. Канкуро громко ругается на одном из пустынных диалектов, и Ли слышит, как гремит серп госпожи Масао, когда раздрабливает камни в труху.

– Ублюдок, – шипит Канкуро, одним движением выхватывая свиток из-за спины: его маленькие куклы-ищейки расползаются по открывшемуся провалу, как тараканы. – Он не должен далеко уйти.

– Он мастер по редким техникам, как и все в его Долине, – напоминает госпожа Масао, помогая своим людям забраться на оставшиеся валуны. – В его распоряжении стихия земли, воздуха и огня, – она морщится, поддувая прядь волос, выпавшую из узла на её затылке. – Я бы на твоём месте не расслаблялась.

– А что, похоже, что я расслаблен? – рявкает Канкуро, но быстро осекается и берёт себя в руки.

Его куклы, будто орава муравьёв, с тихим царапающим звуком изучают катакомбы, и Ли неуловимо слышит за их маленькими шажками что-то ещё – то ли быстрый стук чужого сердца, то ли мягкий шелест сорванного дыхания. Он прикрывает глаза, чутко прислушиваясь, – Ли не может чувствовать чужую чакру, но он может выслушать чужое присутствие.

И он слышит.

– Он здесь! – кричит он одновременно с Такеучи и бросается вперёд, когда взрывная волна от техники бьёт госпоже Масао прямо под ноги.

Ли ловит её, потерявшую сознание, в прыжке, опуская на землю, а затем с разворота забрасывает кусок песчаника в ответ на очередной удар чужой чакры – техника мгновенно окутывает валун и разрывает его в клочья. Ли слышит, как вскрикивает Канкуро откуда-то сбоку, и видит, что по его рукам ползут светящиеся символы, – Гаара говорил, что они поймали его в ловушку такой же техникой. Канкуро ругается, но не может сопротивляться – замирает, падает лицом вперёд и больше не встаёт, вероятно, лишённый сил. Значит, Хиро достаточно проворен, чтобы нападать и отбиваться от целого отряда, – Ли слышит скрежет смыкающихся кунаев, а затем ловит бездыханное тело одного из людей госпожи Масао. Если так пойдёт и дальше, они…

Он уворачивается в последний момент – ощущение приближающегося удара бьёт его в затылок, и Ли уходит в сторону, чтобы увести Хиро от Такеучи. На лице у советника нет ни одной царапины, а сам он лишь тяжело дышит, держа ладони перед собой, но давление его чакры Ли ощущает, как накрывшую его с головой волну прибоя.

– У меня бы получилось его уничтожить, если бы тебя здесь не было, – цедит Хиро с остервенением, когда складывает печати: таких рисунков Ли ещё не видел. – Надеюсь, ему будет нестерпимо больно, когда ты умрёшь.

Умирать Ли не собирается, но сдвинуться с места у него не выходит – он слышит, как его окрикивает Такеучи, но не может даже повернуть головы в ответ на зов. Хиро надменно улыбается, и когда его сухие ладони смыкаются, Ли понимает, что не может дышать от охватившей его боли. Он давно не испытывал подобной – она не так сильна и интенсивна, как боль от Врат, но Ли хорошо её знает. Такой же была боль, когда Гаара сломал его на том экзамене, – правда, только лишь физически.

Сдаваться Ли не привык – он в одно мгновение разрывает Врата вплоть до Пятых, и его кулак не впечатывается Хиро в челюсть лишь потому, что его останавливает волна обрушившегося на них песка. Ли тут же отскакивает в сторону – Хиро трепыхается в песчаных тисках, словно заяц, угодивший в капкан, и руки его при этом стремительно чернеют. Ли оборачивается – Гаара неподвижно стоит подле него, сосредоточившись на песке вокруг Хиро, а старейшина Эбизо, видимо, удерживает печать, что мешает Хиро вновь творить техники. В груди у Ли обрывается – и потому, что они получили поддержку, и потому, что Гаара выглядит слишком плохо.

– Хватит, – требует он, обращаясь к Ли, и поясняет, когда тот хмурится в ответ. – Твои Врата.

– Ещё есть время, – возражает Ли, но сдаётся, когда Гаара смотрит на него в упор.

В его взгляде нет ни угрозы, ни предостережения – только немая просьба, которую Ли просто не может игнорировать. Он заканчивает – ужасающая боль от Врат, к которой он привык за столько лет, настигнет его в скором времени, но пока его перегруженные мышцы лишь отчаянно гудят.

Хиро в песчаной ловушке ожесточённо дёргается – Гаара сжимает кулак, чтобы придавить его горло, и тот замирает, как угодившая в паутину муха. Они смотрят друг на друга, и ненависть в глазах Хиро такая ощутимая, что кажется, будто он способен испепелить Гаару взглядом прямо на месте. Тот, очевидно, не впечатлён – Ли видит, что он держится из последних сил.

– У твоих техник есть временной промежуток, – заявляет Гаара, бросая взгляд в сторону неподвижного Канкуро: тот лежит, уткнувшись носом в пол, и Ли представляет, насколько он разъярён. – Прекрати их сейчас же.

Хиро сдавленно фыркает – ему трудно говорить, потому что Гаара пережал ему горло.

– Зачем бы мне? – спрашивает он сипло, закатывая глаза, но глухо охает, когда Гаара сжимает кулак крепче.

– Прекрати, или они прекратятся вместе с твоей смертью, – цедит он, и Ли понимает, что давно не слышал в его голосе столь явной злости.

Гаара с трудом удерживается на ногах, а его вытянутая рука мелко дрожит, пока песок беспокойно вихрится возле его колен, – он не злится, понимает вдруг Ли.

Он в ярости.

Хиро, видимо, взвешивает все за и против, а затем всё-таки обрывает поток чакры – старейшина Эбизо всё ещё сковывает его руки, и создать новые техники Хиро не может. Канкуро, освобождённый от своего мимолётного, но позорного заключения, вскакивает на ноги – его куклы-ищейки проходятся по лицу и голове Хиро, царапая его острые скулы, а затем моментально исчезают в свитке у него за спиной.

– Это было ребячески, – говорит ему Ли, когда Канкуро ковыляет к нему, и тот лишь мстительно скалится, утирая разбитый нос.

– Зато сколько удовольствия.

Гаара опускает пленника на землю – старейшина Эбизо концентрирует чакру сильнее, потому что песок соскальзывает с горла Хиро и лениво ползёт обратно к Гааре. Это не значит, что они собираются отпускать его, просто Гаара больше не может держать технику – Ли хорошо видит, насколько он взбешён этим фактом. Хиро же в восторге от чужой слабости – больше всего он, должно быть, наслаждается тем, что виноват в этом сам.

– И что теперь? – спрашивает он, не меняя надменного выражения на лице. – Отправишь меня на честный суд, как и положено хорошему Казекаге?

Ли замечает, как вздрагивает Гаара, – когда он идёт к Хиро, то оступается, но это не мешает ему продолжить путь. Хиро пытается дёрнуть руками, но старейшина Эбизо держит печать на совесть, поэтому он лишь вскидывает голову и поджимает сухие губы, когда Гаара бесстрашно подходит к нему вплотную, буквально сталкиваясь с ним носами, – Ли с Канкуро беспокойно переглядываются, готовые сорваться с места в любой момент.

– На суд? – спрашивает Гаара тихо, и Ли отчётливо слышит в его голосе ярость. Этот ледяной тон откровенно пугает его до дрожи в коленях. – Ты убил и покалечил моих людей, похитил и мучил меня, напал на мою семью, но самое ужасное в том, – шипит Гаара рассерженной пустынной змеёй, когда хватает Хиро за оцарапанные скулы, и голос его становится ещё ниже, – что ты посмел напасть на моих детей, – Ли кажется, что он цепенеет, когда понимает, о чём именно говорит Гаара. – Ты действительно думаешь, что доживёшь до честного суда?

Он поднимает ладонь, и глаза у Хиро распахиваются, когда песок стремительным потоком забивается ему прямо в глотку, – Ли видит, как дёргается старейшина Эбизо, слышит, как охает Канкуро рядом с ним, и срывается с места.

– Гаара! – зовёт он, хватая того за плечо, и тогда песок хлещет его по руке.

– Не трогай меня, – цедит Гаара, неотрывно смотря, как Хиро задыхается: глаза его краснеют, закатываются, а тело начинает биться, словно в судорогах, и всё это кажется таким ужасно неправильным.

Так не должно быть.

– Гаара, – зовёт Ли снова, уворачиваясь от песка: они это уже проходили. Если будет нужно, Ли окажется намного быстрее него. – Гаара, хватит, – просит он, всё же хватая того за плечо. – Ты убьёшь его.

– В этом и смысл, – отзывается Гаара тем тоном, каким он говорил ещё в детстве, и в груди у Ли холодеет.

Он не строит иллюзий – он знает, что не Шукаку был причиной, по которой Гаара убивал. Он делал это не только потому, что на тот момент совершенно не знал, как ещё ему почувствовать себя живым, но и потому, что ему нравилось убивать. Когда-то ему нравилось, что люди бегут в страхе перед ним, и Ли знает, что глубоко внутри Гааре до сих пор нравится, когда люди его боятся, – пускай, не все, а лишь те, что угрожают Суне, но этот паттерн поведения никуда не делся. Он так и остался с ним, но теперь Гаара не один – и Ли не даст ему наломать дров снова.

Он хватает Гаару со спины прежде, чем песчаная волна отбрасывает его обратно, – тот мгновенно каменеет у Ли под руками, и его слабая ладонь, из последних сил прижатая к лицу захлебывающегося Хиро, мелко дрожит.

– Ты не чудовище, Гаара, – говорит Ли так тихо, чтобы только Гаара мог его слышать, и невесомо целует его за ухом. – Ты никогда им не был.

Песок рассерженно шипит у них под ногами – ресницы у Хиро трепещут, будто тот пребывает в агонии, и Ли чувствует, как Гаару трясёт под его руками.

– Он убил моих людей, навредил моему брату, пытался убить тебя и напал на наших детей, – напоминает он, стиснув челюсти, и Ли кладёт ладонь ему на грудь: чужое сердце бьётся так быстро, будто хочет разбить бумажные рёбра вдребезги.

– И он обязательно ответит за всё, что сделал, – обещает Ли, обхватывая запястье Гаары пальцами. – Но не за твой счёт.

Тот глубоко вздыхает – так, будто ему самому нечем дышать. Он позволяет Ли убрать свою руку от чужого лица – песок стекает обратно, осыпаясь Гааре под ноги, и Хиро судорожно вздыхает, забываясь удушливым кашлем. В его горле, должно быть, так сухо, что от него просто хочется избавиться, но Хиро оказывается весьма упрямым – он даже умудряется говорить.

– Лучше бы ты убил меня, как убил мою дочь, – выплёвывает он Гааре в грудь, когда Ли отпускает его. – По крайней мере, я бы больше никогда не имел удовольствия наблюдать твое проклятое лицо.

Гаара не отрывает от Хиро взгляда. Ли берёт его за руку – просто, чтобы показать, что он рядом, – и чужие пальцы с трудом стискивают его ладонь в ответ. Гаара ничего не спрашивает, но Хиро понимает его без лишних слов – он всё равно не может ничего, кроме как говорить.

– Ей было тринадцать, и она была любопытной, – сипит Хиро, прикрывая воспалённые глаза. – Говорила, что тебе просто не хватает друзей, – он хрипло смеётся: это злой, неприятный смех. – Сказала, что если очень постарается, то всё будет в порядке. Я не догадался, что она имела в виду, – Хиро смотрит на Гаару из-под слипшихся ресниц. – А эта дурёха пошла к тебе.

Чужие пальцы у Ли в ладони холодные – он слышал десятки подобных историй, но от этого не легче. Каждый из таких эпизодов будто запирает Гаару в его собственный Песчаный Гроб, из которого он не может выбраться самостоятельно, и Ли здесь, чтобы протянуть ему руку.

– Тебе тогда было лет шесть, и твой отец ещё мог держать тебя на цепи, так что она пробралась к твоей камере, – Хиро лижет сухие, оцарапанные песком губы. – А ты просто убил её, – голос его садится. – У меня были на неё такие грандиозные планы, а ты убил её.

Ладонь Гаары у Ли в пальцах дёргается.

– Что? – спрашивает он, и Хиро сжимает израненный рот.

– Я собирался в скором времени выдать её замуж за одного из вассалов даймё, чтобы убраться из этой богами забытой пустыни, а ты всё уничтожил, – шипит он глухо, и в его тоне слышно лишь тоску по нему самому.

Ли обескуражен и зол его словами, но по скрипу, который доносится у Гаары изо рта, понимает, что не он один.

– Она была твоей дочерью, – цедит он, и Ли приходится удерживать его, чтобы он снова не сорвался. – Она была твоим ребёнком, а всё, о чём ты жалеешь, это лишь о своих упущенных возможностях?!

Ли никогда не слышал, чтобы Гаара так кричал, – песок вихрится вокруг него, готовый растерзать Хиро на куски, и в этот раз у Ли не получится его остановить. Он кладёт ладонь Гааре на грудь, удерживая его на месте, но в этом не оказывается никакого смысла, – грохот взрыва у них за спиной заставляет их обоих упасть на колени. Гаара укрывает их тонкой песчаной завесой – это всё, на что он способен в данный момент, – и обхватывает Ли руками в бессознательной попытке физически прикрыть его от возможных повреждений. Дрожь под ногами заканчивается через секунду, но этого времени хватает, чтобы Хиро исчез из поля зрения.

– Да сколько можно?! – ругается Канкуро, выбираясь из-под песчаника.

Он укрыл себя и старейшину Эбизо в одной из своих жутких кукол, а Такеучи позади него собрал всех остальных в относительно безопасной зоне.

– Я слышу его чакру! – кричит он, сосредотачиваясь, но тут же озадаченно хмурится. – Она рвётся на части, но не из-за его состояния, – Такеучи с ужасом охает. – Советник Хиро бежит в пустыню!

– В бурю? – восклицает Канкуро, убирая марионетку. – Без снаряжения?

– Он не жилец, – старейшина Эбизо качает головой, но Ли просто не может с ним согласиться: он достаточно видел, чтобы утверждать, что советник Хиро весьма живуч.

– А если он всё-таки сбежит? – Ли хватается за респиратор на своей шее. – Его надо догнать!

Он не успевает сделать и шага – Гаара хватает его за локоть и удерживает на месте.

– Это слишком опасно, – шипит он сердито и, не моргая, смотрит Ли в глаза. – Буря в самом разгаре.

– Он должен ответить за всё, что сделал, – возражает Ли и порывисто берёт лицо Гаары в ладони, когда тот открывает рот, чтобы не согласиться. – Со мной всё будет в порядке, – он ободряюще улыбается, и краем глаза замечает, как от всей этой сцены зеленеет Канкуро. – Пустыне я почему-то нравлюсь.

Гаара с остервенением стискивает челюсти, но по тому, как он разжимает пальцы, Ли понимает, что Гаара отпускает его. Ли быстро целует его в губы, натягивает маску на лицо и бросается обратно в катакомбы, ища выход по звуку завывающего ветра.

Его поиски не занимают много времени – в конце концов, буря и правда в самом разгаре, а Хиро сильно истощён и не имеет при себе снаряжения, которое помогло бы ему пересечь разъярённую пустыню. Ли находит его на половине пути к Горбатым Дюнам – Хиро волочит ноги, истязаемый воющим ветром, а когда понимает, что его нашли, замирает на месте и вскидывает руки к груди. Ли готов к чему угодно – мышцы начинает ломить от использования Врат, но он сосредоточен на предстоящей битве.

Битвы не происходит – Хиро складывает последние печати, и Ли видит, как воздух вокруг него превращается в плотные, темнеющие на фоне бури, серпы. Ли уже видел такие – Темари создаёт их своим веером. Хиро вытягивает руки в попытке удержать воздушные серпы над головой, а затем резко сбрасывает их вниз – они рвут его на части, и Ли, полный ужаса, бросается к нему. Он не успевает – в руках у него остаётся лишь кусок нарядного одеяния, скользкие внутренности и кровь, стремительно смешивающаяся с колючим песком.

Канкуро и Гаара ждут его у запертых ворот на Восточной стене – последний выглядит так, будто готов упасть прямо здесь, поэтому Канкуро поддерживает его под спину. Ли растерянно показывает им всё, что ему удалось собрать в собственную, теперь уже насквозь пропитанную кровью накидку, и Канкуро с досадой зажмуривает глаза – ветер не треплет его головной убор, потому что Гаара укрывает их от бури.

– Твою мать, – шипит Канкуро, морщась, а затем забирает страшную посылку у Ли из рук.

Он кивает Гааре, бросает благодарный взгляд на Ли и оставляет их, исчезая в прорези между створками ворот. Гаара закрывает их тонкой песчаной сферой до самых ног, и Ли, зубами сняв одну из перчаток, кладёт ладонь ему на затылок, чтобы прижать к себе. Гаара не сопротивляется – его руки обвиваются вокруг Ли, и он замирает, должно быть, слушая, как бьётся сердце в чужой груди. Он больше не стоит на ногах, потому что знает, что Ли удержит его, и тот держит.

Ли всегда его держит.

Chapter 25: Гаара XIII

– Признаться, я думал, что ты убьёшь сначала Хиро, а потом уже и нас всех, – проникновенно ворчит Канкуро в пивную кружку. – Как в старые добрые времена, знаешь, – он нервно смеётся, а затем замечает, что Гаара смотрит на него. – Чёрт, прости.

Тот качает головой – он не любит пиво, но в идзакая на северной окраине Суны готовят просто изумительный солод.

– Всё в порядке, – отзывается он, держа свою кружку в ладонях. – Я и в самом деле потерял контроль, – он хмурится, рассматривая флажки, развешанные по всему залу: кто-то, видимо, отмечает какой-то праздник и снял под это дело половину идзакая. – Я был так зол.

Канкуро фыркает, слизывая густую пену с губ, – без своей формы и рисунка на лице он выглядит младше своих лет.

– Ещё бы! – возмущается он, с силой грохая тяжёлой кружкой по столу, и тут же охает, напуганный количеством шума, что сам же и наделал. – Дамы, мои извинения, – улыбается он двум женщинам, что оборачиваются на громкий звук, и втягивает голову в плечи. – Я сам был зол, как шакал, – он скалится. – И Ли был зол. Видел бы ты его лицо, когда этот ублюдок начал говорить о своей дочери.

– Это бы кого угодно разозлило, – вздыхает Гаара, прижимая кружку ко рту, и горький привкус растекается по языку.

Канкуро поджимает губы таким жестом, будто смеет не соглашаться.

– Это же твой ненаглядный Рок Ли, – тянет он, подпирая щёку кулаком. – Он никогда не злится, – Канкуро пожимает плечами, оттягивая ворот рубашки. – И можешь меня закопать, но он святой. Я был так напуган, когда ты решил нашпиговать Хиро песком, что не мог пошевелиться. Как в детстве, когда мы все, ну, – он никак не может сформулировать нужную мысль, и потому бесится: Гааре хорошо знакома эта рутинная беспомощность. – Я никогда не мог тебя остановить, когда ты шёл вразнос. Никогда не мог понять, как это сделать и что тебе вообще нужно, – Канкуро цокает языком со знанием дела. – А он смог.

Гаара не совсем понимает, что именно он хочет сказать, – тот, впрочем, продолжать не желает, поэтому делает вид, что и так наговорил достаточно.

– Давай выпьем за него и закроем эту тему, – бурчит Канкуро, поднимая кружку. – А то я снова начну завидовать и расстроюсь.

Гаара поднимает свою кружку в ответ – звон стекла тонет в громком хохоте откуда-то сбоку. Канкуро морщится, набирая полные щёки пива, и бросает взгляд на дверь, но Гаара качает головой. Сегодня в идзакая шумно, и звук ритмичной музыки вибрирует в его всё ещё ноющей груди, но его всё устраивает – иногда ему нравится находиться в самом сердце неизвестной толпы.

– Зачем тебе завидовать и расстраиваться? – удивляется Гаара, складывая руки перед собой. – Я думал, у тебя прекрасные отношения с…

Канкуро снова грохает кружкой, но на этот раз ни перед кем не извиняется.

– Не начинай, – велит он, бесстрашно тыкая в Гаару пальцем с чёрным ногтем. – У нас с ним нет никаких отношений.

– Каждый раз, когда ты возвращаешься из Конохи, от тебя несёт сеном и псиной, – напоминает Гаара. – А должно – лесом и оленями, – он невозмутимо разводит руками. – Темари выгоняет тебя на ночь из клана Нара?

Канкуро стремительно становится пунцовым, а затем так же стремительно зеленеет.

– Слушай, давай не будем, – просит он, утыкаясь носом в кружку. – Совет не выдержит ещё одного перебежчика.

– Собираешься переезжать в Коноху? – хмыкает Гаара, снова прижимая кружку ко рту. – Отпущу только после свадьбы.

– Тебя спросить забыл! – возмущается Канкуро и с обидой замечает, что его кружка уже пуста. – И можно вообще никуда не переезжать, – он пожимает плечом. – Вы же с Ли так и не съехались.

Гаара уступчиво кивает.

– Нас обоих это устраивает, – сообщает он дипломатично. – Было бы нечестно жертвовать желаниями кого-то из нас, – он щурится, рассматривая задумчивое лицо брата. – У вас есть какие-то разногласия в данном вопросе?

Канкуро хмурится, болтая пену на дне кружки.

– Да не то чтобы, – отмахивается он. – Мы просто… – а затем вскидывается и снова тычет в Гаару пальцем. – Ты мне зубы не заговаривай!

Тот поднимает открытые ладони к лицу.

– И не планировал, – хмыкает он невозмутимо, но Канкуро ему не верит.

– Ага, конечно, – щурится он с подозрением. – Тебе дай волю, так ты весь Совет заговоришь до такой степени, что они сами не поймут, как все с тобой согласились.

– Это называется дипломатией, – подсказывает Гаара сдержанно, и Канкуро закатывает глаза: разноцветные фонари рисуют на его лице теми же красками, что он носит всю свою сознательную жизнь.

– Надо же, у нас в семье завёлся дипломат, – фыркает он смешливо, а затем, видимо, вспомнив о чём-то грустном, мгновенно мрачнеет. – Кстати, о семье, – ворчит он, развалившись вдоль добротного стола. – Темари приедет завтра.

Музыка кажется громкой, но она не доставляет дискомфорта – люди вокруг танцуют, пьют и смеются, и это именно то, для чего они с Канкуро работают в поте лица.

– Я знаю, – сообщает Гаара, не моргнув глазом. – Я звонил ей позавчера.

Канкуро вскакивает на ноги, хлопая ладонями по столу, – люди озираются на него, но мало что может остановить Канкуро, когда он охвачен праведным гневом.

– Так это ты ей всё рассказал?! – вопит он, и Гаара пожимает плечами.

– Она спросила, как у нас дела.

Канкуро не лопается от злости только потому, что не может сделать этого физически. Он садится обратно, ставит локти на стол и начинает объяснять на пальцах.

– Бро, – просит он. – Выучи, пожалуйста, одну фразу, которую ты будешь говорить нашей сестре, когда она будет звонить и спрашивать, как у нас дела, – он тяжело вздыхает. – Эта фраза звучит так: «У нас всё хорошо, дорогая Темари, мы тебя очень любим и всегда ждём в гости».

Гаара смотрит на него с сомнением.

– Теперь я понимаю, почему она тебе не звонит, – он закидывает локоть на спинку дивана, морщась от глухого отголоска боли, на мгновение вспыхнувшего над рёбрами, и с интересом слушает, как Канкуро причитает о своей нелёгкой жизни. – Мне жаль, но завтра она убьёт тебя, как только приедет.

– А что мне было делать? – Канкуро полон возмущения. – Сказать ей, что мы потеряли тебя и Метала? Что в Совете против тебя зреет заговор? Что кто-то пытался напасть на мальчишек в нашем доме? Что ты болтаешься в реанимации третьи сутки, потому что кто-то пытался запытать тебя до смерти? – он хватается за голову. – Да Темари была бы у нас на пороге следующим днём и притащила бы с собой всю Коноху! – Канкуро вскидывает указательный палец со знанием дела. – С Наруто и Майто Гаем в авангарде!

Гаара пытается оценить масштаб бедствия – возможно, стратегию, которую выбрал Канкуро, можно назвать относительно действенной.

– В любом случае, она будет завтра вместе с Шикадаем, и тебе придётся расшибиться перед ней в лепёшку, чтобы она больше не беспокоилась о нас всех, – замечает Гаара, смотря, как Канкуро прячет лицо в ладонях уничижительным жестом.

– Я уже готов, – сообщает он устало и мнёт вероятно разнывшиеся виски пальцами. – Шикамару не явится?

Гаара качает головой.

– У них коллапс в Администрации, – отзывается он, закидывая ногу на ногу, и поясняет, когда Канкуро вскидывает брови в немом вопросе. – Они третий день не могут понять, который из всех Наруто настоящий, а кто – всего лишь теневые клоны.

Канкуро сдавленно фыркает.

– Парень устал, – он поднимает кружку, показывая хозяйке, что готов выпить ещё одну. – Ну, ладно, – вздыхает он с облегчением. – К ещё одному раунду сёги между стариной Шикамару и Шинки я не готов.

– Шикадай обычно тоже играет с ними, – отзывается Гаара, но Канкуро лишь смеётся.

– Шикадаю обычно лень, – поправляет он и качает головой. – Боги, по уровню лени он превзошёл собственного отца.

– Думаю, он аккумулирует, потому что ему сложно беспрепятственно лениться от рассвета до заката, – предполагает Гаара и хмыкает, когда Канкуро вопросительно хмурится. – Его мать – наша сестра.

Они смотрят друг на друга со знанием дела, и Гаара решает, что, пожалуй, закажет ещё одну кружку прежде, чем покинуть шумный идзакая. Впереди их с Канкуро ждут долиге месяцы неприятной работы – отчёты об исследовании останков, обыски у всех причастных, бесконечные допросы, изнуряющие суды, в конце концов, – но сейчас Гааре нужен покой, так что он собирается распить с Канкуро ещё одну кружку, забрать Ли с Металом с тренировочного плаца у Академии и вытащить Шинки, решившего затворничать на ночь глядя, на прогулку перед сном.

На самом деле, это всё, чего Гаара действительно хочет.

Chapter 26: Ли XIII

Темари рвёт и мечет, не успев даже переступить порога Резиденции, – Шикадай стратегически отсиживается у Метала в комнате и вздрагивает каждый раз, когда слышит звук глухого удара или звон разбитого стекла.

– Она не в духе, – замечает он кисло.

Ли, помогающий Металу и Шинки собирать какой-то хитрый пазл, который эти двоё нашли на открывшейся накануне ярмарке, с пониманием гладит его по голове – он тоже старается не попадаться Темари на глаза. К сожалению, у него ничего не получается – она ловит его, когда он пытается тайком пробраться за графином лимонада для детей, и сначала крепко его обнимает, выдыхая сердитое:

– Спасибо, что не оставил его, – а затем больно бьёт в плечо: удар у неё не такой мощный, как у Сакуры, конечно, но этого вполне хватает, чтобы Ли охнул. – Но мог бы и позвонить мне.

– Я был немного занят, – мнётся он, придерживая Темари за плечи: лгать он не умеет, но он ведь и не лжёт толком. – И я бы никогда его не оставил.

Она смотрит на него, поджав тёмные губы, – с возрастом её помады становятся всё темнее и темнее, и это ужасно ей идёт.

– Я знаю, – кивает Темари и зовёт его за собой прежде, чем Ли объясняет ей, за чем вообще шёл. – Давай, надо помочь бедняге Канкуро приготовить обед, а то будем есть быстрорастворимую лапшу.

– Канкуро сегодня на кастрюлях? – удивляется Ли, послушно спускаясь за ней в кухню, и тормозит, когда она оборачивается через плечо.

– О, – Темари мстительно ухмыляется. – У него нет выхода.

Что ж, это чистая правда – в фартуке с лягушкой, который Ли привёз с собой когда-то давно, Канкуро выглядит как заправский домохозяин. По его лицу Ли видит, что всё, чего он на самом деле хочет, – это сбежать в свой подвал и зарыться там под горы заготовок, шарниров и других запчастей. Вместо этого он прилежно нарезает овощи для карри и старается не смотреть в сторону сестры.

– Кстати, – говорит Темари, засовывая руку в свою дорожную сумку, и от её голоса Канкуро вытягивается по струнке. – Я привезла тебе подарок, – она елейно улыбается, когда Канкуро глядит на неё украдкой. – Кое от кого.

Столь вкрадчивое и красноречивое упоминание этого кое-кого заставляет Канкуро подорваться на месте – он выхватывает коробку у Темари из рук и разве что не забивается в угол в попытке спрятать её от посторонних глаз. Темари лишь качает головой.

– Боги, ты как будто никогда раньше влюблён не был, – причитает она, вздёргивая верхнюю губу, и Канкуро уязвлённо скалится из своего угла.

– Может, и не был, – огрызается он в ответ. – Себя вспомни.

Темари закидывает руку за спину моментально – Ли не готов отстраивать кухню, а может, и всю Резиденцию заново, поэтому прекращает войну ещё до её начала, всего лишь переводя внимание на себя.

– Я сбегаю за желудками для Гаары и Шинки, – улыбается он оптимистично кладя ладонь Темари на локоть: та неохотно отпускает основание веера, за что Ли ей ужасно благодарен. – Взять что-нибудь ещё?

Канкуро выползает из своего угла, деловито открывает шкафчик за шкафчиком и составляет ему целый список покупок. Мальчишки вызываются идти вместе с Ли – быть может, потому что за время бури устали сидеть дома, а быть может, потому что боятся попадаться Темари на глаза. На улице, всё ещё полной песка, оставшегося от минувшей стихии, Метал пытается развести остальных на соревнование, но Шикадаю как обычно лень, Шинки привычно не заинтересован, а Ли занят покупками. Метал расстраивается, обиженно дуясь на них всех, но расцветает прямо на глазах, когда Гаара, появившийся буквально из ниоткуда, протягивает ему финиковый леденец.

– Ты рано сегодня, – улыбается Ли, смотря, как Шикадай пытается отгрызть у Метала половину леденца и даже не ленится. – Сбежал с заседания?

Гаара лишь еле слышно хмыкает и кладёт ладонь Шинки на плечо, когда тот подходит ближе. Люди вокруг них замечают Гаару и поспешно кланяются, желая ему и его семье хорошего дня, и тот, кажется успевает кивнуть каждому из них в ответ.

– Могу себе позволить, – отзывается он невозмутимо и гладит Шинки по плечу, когда Ли походя целует его в висок. – Нашёл?

– У господина Йоши в восточном ряду самые лучшие желудки, – говорит он и тушуется, прячась под ворох песка. – Ну, я так думаю.

Гаара протягивает ему ладонь.

– Давай посмотрим, – предлагает он покладисто, и Ли, наконец, на мгновение видит в Шинки всего лишь беззаботного счастливого ребёнка.

Темари трясёт Гаару, как тряпичную куклу, когда они встречаются, и даже шелест песка у них в ногах не мешает ей сжимать брата в руках, как плюшевую игрушку. Тот обнимает её в ответ и смотрит на Канкуро взглядом, который буквально говорит: «Это ты её расстроил». Канкуро на его провокацию не ведётся – только грохает половником по кастрюле и зовёт всех за стол. За обедом они говорят о всякой ерунде – никто из них не хочет обсуждать дела при детях, но когда их не будет, им придётся поговорить о многих неприятных вещах, а пока что они беззаботно набивают рты стряпнёй, которую приготовил для них Канкуро. Надо сказать, что он действительно хорошо постарался.

– Почему ты почти никогда не готовишь? – спрашивает Гаара, вовремя убирая стакан у Метала из-под локтя. – У тебя хорошо получается.

Канкуро морщится с набитым ртом с другого конца стола.

– Ага, заняться мне больше нечем, – ворчит он, показывая на Гаару ложкой. – Сам бы попробовал, – возмущается он, раскладывая себе на тарелку говяжьи котлеты. – А то только и делаешь, что всегда приходишь на всё готовое.

– Можешь за меня бумажки в кабинете перебирать, тогда буду приходить раньше и готовить на всю семью, – заявляет Гаара, забирая у Метала с тарелки шпинат, который тот на пару с Шикадаем терпеть не может.

– Сам свои бумажки перебирай, я лучше в поле посижу, – фыркает Канкуро и наливает Шинки яблочного сока в стакан. – И кого ты обманываешь? – он закатывает глаза и чуть не проливает весь сок мимо. – Ты и готовка? Серьёзно?

– А что, Гаара не умеет готовить? – спрашивает Шикадай, старательно набивая рот рисом и злостно игнорируя овощи, которые положила ему в тарелку мать.

Канкуро с Темари одновременно мотают головами.

– Он ужасный повар, – смеётся она.

– Но у него иногда получается неплохое карри, – заступается за него Ли. – Особенно в части остроты.

– Ну, грохнуть флакон чёрного перца в рис и я могу, – возражает Канкуро, и Темари пихает Ли локтем в бок.

– Тебя никто не спрашивал, – улыбается она. – Ты заинтересованное лицо, – и обводит безмятежным взглядом стол, качая головой. – Я скучала по обедам в Суне.

– Надолго вы? – спрашивает Ли, подкидывая ей в тарелку жареных каштанов.

– На три дня всего, – отзывается она, подпирая щёку кулаком. – Я возьму отпуск в следующем квартале и наконец проведу в Суне целый месяц.

– Будем с нетерпением ждать, – ворчит Канкуро с кислой улыбкой и давится, когда Гаара, судя по всему, наступает ему на ногу под столом.

– Мы всегда рады видеть тебя и твою семью дома, – сообщает он вежливо, и Темари ярко ему улыбается, пока Ли прикидывает даты.

– Мы можем отправиться в Коноху вместе, – предлагает он, протягивая Шинки миску с рисом. – Нам с Металом пора возвращаться.

– Семейное путешествие? – фыркает Шикадай, вытирая рот тыльной стороной ладони, за что получает от матери угрожающий взгляд, и тут же тянется за салфеткой. – Круто, – он удовлетворённо кивает и пихает Шинки плечом. – Может, ты тоже с нами?

Идея кажется неожиданной, но Темари она очень нравится.

– Да, не хочешь отправиться вместе с нами? – улыбается она, ставя подбородок на сложенные ладони. – Поживёшь у нас или у Ли, будете ходить все вместе на летние занятия в Академии.

Метал чуть не давится плошкой карри, которую умудрился запихнуть в себя за минувшие полминуты, и вцепляется в Шинки обеими руками.

– Давай, Шинки! – канючит он. – Будем ходить к Шикадаю в лес и на речку, и я отведу тебя в библиотеку к бабушке Цунаде! И дедушка Гай будет рад тебя видеть!

Шинки же выглядит уязвлённым – он раньше никогда не посещал Коноху без отца. Ли видит на его лице интерес, но Шинки будто снова не может разрешить себе того, чего хочет, пока не достигнет того, что нужно. Тем не менее, он бросает осторожный взгляд на отца, и тот склоняет голову к плечу.

– Поедешь? – спрашивает он таким тоном, по которому сразу понятно, что он не против.

Шинки неуверенно кивает, и Гаара улыбается ему – трудно увидеть, если не знаешь, куда смотреть, но Ли знает, и Шинки тоже. Иногда нужен всего лишь один маленький шаг навстречу, думает Ли, смотря, как Шинки поджимает губы в попытке скрыть робкую улыбку на лице.

Пока Метал перечисляет, чем они все втроём будут заниматься в Конохе, Ли кивает Гааре – тот передаёт ему флакон перца, и Ли трогает косточку на его запястье.

– У меня будет миссия в стране Чая через две недели, я могу закинуть Шинки обратно, – предлагает он, и Гаара, сощурившись, показывает на него палочками.

– Собираешься переплыть залив между нашей страной и их? – уточняет он на всякий случай, и Ли весело ему подмигивает.

– Я могу.

– Он может, – подтверждают Темари с Канкуро, и Гаара качает головой.

– Давай без приключений, – просит он, бросая взгляд в сторону Шинки: тот упрямо отказывается посещать додзё Гай-сенсея. – Тем более, две недели – это слишком мало. Я буду в Конохе через три месяца на саммите, и тогда смогу забрать и его, и вас с Металом.

– У вас планируется саммит, да ещё и так скоро? – удивляется Ли, убирая от Шинки миску с бобами: тот их терпеть не может ни в каком виде. – Вы же обычно за полгода рассылку делаете.

Темари лишь устало пожимает плечами и крутит каштан в пальцах.

– Они сами ещё ничего не знают, потому что для начала надо найти настоящего преемника Шестого Хокаге, – улыбается она и сжимает каштан зубами.

Ли смеётся, думая о том, с каким виртуозным упрямством Наруто пытается спрятаться от бумажной работы, и ловит миску, которую Шикадай неловко сбивает со стола, когда они с Металом начинают пихать друг друга прямо через Шинки.

– Так, – прикрикивает на них Темари, и они втроём затихают, как мышки, смотря на неё огромными от страха глазами: Шинки втягивает голову в плечи просто за компанию, хотя на самом деле он, бедолага, ни в чём не виноват. – Если доели – то марш мыть посуду.

– Ну, мам, – ноет Шикадай, но это не то, что не спасает его от домашней работы, а лишь неминуемо приближает к ней.

– Бери пример с отца, – велит ему Темари, убирая тарелки со стола. – Он моет посуду на уровне профессионала.

– Подтверждаю, – заявляет Канкуро с мстительной ухмылкой: быть может, ему просто нравится тот факт, что не он один страдает от одного лишь грозного взгляда сестры. – Сам видел.

К вечеру они расползаются по комнатам – Темари хочет отдохнуть после поездки, Канкуро нужно личное пространство, чтобы пожаловаться армии своих марионеток на свою нелёгкую и несправедливую жизнь, а мальчишки собираются в комнате Метала, чтобы устроить ночёвку на троих.

– Я могу спать на полу, – говорит Метал, упирая кулаки в бока, пока они спорят, как улечься, но Гаара качает головой, запрещая ему ложиться на пол.

– У меня остался гамак, – предлагает он, и Ли видит блеск у Метала в глазах. – Можем натянуть его между стенами.

Так они и поступают – Метал так хорошо возится в своём новом гамаке, что даже Шикадай начинает ему завидовать. Шинки тоже посматривает с интересом – впрочем, у них ещё будет время, чтобы честно поменяться, ну, или разругаться в пух и прах из-за гамака, тут уж как карта ляжет. Ли приходит проверить их ближе к ночи, но когда заглядывает в комнату, все трое уже давно и честно спят – Шинки лежит на спине, сложив ладони поверх живота, Шикадай сворачивается клубком у него под боком, а Метал разваливается в гамаке, перекинув через край руку и ногу. Ли переживает, что ночью он ненароком перевернётся, поэтому укладывает сына внутрь, укрывая одеялом его и его плюшевую черепашку. Когда он оборачивается, то не может удержаться – поправляет подушку у Шикадая под головой, а затем садится на колено и целует Шинки в лоб, как всегда делает с Металом, когда они желают друг другу доброй ночи. Шинки хватает рукав его футболки сквозь сон, но в этом движении нет ничего тревожного – никто из мальчишек не дёргается, не видит кошмаров, и это всё, что Ли от них хочет.

В спальне он падает на кровать, раскидывая руки в стороны, – слышно, как льётся вода в душе. Каждый раз, когда они покидают либо Коноху, либо Суну, под рёбрами у Ли болезненно тянет – Гай-сенсей говорит, что он просто не любит куда-то уходить и с кем бы то ни было прощаться, и Ли думает, что это похоже на правду. Он хотел было остаться ещё на пару недель, чтобы дождаться, когда Гаара полностью восстановится, но тот не позволил.

– У тебя есть работа, – сказал он и нахмурился, когда понял, что Ли не собирается с ним соглашаться.

– Я мог бы оставить Метала с тобой, – возразил Ли, но не успел договорить, потому что Гаара зажал ему рот ладонью.

– Метал скучает по друзьям, – отметил Гаара, разгладив ткань футболки у Ли на груди. – И к тому же, я бы не хотел, чтобы Метал или Шинки оставались здесь в разгар расследования. Это просто небезопасно для них.

– Я понимаю, – кивнул Ли и подцепил подбородок Гаары согнутой костяшкой. – Есть же что-то ещё, да?

Тот лишь закатил глаза.

– Не хочу получать по сотне звонков в день от Шестого Хокаге с вопросом, куда я дел вас двоих, – признался он, и Ли, рассмеявшись, поцеловал его в шрам на лбу.

Что ж, доводы Гаары вполне справедливы – но уезжать всё равно не хочется. Иногда Ли думает о том, что будет, когда он выйдет на пенсию, а Гаара, наконец, сложит свои полномочия. Буду ли они жить вместе? Где? В Конохе или в Суне? Или, быть может, им приглянется какая-нибудь красивая нежаркая страна на берегу тёплого моря? Страна Водоворотов, например? Узумаки Карин – с подачи Наруто и Администрации Конохи, – не так давно восстановила Узушио и открыла там прекрасный курорт с санаторием и лечебницей. Почему бы и нет? А может, они так и останутся по своим домам, чтобы растить новые поколения детей? Или будут путешествовать по маленьким странам, в которых ещё никогда не были? Вариантов так много, что Ли почти засыпает, когда обдумывает их все сразу, – из зыбкой дрёмы его вытаскивает глухой голос Гаары.

– Я уйду завтра утром, но вернусь к обеду. Хочу показать Шинки свиток, что недавно нашёл в старой части архива, – начинает он, а затем осекается, опуская полотенце на край низкой ширмы. – Я разбудил тебя?

– Нет, – фыркает Ли, отмахиваясь. – Я не спал.

Гаара с подозрением щурится, когда Ли широко зевает и вытягивается во весь рост, – мышцы всё ещё болят от действия Врат, но теперь это приятная боль, как после качественной тренировки. Гаара бросает взгляд за окно, затем – на кровать, а после – стаскивает тонкую рубашку, в которой обычно спит, через голову. На его груди не осталось ни одного вырезанного символа, но Ли, к своему несчастью, прекрасно помнит, как выглядел каждый из них, и кулаки у него сами собой сжимаются. Гаара, впрочем, совершенно не думает об этом, потому что Ли ловит его прежде, чем Гаара падает на него сверху.

– Твоя грудь? – спрашивает Ли обеспокоенно, обводя кончиками пальцев разлёт его крепких ключиц, но Гаара лишь тяжело вздыхает.

– Мне не больно, – уверяет он, склоняя к Ли встрёпанную голову. – Я просто хочу тебя почувствовать.

Ну, против такого напора аргументов у Ли нет, хотя он и старается уложить Гаару так, чтобы не задеть, вероятно, всё ещё болезненные места, – Гаара может говорить, что угодно, потому что Ли прекрасно видит, как он морщится, когда они сплетаются друг с другом. Воздух в спальне всё ещё слишком душный после жаркого дня – Ли кажется, что когда-нибудь пустыня расплавит его с концами.

– Хочешь прилипнуть ко мне? – спрашивает он с улыбкой, когда Гаара устраивается у него на плече.

Тот серьёзно обдумывает подобную возможность – Ли неуловимо кажется, что кожа Гаары, тонкая и слишком бледная от постоянного ношения Брони, буквально горит под его ладонями.

– Было бы неплохо, – объявляет тот, наконец, и Ли гортанно хохочет, коротко целуя его в обнажённое плечо.

– Я против, – сообщает он со смехом. – Я уже истратил свою дневную норму воды, а ты ни за что не дашь мне поблажек.

Гаара вскидывается на локтях, и они с Ли неловко сталкиваются кончиками носов.

– Никаких поблажек, когда речь касается воды, – возражает он, как истинный ребёнок пустыни, и Ли, не удержавшись, целует его в переносицу: сегодня Гаара удивительно тактилен, и Ли хочет насладиться этой возможностью сполна.

– Поэтому если ты ко мне прилипнешь, то уже никуда не пойдёшь утром.

– Ты пойдёшь со мной в таком случае, – обещает Гаара, но Ли только откидывает голову на подушку, фыркая в высокий сводчатый потолок.

– Вот ещё! – улыбается он широко, когда Гаара целует его сначала в открытое горло, а затем в линию челюсти. – На мне завтрак для мальчишек и Темари, – Ли опускает голову, чтобы Гаара мог поцеловать его и в губы. – Но если ты хорошо попросишь, я сделаю завтрак и для тебя.

Гаара закатывает глаза, но это мягкий, добродушный жест – на самом деле ему всегда нравится, когда Ли дурачится.

– Пожалуйста? – пробует он кисло, и Ли хихикает, кладя ладони ему под лопатки.

– Засчитано, – он не отрывает от Гаары взгляда, когда изучает его спокойное лицо, свободное от Брони, кончиками пальцев. – Спасибо, что отпустил Шинки с нами.

Гаара хмурится – в тусклом свете прикроватной лампы кажется, что его кожа полна узоров, которые оставляла на нём когда-то чакра Шукаку.

– Я знал, что он хотел поехать, и мне нет нужды постоянно держать его при себе, – он поворачивает голову, чтобы поцеловать Ли в старые рубцы на ладони. – И я знаю, что и ты, и Темари присмотрите за ним.

Что-то в его ровном голосе Ли не нравится – он касается губами чужого века прежде, чем спросить.

– Что тебя беспокоит?

Гаара медлит, а затем отталкивается ладонями от кровати и садится Ли на бёдра – лицо у него весьма озадаченное, и Ли размеренно гладит крепкие мышцы его ног в подсознательной попытке успокоить.

– Я обещал ему, что буду с ним рядом, – говорит Гаара и вкладывает ладонь Ли в руку, когда тот обхватывает пальцами его запястье. – А в итоге отправляю его в Коноху.

Ли мягко обводит большим пальцем его острые костяшки – он понимает, почему Гаара волнуется.

– Быть рядом – не всегда значит, что только физически, – напоминает он и подзывает Гаару к себе. – Ты всегда думаешь о его интересах и делаешь то, что лучше для него, не задевая его чувств, – он целует Гаару в шрам на лбу, когда тот послушно склоняется к нему. – Ты всё делаешь правильно.

Гаара прижимается лбом к его скуле и молчит какое-то время, обдумывая сам с собой что-то, что ещё не готов или пока только готовится озвучить. Ли терпеливо гладит его под лопаткой, слушая чужое дыхание.

– Мне хочется быть рядом с ним физически, – говорит Гаара, наконец, снова опускаясь на Ли сверху. – Что-то делать вместе, – он просовывает ладонь под Ли, обхватывая его плечо. – Как ты всегда делаешь.

Тот гладит его по узкой спине, почти не задевая чужую кожу, – Ли знает, что если пересчитать Гааре позвонки кончиками пальцев, он начнёт мелко дрожать.

– Ты не думал взять его в Администрацию? – спрашивает Ли между делом, но Гаара с таким ожесточением качает головой, что его жёсткие волосы ненароком царапают Ли плечо и угол челюсти.

– Ещё слишком рано, – выплёвывает он угрожающе, и Ли сразу понимает, о чём он.

Шинки – наследник Гаары, и тому рано или поздно придётся посвящать сына в свои дела. Гаара, очевидно, не хочет делать этого раньше времени, но Ли и не это имеет в виду. Он качает головой, вплетая пальцы Гааре в волосы.

– Я не говорю о работе в полном смысле этого слова, – поясняет Ли, слыша, как непохожи ритмы их сердец. – Просто возьми его с собой, но не посвящай в дела, о которых ему ещё рано думать, – он мягко массирует кожу у Гаары под затылком, и тот шумно вздыхает, расслабляясь у Ли под ладонью. – Пусть читает книги или вышивает, сидя на диване в твоём кабинете.

Гаара снова молчит, и Ли даже думает, что он всё-таки уснул – за последнюю неделю он практически не спал, хотя его состояние оставляет желать лучшего. Господин Сейджуро был в ярости, когда узнал, что Гаара самовольно покинул свою палату в больничном корпусе, и никакие доводы не могли смягчить его праведный гнев – в этом вопросе он кажется очень похожим на Сакуру, и время, когда они встречаются на ежегодных международных конференциях ирьёнинов, можно назвать самым тёмным для таких нерадивых пациентов, как Ли или Гаара.

Ли вздрагивает от неожиданности, когда Гаара всё-таки подаёт голос – он тихий, как шелест песка.

– Он не вышивал в последнее время, – отмечает он, и Ли не сразу понимает, что он говорит о Шинки.

– Ну, ему было не до этого, – замечает Ли. – Ему, как и тебе, к слову, – ворчит он, убирая прядь чужих волос за ухо, – стоит отдохнуть, поэтому хорошо, что он поедет с нами в Коноху, – Ли обнимает Гаару так крепко, что тот ненароком крякает ему в шею. – Жаль, что нельзя украсть и тебя тоже.

Гаара фыркает ему в плечо, когда снова устраивается у Ли в руках так, как ему удобно.

– Если я снова куда-то денусь, Совет точно решит списать меня со счетов, поэтому не похищай меня хотя бы ближайшую пару-тройку лет, – просит Гаара, рисуя у Ли на груди какие-то символы свободной рукой, и тот хрипло смеётся, откидывая голову на подушку.

– Хорошо, – соглашается он просто и рассматривает тени, клубящиеся под сводчатым потолком. – Надеюсь, Шинки понравится у нас. Метал уже придумал ему сотню приключений, и это только на первую неделю, – Ли смеётся, бездумно гладя Гаару вдоль позвоночника. – Если Шинки решит от нас сбежать, я не буду его винить.

Он чувствует, как Гаара улыбается в его плечо.

– Вряд ли. Шинки не любит шума, но ему нравится компания Метала, – поясняет он, и его дыхание оседает у Ли на дёрнувшемся горле. – Они дополняют друг друга, и им друг с другом интересно.

– Не буду с тобой спорить, – улыбается тот, прикрывая глаза. – В таких вещах ты всегда подмечаешь больше меня.

– Брось, – Гаара, должно быть, морщится. – Все прекрасно знают, что я плох во всём, что касается социального взаимодействия.

– О, хочешь, сказать, что вот это, – хохочет Ли, показывая рукой на них обоих, – плохое социальное взаимодействие?

Гаара бодает его макушкой в челюсть – просто из природной вредности.

– Не могу утверждать, что это полностью моя заслуга, – признаётся он, и Ли давится от охватившего его возмущения. Высказать Гааре в лицо всё, что он о нём думает, Ли не успевает, потому что тот вероломно зажимает ему рот ладонью. – Но я знаю, что ты скажешь, – продолжает Гаара спокойно. – Ты скажешь, что я каждый день стараюсь ради нас обоих, и как всегда окажешься прав, – он обводит большим пальцем линию поджатых губ Ли. – Но я не смог бы этого без тебя.

Тот берёт чужое запястье и целует Гаару в острые костяшки.

– Ну, в этом и смысл, – улыбается он. – Работать вместе над общим делом.

Гаара кладёт ладонь ему на щёку, и они замирают в тусклых сумерках, окутавших полутёмную спальню. Час поздний – воздух постепенно остывает, сменяя дневной зной ночной прохладой, и Ли крепче прижимает Гаару к себе, потому что знает, что тот легко мёрзнет, когда температура начинает падать.

– Завтра вечером Темари поведёт мальчишек на ярмарку, – говорит Гаара, и по его тону Ли понимает, что его всё ещё что-то беспокоит.

– Разве ты не хотел пойти с ними? – спрашивает Ли, хмурясь в сумерки над головой, и чувствует, как Гаара каменеет под ладонью.

– Я пойду, – обещает он и, судя по звуку, с трудом сглатывает. – Но сначала я бы хотел посетить кладбище, – Ли сжимает его плечо, когда Гаара прячет лицо в изгибе его шеи. – Мне нужно навестить маму, Яшамару, старейшину Чиё и… – он судорожно вздыхает. – И других людей.

Под другими людьми он подразумевает тех, кого когда-то убил, – Ли понятия не имеет, что Гаара чувствует, когда посещает их могилы. Он не может разделить его чувств, но может обнять его, чтобы спрятать от целого мира и от всего, что так или иначе делает Гааре больно. В его руках тот вдруг кажется совсем маленьким – не легендарный Пятый Казекаге, не герой войны и не самый сильный человек в стране Ветра, а просто его Гаара, заблудившийся в чувстве собственной вины.

– Я хочу найти могилу его дочери, – продолжает он сдавленно. В тишине его голос кажется шелестом сухого песка. – Если он не похоронил её в Долине.

Ли сразу понимает, о ком Гаара говорит, и кивает, вжимаясь носом в ворох его жёстких волос.

– Хорошо, – он целует Гаару в макушку, гладя его вдоль лопаток. – Мне пойти с тобой?

– Да, – отзывается тот еле слышно, и Ли снова кивает, показывая, что не оставит его.

Ли никогда его не оставит.

Позже Гаара засыпает у него на плече – он судорожно дёргается, проваливаясь в зыбкую дрёму, и Ли раз за разом гладит его по спине, показывая, что он рядом. Он думает о том, какие места покажет Шинки, когда они вернутся в Коноху, – он просто обязан отвести сына на еженедельный грандиозный ужин клана Акимичи, показать ему водный сад Неджи и цветочные теплицы Ино, отправить в Академию к Шино, отвезти в горы, где они с Кибой и Акамару как-то раз прятались от ужасной грозы и, конечно, позволить Наруто познакомить его с Ичираку Раменом.

К слову, о Наруто.

– Я думаю, что среди теневых клонов нет настоящего Наруто, – говорит Ли сонно, и Гаара вздрагивает у него на плече, выныривая из удушливой дрёмы.

– Что? – спрашивает он хрипло, приподнимаясь на локте, и подслеповато щурится в этой интимной темноте.

Ли гладит его по лицу, расплываясь в широкой улыбке, – он так счастлив просто видеть Гаару, что даже не может выразить это словами.

– Я думаю, что настоящий Наруто снова отправился искать Саске.

Гаара смотрит на него скептически, а затем качает головой, прикрывая сонные глаза.

– Да, – соглашается он невозмутимо. – Есть у него такая слабость.

Ли целует его в острую скулу, не выпуская его лица из рук, когда Гаара склоняется к нему, чтобы положить голову на его подушку.

– Это не слабость, – смеётся Ли тихо, когда дыхание Гаары согревает ему щёку. – Я бы тоже отправился тебя искать.

Он знает, что Гаара смотрит на него сквозь бархатную темноту, – тот бездумно гладит Ли по груди и плечу, будто в бессознательной попытке запомнить, как его шершавая от шрамов кожа ощущается под ладонью, и Ли берёт его за руку, вслепую трогая ободок обручального кольца на его пальце. Сердце у Гаары стучит размеренно, и Ли никак не может им наслушаться – не может им надышаться, не может на него насмотреться.

Это попросту невозможно.

– Я знаю, – говорит Гаара просто. – Я сделал бы для тебя то же самое, – и Ли чувствует, как он улыбается ему в щёку, сжимая его ладонь в ответ.

Они молчат какое-то время, и Ли снова думает, что Гаара уснул, но дыхание у того остаётся прежним – тихим, но не размеренным, как бывает, когда человек погружается в глубокий сон. Быть может, он вновь не может заснуть, и Ли сонно размышляет, как помочь ему, но Гаара вдруг открывает рот.

– Ты счастлив? – требует он таким тоном, будто очень давно хотел об этом спросить, но по какой-то причине этого не делал. – Здесь, со мной?

Ли смеётся – странно, что Гаара вообще задаёт такие вопросы.

– Боги, конечно, – отвечает он честно и целует тыльную сторону чужой ладони. – А ты? – шепчет он вкрадчиво, совсем тихо: как если не хочет, чтобы темнота подслушивала, о чем они говорят. – Здесь, со мной?

Гаара как будто сердито вздыхает – ему всегда кажется кощунственным, когда Ли возвращает ему подобные вопросы.

– Само собой, – фыркает он и непривычно мягко прижимается губами к чужой щеке. – Более чем.

Это хорошо, думает Ли с улыбкой.

На самом деле, это всё, чего он от них с Гаарой хочет.